Гисперт Хаафс - Ганнибал. Роман о Карфагене
Над головой Нараваса затрепетало полотнище с изображением пальм и наконечников копий. Он набрал в грудь побольше воздуха, и над равниной подобно грому зазвучал боевой клич:
— За Карт-Хадашт!
Шеренги всадников за спиной Нараваса грозно ощетинились мечами и дротиками. Посланец наемников протянул к небу руки и издал протяжный вопль, похожий скорее на волчий вой. Затем он щелкнул широкой плетью и вместе с тремя спутниками вихрем помчался обратно.
С самого начала сражения стало ясно, что значительная часть ливийцев на правом фланге обречена на бездействие, ибо Гамилькару удалось заманить их чуть ли не вплотную к ограждавшему его лагерь валу. Там их засыпали стрелами и забросали свинцовыми шарами. Ливийцам осталось или, не считаясь с потерями, пойти на штурм лагеря, или пребывать в бездействии, дожидаясь возможности переместиться в центр или на левый фланг.
Но Гамилькар не позволил им этого, понимая, что именно здесь решается исход битвы. После не слишком удачной атаки слонов он бросил против ливийцев и стоявших посередине своих бывших воинов, испытанных в сражениях Сицилийской войны, тяжелую пехоту. Но его солдаты не обладали столь же высокой боевой выучкой. Падали сраженные ударами копий наспех обученные боевым приемам вчерашние земледельцы, пастухи и ремесленники. По их телам рвались вперед следующие десятки и тоже погибали. Наемники стояли как вкопанные, плечом к плечу и стиснув зубы. Потом они быстро изменили боевой порядок и пошли в наступление. Под натиском кельтов, иберов, италийцев и сикелиотов пехотинцы отходили, отбиваясь и смыкая сильно укороченный и поредевший строй.
Внезапно вдали показались какие-то черные точки. Они рассыпались вдоль горизонта, отделив извилистой линией хрустальную голубизну неба от бурой земли. Нумидийцы мчались легко и стремительно. Скакавший впереди Наравас покинул руку с копьем и пронзительно закричал. В ту же секунду по щитам наемников загрохотал ливень дротиков. Нумидийцы не могли проломить тараном первые ряды наемников. Они, как назойливые мушки, вились вокруг, больно жаля, ослепляя и вынуждая остановиться. Ровные линии копий начали дрожать и ломаться. Антигон на легком, как птица, скакуне вертелся среди со свистом прорезавших воздух жал, срубая мечом древки и ощущая рукой, как ломаются под его яростными ударами шлемы и обтянутые рысьей кожей щиты. Брошенное чьей-то меткой рукой копье задело круп его коня, грек успел спрыгнуть на землю и затравленно заметался в самой гуще кровавой сечи.
Дальнейшее ему помнилось смутно. Будто кто-то другой, а не он рубил, колол, отбивал удары, нагибался, падал и вставал. Перед глазами мелькали то окровавленный обрубок ноги, то руки, пытающиеся удержать вываливающиеся из распоротого живота кишки, то пика, с хрустом пронзающая тело сикелиота и покачивающаяся над ним как красная мачта. И единственное, что он осознанно воспринимал, была яростная жажда убийства. Утолить ее помог поединок с рослым гоплитом в бронзовом шлеме с хвостом. Нанесенный Антигоном удар лишь вышиб искры из умело подставленного круглого щита. Ловко вертя мечом, словно пращой, гоплит без передышки наносил удар за ударом. Антигон с трудом уворачивался от них, выжидая удобного мгновения. Ом отбил еще один удар и встречным движением перехватил чужой клинок у самого перекрестья. Неожиданно меч Антигона хрустнул, он едва успел присесть, как меч гоплита со свистом пронесся над его головой. В тот же миг Антигон прямо с земли заученным движением всадил зазубренный обломок по самую рукоятку в узкую полоску между сверкающими пластинами панциря противника. Гоплит покачнулся и начал падать, увлекая Антигона за собой. Он едва успел вырвать окровавленное лезвие. Тут сзади на него обрушился сильный удар, и Антигон повалился рядом с наемником.
— Вероятно, ему нанесли удар мечом плашмя. Пусть немного полежит. — Забрызганный кровью с головы до локтей лекарь-пун еще раз ощупал огромную, покрытую черным запекшимся сгустком крови шишку и встал, а его подручный тут же начал протирать ее куском чистой ткани, смоченной остро пахнущей жидкостью.
В словно стянутой горячим обручем голове Антигона глухо звучали крики и стоны. Он открыл глаза и тут же снова закрыл их, так как исходивший откуда-то слева ослепительный яркий свет будто залил их раскаленным серебром. Уже наполовину скрывшееся за горизонтом солнце почему-то вдруг вынырнуло обратно, расплылось по всему небу и как будто рухнуло на Антигона. Грек вскрикнул и потерял сознание.
Когда он очнулся снова, то почувствовал себя значительно лучше. Голова больше не кружилась, звон в ушах прекратился, из глаз исчезла багровая пелена. Антигон кое-как поднялся и провел ладонью по затылку. Пальцы сразу же запахли терпковато-горьким запахом.
По всей равнине горели костры. Неподалеку от Антигона озаренные пламенем слоны со скованными передними ногами мелодично позвякивали колокольчиками. Этих огромных животных доставили из ливийских степей в Карт-Хадашт через одну из восточных гаваней. На спинах обитавших в нумидийских и гетулийских лесах слонов меньших размеров трудно было разместить башенки с погонщиками. Поэтому к их бивням часто прикрепляли пучки копий. Антигон тяжело вздохнул и перевел взгляд на людей в белых одеждах, которые кормили слонов, меняли им воду и смывали с бивней кровь и грязь. Пуны называли их «индийцами» в память о тех, кто много лет назад привез в Сирию и Египет первых боевых слонов.
— Какая глупость! Битва закончилась, я сижу здесь, не зная толком, что произошло, и размышляю о слонах, — Антигон слегка коснулся лежавшего рядом раненого и тут же с ужасом отдернул руку от окоченевшего тела.
Только с четвертой попытки ему удалось встать. Один из «индийцев» протянул ему кожаную бутыль. Он жадно отхлебнул из нее и окинул туманным взором равнину.
Вместе с другими ранеными его отнесли к защитному валу, возле которого уже высилась целая гора мечей, панцирей, копий, шлемов, поясов, кинжалов, луков и колчанов. Их небрежно швыряли туда воины, то и дело выныривавшие из темноты и вновь мгновенно скрывавшиеся в ней.
Какое-то время Антигон бесцельно блуждал по равнине, пытаясь найти дорогу к реке. От омерзительного запаха крови и разложившихся трупов кружилась голова. Сердце проваливалось, и каждый шаг требовал неимоверных усилий. Внезапно к горлу подкатила тошнота, он наклонился и издал громкий булькающий звук. Антигона долго и мучительно рвало, хотя за весь день он выпил только немного воды.
— Мужайся, друг. — Подошедший сбоку лекарь ободряюще положил руку на лоб раненого, лежавшего в двух шагах от Антигона, — Стесни зубы и перестань стонать. Знай, что женщины при родах страдают гораздо сильнее. Сейчас тебе будет легче. Ну-ка закрой глаза.
Раненый беспрекословно выполнил его приказание, и подручный лекаря тут же всадил ему в сердце длинный кривой кинжал. Рядом другие лекари вместе со своими помощниками подходили к не столь безнадежно раненным. Они выдавливали гной из воспалившихся ран, смазывали их целебными мазями и перевязывали чистыми тряпками. На поле битвы гетулы и балеарцы приступили к «жатве», то есть к сбору добычи. Одновременно они, подобно мясникам на бойне, точными ударами кинжалов и тяжелых дубин добивали раненых ливийцев и наемников. Небольшая группа конников, набранная из сыновей бедняков Карт-Хадашта, медленно выехала из-за холма, гоня перед собой нескольких пленных. Множество их собратьев по несчастью сидели с осунувшимися, безучастными лицами.
— Пойдем, друг моего господина.
Антигон обернулся, увидел Клеомена и медленно пошел вслед за акрагантийцем. В отличие от Ганнона, обожавшего возить с собой роскошный шатер наподобие излюбленных сооружений восточных царей, Гамилькар в походах всегда жил в обычной, крытой кожей палатке. Сейчас возле откинутого полога щурились от едкого дыма факелов несколько здоровенных телохранителей.
Гамилькар сидел на коврике, скрестив на груди руки. Казалось, он весь выкупался в крови. Наравас в изодранном в клочья плаще склонился к его уху, что-то неразборчиво бормоча. При виде Антигона они застыли как вкопанные и минуту-другую смотрели на него, словно на пришельца с берегов Стикса.
— Тигго! — опомнившись, воскликнул Гамилькар и с беспокойством ткнул пальцем в повязку на голове грека.
— Ничего страшного, — слабым голосом ответил Антигон. — Небольшая царапина. Но ты бы хоть помылся, слуга Мелькарта.
— Сегодня я скорее уж раб Ваала. — Гамилькар медленно покачал головой и схватил его за плечи. — Дай поглядеть на тебя, банкир-метек. Говорят, ты уподобился Ахиллу.
Обрывки увиденного на поле сражения промелькнули перед глазами Антигона, будто блестки жира в супе. Он наклонил голову, точно бык, и тяжело задвигал желваками.
— Не знаю. Помню только лица, руки и распоротые животы.
