Вячеслав Шишков - Емельян Пугачев (Книга 3)
Долгополов тронулся вперед. Из толпы закричали:
– Эй, проезжающие! А что, солдатишек не чутко там?
– Нет, – ответил кузнец, – шагайте смело.
Вскоре попалась путникам ватага арестованных крестьян, человек в сорок. Все они связаны общей длинной веревкой, идут в две вожжи, непокрытые головы наполовину выбриты, руки скручены назад, в глазах хмурь и злоба.
– Куда, солдатики, гоните? – спросил Долгополов.
– В Казань, в Секретную комиссию, – неохотно пробурчали конвойные.
– В чем проштрафились?
– За царя-батюшку постоять хотели, родимый, вот и казнимся, – с надрывом прокричал тоненьким голосом широкобородый дядя.
На третьи сутки, поздним вечером, путники увидели, как горит в версте от дороги барский дом со службами. Со всех сторон на подводах и вскачь мчались к пожарищу мужики соседних деревень, весело перебрасывались докрасна раскаленными словами:
– Зачинается и у нас хвиль-метель!.. Ха-ха!
– Четвертое поместье на сей неделе пластает.
– Ой, и лихо ж будет барам!
***
Долгополов с Гаврилой решили остановиться в большом селе Мазине, недельку отдохнуть, переждать тревожное время. Поселились у старого попа – отца Нила. Поп жил, как мужик, грязно, с клопами, с тараканами, ходил в лаптях, в холщовых портках и рубахе, а сверху – ветхая ряса из домотканой крашенины. Церковную землю обрабатывал сам-друг с поповичем, возил навоз, пахал, сеял, косил траву. Гаврила помогал отцу Нилу, Долгополов слонялся без дела, высматривал, вынюхивал, чем пахнет сегодняшняя жизнь. Повадился он к старому пасечнику Прову, на речке возле леса пчел держал, сорок колодок барских да пять своих. Даст купец деду копейку или две, а тот ему меду в угощенье.
– Пчела ныне медиста, – говорит согбенный дедка Пров, – гляди, господь батюшка цветов-то што насеял да уродил.
Разведут костер, Долгополов щепоть чайку принесет, попотчует деда невиданной травкой. Дед доволен: с медом, да при речке, да за разговорами целый котелок опорожнят с гостем.
К деду частенько хаживали крестьяне. Как-то под вечер собралось десятка полтора молодых и старых мужиков, среди них беглый солдат, бывший в лагере Пугачёва, и еще барский конюх-парень, – он накануне, по приказу управляющего, был выдран. Появилось винцо. Дед речист. Подвыпив, стал небылицы говорить.
– Доподлинно это Петр Федорыч, своего прародительского добивается престола. Уж так, ребятушки, уж так, – шамкал Пров; лицо и лысый череп крылись потом. – Петешествовал он по всему своему государству в тайности, разведывал обиды да отягощения мужикам от бар. И желал он еще три года не объявляться, что жив, а токмо не смог стерпеть: уж больно в шибкой пагубе простой люд живет. Он теперича, наш надежа-государь, многими городами завладел, на Москву для покорения сто полков отправил, а под Кунгур собственный его полковник Белобородов двадцать полков ведет. Два завода государь в степу построил, белый да черный порох вырабатывать чтобы…
Белый порох, сказывают, шибко палит, а огоньку не дает ни на эстолько…
– Враки… это… как его… Уж я в точности ведаю, враки, дедка, – перебил беглый солдат-Пугачёвец; левая рука его подрублена под пазухой саблей, на перевязи; он лежал у костра, курил трубку, поплевывал в огонь.
– Белого пороху вовсе нет, дедка, а черный, это… как его… есть. Много.
И пушки есть. Пушек без счета. У Ново-Троицкой крепости они в шесть ярусов понатырканы. А зовется тая крепость Петербургом, а Чабаркуль – Москвой.
Пасечник Пров озлился на беглого солдата, зафырчал:
– Есть белый порох, есть! Мне верные люди сказывали, тоже самовидцы… И еще сказывали: приехали-де в Оренбург его высочество наследник Павел Петрович с супругой Натальей Алексеевной, и сам граф Захарий Чернышев с ними. Ну, знамо, и главный командующий, генерал-аншеф Бибиков Александр Ильич, прикатил. Да как съехался Бибиков с государем, да как увидел точную его персону, зело устрашился. Вовсе это не Пугачёв Емелька, как в питерских манихвестах врут, а сам государь Петр Федорыч перед ним. Что делать, как быть? Тут Бибиков глотнул из пуговицы лютого зелья, крикнул: «Прости меня, дурака, ваше величество!» и умер. Вот как было дело-то… А ты баешь, служба, белого пороху нет… Есть белый порох!
Эй, ребята! Давайте-ка винца чуток.
Мужики не знали, кому верить: сухорукому солдату или Прову, однако они ловили каждое слово с упоением, поощрительно перемигивались друг с другом, с охотой поддакивали и Прову и солдату, – они в душе верили им обоим.
– Хоша белого пороху на свете и нет, – упрямо сказал солдат, с раздражением посмотрев на старика, – одначе, это… как его… Одначе ты, дедка…
– Не может тому статься, – оборвал солдата подвыпивший Долгополов, – чтобы сам Павел Петрович с супругой прибыл из Петербурга. В газетине печатали бы, гонцы бы скакали, скороходы, скоморохи… Я из Москвы недавно, в известности был бы об этом самом.
– Ну вот, толкуй, кто откуль, – недовольно перебил купца пасечник Пров. – А я-то знаю доподлинно. Нашему мельнику отписывал про это Гаврило Ситников, служитель Юговского завода, он ныне при армии государя в атаманах ходит. Ему ли уж не знать!
– Да уж это так, – поддержали деда со всех сторон. – Мимо нас беглые то и дело сигают: кто к царю в войско, кто от царя… Много верных толков идёт в народ… Ну и приврут когда, уж без того слово не молвится, а все же таки…
– Да и каждому разуметь можно, – опять начал пасечник Пров, – ежели б то был не подлинный государь, давно бы царица против него полки прислала… А где они, полки-то? Пришлют роты две-три, и те без вести пропадут…
– Ну, а кто же царя под Бердой-то разбил? – прищурился на старика Долгополов. – Мне повстречались давеча мужики в дороге из его армии, сказывали.
– Врут мужики твои, либо ты врешь! – закричали на Долгополова. – А мы все с часу на час ждем, чтоб быть за государем. Хоша Катерине Алексеевне присягу и принимали, токмо не от чистого сердца, а поневоле. Раз она бабского званья, так пущай бабы и служат ей.
Разговоры велись до глубокого вечера. Вот и заря угасла, пчелы спать легли, перекрякивались утки в камышах, потянуло из лесочка смолистым запахом. Выпито компанией изрядно. Конюх Гараська, что вчера выпорот на конюшне был, слетал к целовальнику за водкой. Долгополов на это дело три гривенника дал. Гулянка продолжалась. Костер жарко потрескивал. Гараська плакал, бил себя в грудь, скрежетал зубами:
– Вот токмо пусть, токмо пусть государь придёт али гонец евонный, кишки управителю выпущу… Не трог мужиков!
– А помещика-то, барина-то своего, будешь вешать? – глядя на его буйство, хохотал народ.
– Пошто?! – крикнул Гараська и перестал плакать. – Барин у нас добрецкий, худа от него нет никому… Да и наезжает к нам редко…
– Это все едино, – шумели мужики. – Худ ли, хорош ли, а вешать неминуемо. От царя-батюшки указ: дави!..
Пьяный солдат совался у костра носом, приплясывал, падал на землю, шумел:
– При государыне Анне Ивановне служил! А вот теперя батюшке Петру Федорычу этого… как его… довелось служить… мирскому печальнику. Он до простого люда жалостлив!
– Эка штука – Анна Ивановна твоя, – перебил его дед Пахом. – Я при самом Петре Перьвом службу нес, да и то молчу, – кряхтел старик, стараясь приподняться с четверенек. – Он, царь-отец, может, своеручно дубинкой меня на смотру вдоль спины огрел… Да и то молчу… Он крут был, покойничек…
А белый порох есть. Без полымя палит… Есть белый порох, есть!..
Пьяный Долгополов шел домой один.
– Ур-ра, царю Петру Федорычу!.. Ур-ра!! – не помня себя, вопил он.
Тут на него наехал всадник, нагайка с визгом опоясала его вдоль спины, он сверзился под изгородь в крапиву и потерял сознание. Как сквозь сон чувствовал: волокут его за ноги по земле и накладывают в зашиворот.
2
Ранним утром Долгополов сидел в поповской избушке против офицера и трясся, как в лихорадке. Все вчерашнее вылетело из головы, в мыслях мелькало: «Фальшивый вексель, фальшивый вексель, купец Серебряков погоню из Москвы послал… Пропал я…» У печки седовласый поп в лаптях трубку курит, на пол поплевывает, взглянет исподлобья на купца – улыбнется, взглянет на офицера – нахмурит брови. Попович курицу щиплет, матушка блины печет. А в церковной ограде восемь под седлами коней пасутся, солдаты врастяжку на траве лежат.
Начался допрос с острасткой, то есть с поднесением офицерского кулака к бороденке Долгополова и с угрозой выбить зубы, на что Долгополов смиренным голосом ответствовал, мол, зубы у него давно выбиты, а что касаемо векселя…
– Какого векселя?.. Отвечай на вопросы, мерзкий дурак! Мне возиться некогда с тобой.
Долгополов тотчас смекнул, что дело тут не в векселе, значит, все слава богу, из остального всего можно, как ни-то, выкрутиться… Паспорт есть, денежки в штанах. Он сразу взбодрился.
