Александр Старшинов - Завещание императора
— Где ты раздобыл столько красавиц? — поинтересовался Приск у Филона, который расположился в небольшой уютной экседре.
Впрочем, механик и здесь не бездельничал — чертил что-то стилем на восковых табличках.
— Гай, дружище! Вот теперь ты истинный житель Антиохии! — воскликнул Филон.
Механик лукавил: даже в чистой одежде, только из бани, подстриженный и побритый, надушенный, в венке из дамасских роз военный трибун все равно не походил на обычного сибарита здешних мест.
— Не увиливай от ответа… Для чего столько красоток? Хочешь открыть лупанарий?
— О нет, я честный и достойнейший человек, женатый к тому же. Грязные занятия мне не к лицу. Купил девочек, чтобы преподнести их в подарок храму.
— Я же сказал: хочешь открыть лупанарий.
— Гай! И тебя отравил своим злоязычием этот город! Повторяю: жрицы заказали мне уже третий механизм. Так что в ответ — небольшой подарок храму… Мои красавицы тебе понравились? — подмигнул Филон.
— Оценю, если пришлешь их мне на ночь.
— Сразу парочку?
— Разумеется.
— Антиохия уже действует на тебя, мой друг… — засмеялся Филон. — Здесь просто невозможно обойтись одной любовницей. А знаешь… я, может быть, и раздумаю, не буду никому дарить этих красоток, оставлю себе. Правда, Атна?
Девушка, принесшая второй бокал с мульсом для Приска, игриво улыбнулась в ответ.
— Принеси еще яиц и немного хлеба, — приказал Филон Атне, — а то до обеда около часа, боюсь, мой гость умрет с голоду.
Атна мигом упорхнула.
— А теперь скажи… — Приск проводил красотку глазами, задержавшись взглядом на упругих ягодицах. — Скажи, друг мой… Что ты сделал такого, что теперь боишься Афрания Декстра.
Филон вздрогнул и едва не уронил стиль и таблички.
— Да ничего совсем… я же здесь… машины делаю.
— Вот и скажи, за какую машину тебя не погладят по головке.
У Филона запрыгали губы.
— Клянусь милостью Тихе, ничего я не ведал… Сделал тут один механизм… три года назад… еще до того, как появился Адриан в Антиохии.
— Что за машина?
— Особая баллиста — будет кидать зажигательные снаряды с хатрийским огнем.
— Хатрийский огонь? Нельзя ли подробнее?
— Огненные снаряды из битума, серы и нефти.
— То есть… ты хочешь сказать, что сделал заказ для Хатры?
Филон спешно закивал.
— Друг мой… ты, кажется, забыл, что Хатра стоит по ту сторону Евфрата и не подчиняется Риму.
— Но Хатра не враг — этот город нейтрален. Там сходятся торговые пути, туда со всей Месопотамии съезжаются паломники, чтобы принести дары богу Шамшу. Так они именуют бога солнца. Ктесифону Хатра платит дань — и только. А машины хатрийцам нужны, чтобы защитить свой город и храм от набегов кочевников-скенитов[72], сыновей палаток. И чтобы новый правитель Парфии Хосров не подчинил себе Хатру полностью.
— И ты поверил?
— Из Хатры прибыл один грек, торговец шелком, по имени Дионисий. Мы с ним вроде как гостеприимцы, и он мне клялся, что против Рима машины мои применять не будут.
— Филон, друг мой… мы с тобой в Антиохии. Здесь не делают различия между храбростью и обманом.
— Полагаешь, я зря ему поверил?
В ответ Приск лишь покачал головой.
— Вот беда… И что теперь делать?
— Тот же вопрос когда-то задавал мне Кука. И вот мой ответ: всегда есть два выхода. Но, выбрав, держись одного. Первый выход, и самый верный, — расскажи Адриану про машины.
Филон скривился.
— А второй? — спросил с надеждой.
— Второй — забудь, что ты их делал, а коли спросят, отпирайся и стой до конца. Другой механик в другом городе сделал эти машины.
— Ты бы выбрал…
— Я бы выбрал первый.
Филон глубоко вздохнул.
— Хорошо… я попробую… попробую все рассказать Адриану.
— Пока не прибыл Декстр, — уточнил Приск.
— Я… я все сделаю… — Филон судорожно вздохнул и поднялся. — А теперь идем и посмотрим мои новые машины А… третьего выхода нет?
— Есть. Перерезать себе горло.
Филон вздрогнул и заспешил к переходу на вторую террасу.
* * *На нижней террасе за домом Филон устроил настоящую мастерскую.
Механик процветал, изобретая десятки забавных механизмов на потеху публике: сделал механический открыватель дверей и вслед — распылитель воды, который намеревался установить перед храмом. Сейчас несколько рабов изготавливали механический театр, способный показать целое представление: трагедию о Троянской войне. Театр был уже готов, теперь шла отладка механизмов.
Филон, раздуваясь от гордости, показывал, как строятся корабли, как флот покидает гавань и путешествует по морям. Игривые дельфины резвятся в волнах вокруг судов. Завершилось действо эффектной сценой шторма с грохочущим громом и сверкающей молнией, после чего греческие герои отправлялись на дно.
— Отличная забава, — пробормотал Приск. — Правда, концовка не слишком веселая.
— О нет, когда тонет кто-то другой, это очень забавляет… Антиохия так веселится… — подмигнул своему гостю Филон. — Тут на днях в одном доме устроили презабавное действо. Вообрази — человек умер… да-да, испустил дух… Или, как говорят солдаты — облегчился…
— Солдаты так говорят? — делано изумился Приск.
— Я слышал… — не очень уверенно заявил Филон, но тут заговорил с прежним напором: — Так вот, супруга велела нарумянить покойного, надушить, позвала писца и нотариуса, а за занавеской поставила чревовещателя, который, имитируя голос покойного, продиктовал нужное хитрой вдовушке завещание. Однако кто-то из слуг донес сыну покойного, рассчитывая на награду. Обманутый сынок примчался в дом, сорвал занавески, выволок актера из ниши за кроватью и чуть было не пришиб беднягу до смерти.
— И что будет с чревовещателем?
— Его казнят… а может, и нет… Адриан, кажется, хотел его все же помиловать… В городе найдется с десяток, кто способен устроить спектакль не хуже.
— Чревовещатель… — проговорил в задумчивости Приск. — И он может говорить голосом любого человека?
— Именно.
«Кто, кроме Траяна, может огласить его последнюю волю…» — вспомнились Приску слова Адриана.
Наверняка наместник тоже слышал эту историю и — кто знает — подумал о том же, о чем сейчас Приск… Ведь спектакль можно устроить и более надежно. Были бы в доме союзники и не нашлось бы — доносчиков.
В этот момент прибежал из кухни мальчишка сообщить, что обед уже готов и пора подавать закуски.
Филон повел гостя назад в дом, но задержался на террасе.
— Забыл показать тебе еще одну забаву… — Механик стремился задобрить гостя, как будто от Приска зависело — выплывет ли наружу дело с машинами или нет.
Ниже первой садовой террасы располагалась другая — засаженная туями, подстриженными так искусно, что казалось, стадо зеленых овец расположилось внизу. Среди них свечками поднимались черные кипарисы. Филон взял у подбежавшего мальчика горсть зерен и бросил вниз — тут же стая птиц устремилась к корму… А из кустов им навстречу выскочил деревянный человечек и замахал скрепленными шарнирами руками. Пернатые с криком понеслись прочь…
— Забавно, да? — улыбнулся Филон.
— Мой маленький Гай пришел бы в восторг… — заметил Приск.
И вновь охватила его тревога — от Кориоллы так и не приходило сообщений. Ни одного. А ведь сговорились, что осенью станет она слать письма сразу в Антиохию, непременно каждые нундины[73].
* * *Триклиний — вот настоящий центр антиохийского дома. Случалось, хозяева проводили в триклинии целый день, отлучаясь только в латрины да в термы. Разумеется, Филон не из таких, но сибаритства по сравнению с Дакией в нем явно прибавилось. Хозяин расположил трибуна за столом на самом почетном месте подле своего.
Юный Марк запоздал на трапезу — уже подали фаршированные яйца и лангусты, когда Декстр влетел в триклиний — растрепанный, в венке набекрень, — парнишка явно не собирался дожидаться ночи, чтобы оценить, насколько хороши будущие прислужницы храма. Для него путешествие на Восток начиналось весьма бурно.
— Неужели Афраний доверил тебе собственного сына? — недоверчиво покачал головой Филон.
— Центурион Декстр всегда меня ценил, — отозвался Приск. — А парнишка смел и уже проявил себя недурно в бою с разбойниками.
— Я убил троих, — сообщил Марк, хотя, насколько помнил трибун, прежде речь шла об одном. Но какой же солдат без хвастовства!
— А что Адриан? — спросил Приск. — Антиохийцы его любят?
— Жители города любят только самих себя, — засмеялся Филон. — И то — каждый по отдельности. Главный их интерес — скачки в антиохийском цирке или театральные развлечения. Они пишут на Адриана эпиграммы, а наместник отвечает им тем же. Их язвительность не знает удержу. Каждый житель желает перещеголять другого, придумывая императорскому племяннику обидные прозвища. Все стены на улице Герода исписаны этими посланиями…
