Александр Старшинов - Завещание императора
Кажется, единственным местом, которое настраивало в Антиохии на мрачный лад, был дворец наместника. Он пользовался дурной славой с той поры, когда известная смесительница ядов Мартина по наущению Кальпурния Пизона и его жены отравила наместника Сирии Германика. Патриций и племянник принцепса Тиберия, Германик, любимец легионов и народа, которого все мечтали видеть правителем, но который так никогда и не стал императором, умер в одной из этих комнат — Сирия умела хоронить надежды. То были времена спокойные для провинциалов и плебса, но мрачные и тревожные для Сената, и наверняка каждый из шестисот восклицал постоянно знаменитое цицероновское: «О, времена! О, нравы!» Подозрительность, доносы, процессы над неугодными, сжигание книг. Что до Германика, то против него в дело пускался не только яд, но и все средства, пригодные для ведовства, — не до конца сожженный прах, еще сочащийся гноем, останки трупов, прибитые к стенам или брошенные на пол. Свинцовые таблички с проклятиями, на каждой из которых непременно было процарапано имя Германика, находили и поныне, хотя с тех пор миновал целый век.
Сравнивал ли Адриан себя с блестящим Германиком? Опасался ли, вступая под эти своды, что и ему Сирия положит предел?
То было известно одним богам.
* * *Прием посетителей в этот день из-за учений и маневров перенесли на более позднее время.
Однако, чтобы попасть на прием, надобно было получить вызов от одного из вольноотпущенников наместника.
Стража только следила, чтобы к дверям люди приходили без оружия. Впрочем, досматривали посетителей мельком. Куда внимательнее оглядывал входящих Зенон. Цепкий взгляд вольноотпущенника буквально ощупывал лицо и руки, складки одежды. А если Зенон считал нужным, то требовал побеспокоить складки тоги или греческого плаща — чтобы удостовериться, не несет ли посетитель что-то недозволенное, помимо свитка с прошением. Когда Приск в доспехах и в полном вооружении подошел к дворцу, стражники уставились на него в некотором недоумении. Приск был человеком незнакомым. Но доспехи военного трибуна — начищенный анатомический панцирь с белоснежными птеригами[71] и яркий, ниспадающий складками новенький плащ — говорили сами за себя. Плюс кинжал и спата на наплечной портупее.
— Гай Осторий Приск, военный трибун, к наместнику Сирии Публию Элию Адриану, — отчеканил Приск.
Зенон услышал.
— Пропустить! — приказал кратко.
Приск вступил в атрий. Адриан в окружении четырех писцов и секретаря разбирался с какими-то документами. Парочка просителей топталась подле его кресла. Судя по потерянному виду и кислым минам, ничего хорошего этим двоим не светило.
Увидев Приска, Адриан на миг задумался, потом легко поднялся и шагнул навстречу.
— Ага! — воскликнул он радостно. — Военный трибун Приск. Вид бравый! Будет мне с кем охотиться на львов!
Приск странно улыбнулся — охотой он вообще не увлекался. И уж меньше всего мечтал поразить ударом копья такого опасного хищника, как лев. Не то чтобы он был трусом — просто честно оценивал свои возможности: физической силой Адриана он никогда не обладал. И если охотился, то лишь по необходимости, как во время дакийской войны. Адриан же, как и его дядюшка, император, слыл заядлым охотником.
— Запиши все, как я сказал, — оборотился Адриан к писцу, — и пусть похищенное вернут, всё, до последнего сестерция.
Двое, что стояли как потерянные возле кресла наместника, грохнулись на колени.
— До последнего сестерция… — повторил Адриан. — А мне надо передохнуть и угостить моего друга Гая Остория.
Приск так и не понял — обрадовал этих двоих приговор наместника или опечалил. Скорее, опечалил — судя по шелковой одежде и перстням, что украшали каждый палец, эта парочка украла немало, а потратила — и того больше.
Адриан тем временем увел Приска в таблиний и самолично закрыл массивную дверь. Дверь новенькая, наверняка поставленная по приказу Адриана: императорский племянник всегда отличался подозрительностью.
Здесь всё было устроено для работы — несколько шкафов для хранения свитков, стол, на котором секретарь разложил пергаменты, несколько стульев и каменных скамеек с подушками. Здесь же за занавесом стояла походная кровать — чтобы Адриан, если работал ночью, мог немного вздремнуть. У окна маленький круглый столик на резных ножках в виде львиных лап, истинно антиохийский, позолоченный, на котором стояла серебряная ваза с фруктами — темный с легким седым налетом виноград, крупные сливы, янтарные груши.
Рядом — кувшин с вином и несколько украшенных самоцветами серебряных кубков.
— Из Лаодикеи привозят отличное вино, — заметил Адриан. — Занятно, не правда ли: эти два города враждуют, злые на язык антиохийцы высмеивают и ругают обитателей Лаодикеи, а вино у них покупают и пьют с удовольствием. — И тут же без всякого перехода добавил: — В чем дело? Что за спешка с прибытием? Траян уже выступил из Рима? — И добавил с некоторой неуверенностью: — Я о том известий не получал.
— Я привез завещание императора, — так же без всяких вступлений объявил Приск, поразившись собственной смелости и легкости, с которой произнес эти слова.
— Что?
Адриан страшно оскалился, будто увидел перед собой не военного трибуна, а самого царя Парфии Хосрова, размахивающего отравленным кинжалом.
— Завещание императора, что прежде хранилось в храме Весты, — Приск старался говорить как можно тверже, но в голове будто стучали молотки медников. И голос сипел и хрипел, будто не свой.
— А-а-а… — пробормотал Адриан.
Кажется, до него только сейчас дошло, о чем идет речь.
Приск вновь, как прежде перед Плинием, вынул фальшивый кинжал и вытащил из ножен изрядно уже измятый свиток: путешествие в ножнах без скалки, на который полагалось накручивать пергамент, не пошло ценному документу на пользу.
Адриан взял его осторожно, будто опасался ловушки, поглядел на сломанную печать, потом развернул свиток.
Читал медленно, как будто старался запомнить каждое слово.
— Кто еще это видел? — спросил наконец, сворачивая пергамент и глядя куда-то мимо Приска.
— Все знающие будут молчать, — уклончиво ответил военный трибун. Перечислять имена товарищей у него не было никакой охоты.
Адриан хмыкнул и подозрительно прищурился.
— Боишься?
— Я просто осмотрителен. — Волнение давно отступило, вместо него явилась странная легкость. И еще — горело лицо, будто Приск выпил полный бокал горячего вина с пряностями.
— А если я прикажу тебя пытать? — Прищур наместника сделался уже бритвенно острым…
— Кому прикажешь?
«Играет как кот с мышью… а и пусть… пусть…» — неслись в голове опять же горячие и не страшные мысли.
— Хотя бы Зенону. Он знает в этом толк…
— Тогда и его потом придется убить. Как же ты обойдешься без Зенона? — Приск даже попытался пошутить. И что уже совершенно невероятно — улыбнулся.
— А ты наглец. — В голосе Адриана внезапно послышалось одобрение.
Наместник прошелся по таблинию… Потом внезапно схватил пергамент и вышел. Приск подумал отчего-то: Адриан отправился на кухню, чтобы сунуть завещание императора в печь, на которой повара уже начали готовить обед. Приск почти автоматически придвинул к себе стул и сел. Да уж… а ведь наместник мог послать к нему и юному Декстру убийц… потом убрать весь их славный контуберний… и жену Гая… и… но ведь так цепочку можно продолжать до бесконечности — потому как есть еще Декстр-старший и Мевия… и тот, кто сговорился с Великой девой похитить завещание из храма Весты. Кто поручится, что молчаливый союзник не заговорит… И таинственная матрона Элия. И возможно — ее муж… Нет, Адриан достаточно умен, он не пустится в подобное зверство… Приск отер лоб — ладонь тут же сделалась влажной.
Адриан вернулся так же внезапно, как и вышел, хлопнул Приска по плечу.
— Я не убиваю преданных друзей, трибун… — воскликнул почти весело.
Не сразу Приск заметил, что вместо свитка в руках Адриана серебряный кубок, вот наместник наливает вино из кувшина, вот ставит полный бокал перед гостем. Наливает себе…
— Расскажи мне все подробно, — потребовал наместник.
Военный трибун пригубил вино и стал рассказывать.
С того самого момента, как оказался в библиотеке и сделался свидетелем убийства. Впрочем, рассказ его был не во всем точен. Он не называл имен посвященных. Все люди, что появлялись в его рассказе, не видели свитка. Только он, Приск, владел страшной тайной… Да еще Афраний Декстр. Фрументарий — не тот человек, которого Адриан способен уничтожить (во всяком случае, так полагал Приск).
— Что же получается… — проговорил наместник. — Кто-то еще, кроме моих клиентов… — Адриан сделал упор на этом слове, — охотился за свитком, чтобы подделать его и подменить, но дело не выгорело.
