Георгий Лосьев - Сибирская Вандея
– Приказ – приказом, а тоже понимать надо: кто про все расскажет? Отведи его к тем, в пожарную часть.
Во дворе пожарной части лежал и смотрел в небо стеклянными глазами «начальник милиции» Жданов. Вокруг рта его ползали мухи. Рядом валялся обрез с разорванным стволом. Базыльников покосился на труп, перекрестился и шагнул в темь подвала, где уже сидели Настасья Мальцева и некоторые другие.
Дороги вокруг Колывани были свободны. Ромка-цыган нахлестывал губинскую пару не жалеючи, кони мчали тарантас сломя голову. Каждый в экипаже думал о своем. Ромка мечтал оглушить на привале хозяина, купчиху придавить и укатить далеко-далеко. Губин ждал, когда пролетка выберется с проселочной круговерти на Пихтовский большак, – благословит его, цыганского пса, из нагана в затылок, а купчиха молилась, и про себя и вслух: «Пронеси, господи, от красных!»
Так мчались они в неведомое.
Вдруг Ромка резко осадил лошадей: за поворотом открылась поваленная поперек дороги здоровущая сосна.
Цыган мигом скатился с козел и пропал в придорожной кустарниковой чаще.
К упряжке подошел человек в папахе и в черной бурке об одно плечо.
– А-а-а! – протянул есаул Самсонов. – Вот кого бог послал! Мое почтение, ваше степенство.
Пролетку окружили люди с шашками наголо. Михаил Дементьевич проговорил хрипло:
– Под сиденьем. Берите все. Только упряжку оставьте…
– Возьмем, купец, – осклабился один из самсоновцев, – благодарствуем, спасибо за милость вашу! И упряжкой не побрезгуем. Ну, мать Перепетуя, слазь!
Купчиха схватилась за раму пролеточного зонта, впилась в нее, словно клещ, заголосила.
Михаил Дементьевич выстрелить не успел: снесенная ударом самсоновской шашки голова скатилась в кювет…
Старуха без чувств свалилась с сиденья. И ее пристрелили.
Бандитская засека была устроена не без древней разбойничьей хитрости: вокруг завала, в кустах, самсоновцы соорудили кольцо, как на волчьей бесфлажной облаве.
Ромка-цыган полз от кустика к кустику, но вдруг кто-то невидимый, за спиной, сказал вполголоса обычное, что говорят цыганам:
– А-джа, Рома, спляши!..
Ромка метнулся в сторону. Кто-то рядом свистнул в два пальца.
Ромке эта игра в кошки-мышки не поглянулась: выхватив нож, он ринулся напролом. Тогда совсем рядом бабахнуло и раскатилось по бору, и Ромка стал падать, как падает стреляный скот, – сперва на колени, потом на бок.
– Готов, – сказал кто-то, – отплясал цыган.
Оседлавшая Пихтовскую дорогу банда Самсонова продолжала ждать: на тракте то и дело появлялись беглецы из сел, освобожденных красными отрядами. Самсоновцы попользовались добром беглых, а потом бесшумно снялись и потонули в борах Пихтовском и Баксинском. Окончательно справиться с бандой Самсонова удалось лишь спустя два года…
XII
Маленький пароходик «Орлик» шел по Оби вниз. Водная Чека получила задание Павлуновского – прочесать острова, выловить всех, успевших уйти по реке.
Пароходик тыкался в острова носом, вставал на короткий причал. Гошка Лысов, Ленька Толоконский, Митя Матвеев и еще двое оперативных комиссаров Губчека, прикомандированных к водникам на время очистительных операций, лезли в тальники, в чащу, царапая руки и лица. Лысов считал такое прочесывание неумным и бесполезным занятием: июль же – травы, лопушник, – попробуй найти двуногого волка, а он, отчаявшись, еще прыгнет на спину да пырнет ножом в бок. В Бибихе догадались: взяли у знакомого мужика-охотника пару собак-лаек, и дело пошло веселее: собаки нет-нет да и выгоняли спрятавшихся на островные пески. Оборванные, голодные, недавние убийцы плакались:
– Простите христа ради, сдаемся! Хлебушка бы, господин товарищ, а?
На что оперативный комиссар Губчека Митя Матвеев отвечал неизменно:
– В Брянском лесу твой товарищ. Винтовка где?
– Выбросил…
– Врешь, падла!.. Ступай, тащи винтовку сюда!
Иногда приносили. Иной раз отвечали:
– Вот те крест, потопил в озере!
– Ныряй, стерва!..
Потом вступал в дело Гошка Лысов:
– Зачем прятался? Стрелял в коммунистов?
– Так точно, стрелял. Начаров самолично нашего брата, которые стрелять отказывались, с нагана – в лоб.
– Ага! Теперь говори, какая домашность: сколь скота, какой? Да не ври: вы у нас все переписаны.
– Шесть овечек, коровенка, нетель, лошаденки…
Допросив, отправляли на пароход. Там слегка кормили, включали в список и определяли в трюмы. Мобилизованных и добровольцев – поврозь.
Пароходик шлепал плицами дальше, к следующему острову.
На траверзе большого старинного села Дубровино шарили по островам особенно тщательно – здесь больше всего бесчинствовали мятежники: расстреливали коммунистов с захваченных пароходов, топили в реке, рубили пальцы на руках…
В середине июля по Новониколаевску пошли расклейщики афиш. Клеили на заборы приказ начальника гарнизона, отпечатанный на желтой оберточной бумаге.
Ǥ 1
…В связи с подавлением Колыванского кулацкого восстания… осадное положение снимается… Ревком (тройка) распускается. Всем увеселительным заведениям (театрам, клубам и т. п.) перейти в нормальные условия и действовать в тех пределах, как предусмотрено положением.
§ 2
Хождение по улицам разрешаю до двадцати четырех часов с шести часов местного времени.
§ 3
Ликвидация банд идет успешно… Зверства, учиненные над сторонниками Советской власти и служащими советских учреждений со стороны бандитов, еще раз показывают, что классовый враг рабоче-крестьянской бедноты жесток и его щадить нельзя: он должен быть уничтожен, он будет уничтожен!..»
А девятнадцатого октября тысяча девятьсот двадцатого года газета «Советская Сибирь» еще опубликовала обращение Сибревкома:
«Всему крестьянскому населению СибириПолтора года власти колчаковцев, разных атаманов и карателей сделали свое черное дело: наши враги, пользуясь темнотой, действуя через богатых людей, через попов и др. противников Советской власти, повели свою гнусную работу в крестьянстве и стали подбивать крестьян на восстания против Советской власти.
Советская власть вынуждена была сурово карать эти шайки. Это продолжалось все лето – она вылавливала их, разбивала и разгоняла.
Часть обманутых людей начинает сознавать свое преступление,
…К Советской власти обратились… участники восстаний с просьбой, что они… готовы загладить свои преступления… против рабочих и крестьян отправкой на фронт.
Сибирский революционный комитет, обсудив эти заявления, постановил принять их в ряды Красной Армии и дать им возможность искупить свою вину честной службой в рядах единственной в мире рабоче-крестьянской армии, которая борется за интересы всех трудящихся.
Сибирский революционный комитет приказывает:
1. Всем скрывающимся с оружием в руках и безоружным участникам восстаний против Советской власти явиться в уездные военные комиссариаты и заявить о своем желании искупить вину отправкой на фронт.
2. Уездным военным комиссариатам немедленно зачислять таковых в ряды Красной Армии, обеспечив как самим явившимся, так и семьям их все виды довольствия и социального обеспечения наравне со всеми красноармейцами.
3. Все имеющееся на руках или скрытое где-либо оружие явившиеся должны сдать или указать местонахождение его.
4. Всем ревтрибуналам, народным судьям и другим судебным и судебно-следственным органам, где возбуждены дела по обвинению явившихся лиц в восстании против Советской власти, – дела прекратить.
5. Неявившиеся в месячный срок со дня настоящего объявления будут считаться врагами народа, имущество их будет конфисковано и со всеми ими будет поступлено по всей строгости революционной власти».
Уцелевшие беглецы начали выползать из таежных дебрей, они приносили свои обрезы и берданки в ревкомы, шли в волостные военкоматы «писаться в Красную Армию», замаливать грехи фронтовой боевитостью – так велела многотерпеливая партия Ленина…
В эсеровском подполье не знали, что делать. Медики Соколов и Николаев мечтали о широкой волне красного террора: дескать, сами большевики репрессиями вызовут новое восстание. Но вышло по-другому.
Поздней осенью, когда новониколаевцы готовили хлебные эшелоны в Самару, к кирпичному вокзальчику с церковью напротив подкатил с запада состав из пяти вагонов.
Встречать омский литерный поезд вышло и чекистское начальство города. Приготовили почетный караул, оркестр и прочие атрибуты уважения и гостеприимства.
Но с подножки третьего вагона соскочил человек в кожанке и, выяснив, кто тут главный, сказал безапелляционно:
– Иван Петрович приказал представление отменить. Предгубчека, начальника особого отдела, начальника ДТ Чека и ответственного комиссара Водной Чека Иван Петрович приглашает в вагон. Поезд надо отвести в тупик.
