Джек Коуп - Прекрасный дом
Глава XIII
ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ
Том подъехал к большому дому и отвел лошадей в конюшню. Отец сидел на террасе в кресле-каталке. На его широкое выразительное лицо падала тень от полей шляпы-панамы. На сей раз Умтакати не было на его обычном месте — за спинкой кресла хозяина, но зато на террасе сидели, склонившись друг к другу и о чем-то беседуя, три посетителя. Отец кивком подозвал Тома к себе. Подойдя ближе, Том узнал полковника Эльтона и министра обороны мистера Томаса Уатта. Третьего гостя, коренастого человека с жирным красным лицом, свиными глазками и белой козлиной бородкой, он тоже где-то видел. Это был полковник Брю-де-Уолд, шеф милиции. При виде отца, поглощенного беседой с главными армейскими командирами, Том вздрогнул, как от удара. Он сразу же догадался, что они обсуждают финансовые дела. Сощурив глаза от ярких лучей солнца, он нарочито медленно пересек лужайку. Финансовые дела, он знал, были тучей, нависшей над некогда спокойной и плодородной зулусской землей. В прежние годы его отец был в числе «пиратов», умевших загребать деньги ловкими спекуляциями. Он и его компаньоны сидели в питермарицбургских кафе, подписывая по требованию общественности банкноты Кредитного банка. В последовавшем затем крахе три новых банка лопнули, а Кредитный банк уцелел благодаря «чудодейственной» поддержке из Лондона. С тех пор он стал силой и действовал таинственными методами, ибо у него был мозг, но не было совести. Он стал высшей силой. Подушный налог должен был выкачать из зулусов пятьдесят — шестьдесят тысяч фунтов. Его отец мог подписать чек на всю эту сумму, а если нужно, то и на сумму в десять раз большую. Но банк удвоил процент на краткосрочные займы. Если министры снова возьмут деньги в долг, процент опять поднимется. Закон высшей силы гласит: чем меньше ты имеешь, тем больше должен платить. Меньше всех имел Черный Дом, а поэтому и платить ему приходилось больше всех. Министры не станут занимать пятьдесят тысяч фунтов для того, чтобы отсрочить сбор подоходного налога. По их мнению, последняя капля пота еще не была выжата из народа. Но они возьмут взаймы целый миллион, два миллиона, десять миллионов, чтобы подавить сопротивление. А Кредитному банку, о котором тоже позаботился закон высшей силы, всякое перемещение и всякое расходование капитала было на руку. В прошлом году во время сбора подушного налога Том спросил отца, почему тот не даст правительству ссуды и не покончит с этой бедой. Старик, усмехнувшись, сказал: «Деньги им не нужны» — и тотчас заговорил о чем-то другом.
Тому почудилось что-то зловещее в этих четырех людях, склонивших друг к другу головы. Но он ничем не выдал себя, спокойно пожал всем руки, холодно глядя им в глаза. Министр обороны обменялся с Томом дружеским рукопожатием. Он казался встревоженным, что совсем не подходило ему по его должности.
— Как там черные? — невзначай спросил отец.
— Так себе, — ответил Том.
— Это зонди, — пояснил отец и добавил с улыбкой: — Ненавистники.
— Почему вы сказали «так себе»? Хотите сказать, что дела обстоят неважно? — спросил Уатт.
— Они взволнованы, сэр. Они взволнованы сбором налога.
— И намерены оказать сопротивление?
— Не знаю. Думаю, что когда-нибудь они все-таки окажут сопротивление. Но мне об этом известно меньше, чем вам.
— Я хотел, чтобы вы занялись этим, Эрскин, — сказал полковник Эльтон. — Очень печально, что вы не послушались моего совета. У нас нет настоящей системы разведки вне полиции. Но, очевидно, у вас есть основательные причины для отказа.
— Одна из причин заключается в том, что я уезжаю за границу. Я подаю в отставку.
Он совсем не собирался говорить им об этом и сейчас выпалил свое сообщение, как школьник. В наступившей тишине он почувствовал, что краснеет.
— Это уже излишне, Эрскин, — спокойно и миролюбиво сказал министр. — В отставку уходить незачем. Я позабочусь, чтобы вам дали отпуск, но мне нужно, чтобы вы возвратились; вы понадобитесь мне к началу июня.
— То есть через пять месяцев. Почему именно в июне, сэр, разрешите спросить?
— В июне мы из предосторожности прекращаем все отпуска. Этот месяц, так сказать, самый напряженный.
Том был озадачен. Он взглянул на двух других гостей, но они, казалось, и не прислушивались к разговору. Отец прижимал к губам носовой платок, а это, как Том знал, был плохой признак. Тут в разговор вмешался полковник Брю-де-Уолд, который подготовил и вручил министру обороны подробные мобилизационные планы, рассчитанные на июнь, если возникнет необходимость воспользоваться ими. Полковник быстро поднялся и сказал:
— Ну, джентльмены, мы не можем задерживать почтовый поезд.
Министр обороны положил руку на плечо мистера Эрскина.
— Au revoir[18], старина. Можно заглянуть к тебе ненадолго на обратном пути? Это будет примерно через неделю.
Все еще прижимая к губам носовой платок, мистер Эрскин нетерпеливо кивнул. В глазах его горела ярость. Том позвал Умтакати, чтобы тот увез отца.
Провожая взглядом экипаж Эльтона, в котором сидели гости, он вдруг почувствовал, как его охватила безрассудная надежда. Впереди было пять месяцев свободы. Он был почти уверен, что правительство провоцирует волнения, но доказать это пока было нечем. Министр обороны дал ему все, что нужно, — дату и пять драгоценных месяцев. Он помешает осуществлению любых заранее подготовленных планов и придаст этим планам широкую гласность. Июнь — месяц сбора урожая: зерно запечатывают в подземных складах и дощатых амбарах; рекой льется пиво; под тростниковыми навесами громоздятся горы простой и крапчатой тыквы, жиреет скот… Традиционный месяц столкновений между зулусскими племенами. Но зулусов нужно предупредить о подстерегающей их опасности.
Через три недели он будет женат, и к тому времени, когда он в апреле возвратится вместе с Линдой, будет уже ясно, как идут дела. К тому времени будет пересмотрено дело Коко, которое, как полагал Том, заставит Мэтью Хемпа убраться из округа. Это послужит лучшим средством успокоения и умиротворения жителей долины среднего течения Тугелы, где волнения и недовольство приобрели особую остроту. И чтобы руки его были совершенно развязаны, когда приблизится зловещая дата, он еще тверже, чем раньше, решил выйти в отставку.
В тот вечер предстоял ежегодный бал в честь спортивных игр; этот бал всегда являлся самым выдающимся событием в общественной жизни Конистона. Отправляясь туда, Том перед уходом заглянул в ящик стола, чтобы достать свое прошение об отставке. Он положил его поверх всех бумаг, но теперь его там не было. Он перерыл все свои письма, а затем сел и стал напряженно думать. Из-за двери, ведущей в спальню, до него доносился шелест юбок Линды и Оумы. Он тихо запер стол, почти радуясь тому, что ему помешали принять решение сейчас же. Позднее он спросит Линду о пропавшем прошении; но сегодня вечером они будут счастливы. И вдруг он увидел свое письмо, оно было вложено в книгу, которую она читала. Книга оказалась «Ярмаркой тщеславия». Он понял, что произошло, представил себе, как она одна боролась с одолевавшими ее сомнениями и одиночеством. Как она вертела в руках его прошение и, конечно, была совершенно сбита с толку: мужчина складывает оружие как раз в тот момент, когда на тропу выходит извечный враг и когда острый слух уже улавливает в ночной тьме чужое дыхание. Что нашла она в этой книге? Еще одну одинокую душу в холодном, бессердечном мире, который создали себе англичане? Думать о счастье, когда между ними осталось так много недоговоренного и неясного! Счастье — только мечта, только мираж, который одна их любовь может превратить в действительность. Он должен стоять на этом и не терять ее снова. Он вспомнил, как она уезжала со своим отцом и оомом Стоффелем весной, когда зеленела степь; она сидела в фургоне, болтая босыми ногами, а платье, из которого она выросла, облегало ее округлые формы. Она поцеловала его на прощанье. Ему было тогда всего шестнадцать лет, и он вернулся на ферму де Ветов и плакал там, прячась от Оумы и ее мужа Кристиана. Ее отец, Дауид, был золотобородым геркулесом с медлительной речью, и пролитая им кровь не давала ей покоя.
Том встал и прошел в переднюю. В замке обитого железом матросского сундука, который стоял у задней стены, торчал ключ. Он намеревался хранить там винтовки, пока не решит, что с ними делать. Тяжким грузом лежали они на его совести, и было бы безрассудством в суматохе отъезда оставить замок незапертым. Он приподнял крышку и заглянул внутрь. Винтовок в сундуке не было. Том пытался припомнить, куда он их дел, но только лишний раз убедился, что оставил их именно здесь.
— Черт побери! — пробормотал он.
Если винтовки снова украдены — значит, на нем лежит двойная вина, кроме того, теперь серьезное подозрение падает на Мбазо. Он бесшумно подошел к двери и заглянул в кухню. Зулус стоял к нему спиной и тихо напевал, делая что-то у стола. Том вошел.
