Виктор Дьяков - Дорога в никуда. Часть вторая. Под чёрными знамёнами
И Степан, и Тихон Никитич непроизвольно засмотрелись на эту представшую перед их взорами картину.
- Видишь Степа, люди здесь нормальной человеческой жизнью живут. Старуха вон крестится, Фадеиха, помнишь, в том конце, наверху дом у их. Где ты еще во всем нашем сибирском войске такую мирную жизнь встретишь сейчас? Идет, никого не боится, внучку, вон, ругает. Ей уже шестьдесят пять лет, а кофту на груди распирает, ей еще мужика надо. А девчонка какая, на месте стоять не может, того и гляди в пляс пустится, жизни-то в ней сколько, и тоже ничего не боится. А почему? Да потому что не ограблены, не опозорены, не ссильничаны, сытые обе, и мужики их на месте, и старик и сын, отец девчонки. И парень ее пока еще не мобилизован куда нибудь на Урал или в дивизию вашу, каждый вечер, поди, ее целует да тискает... Вот я и хочу, чтобы в станице нашей было больше таких бабок, баб и девок, и поменьше одиноких вдов, которые плачут да горюют,- вроде бы настоятельно, но в то же время и невесело высказал свою позицию Тихон Никитич.
- Да, мне твоя линия давно уже ясная, Никитич. Только сам посуди, времена-то какие. Ведь в следующий раз Борис Владимирыч не меня, а карательный отряд пришлет, чтобы сразу же и мобилизацию по всей форме провести. Они тут порядок наведут, я то знаю, как это делается. Давай-ка Тихон Никитич лучше покумекаем, как не довести до этого,- Степан откинулся на спинку стула, достал кисет и стал скручивать цигарку.
- Давай,- подумав, тяжело вздохнул и согласился Тихон Никитич.
- Первым делом питерских всех надо заарестовать... Пойми, Никитич, если этого не сделать, атаман точно отряд пришлет. В том отряде Васька Арапов служит, и остальные такие же, ему под стать. Сам подумай, что здесь оне творить будут, им все одно, свои ли, чужие ли. Они тут и мобилизацию проведут и реквизицию. А Арапов, ты же помнишь, и раньше то варнак варнаком был, а сейчас вообще осатанел, такие непотребства творит. Даже если те каратели в станице никого не тронут, то в деревнях точно уж душу отведут, и плетьми всех перепорят, и баб с девками посильничают. И все, весь этот твой мир и благодать треснет как арбуз переспелый, мужики-новоселы после этого точно все в партизаны подадутся, и тут будет как везде, как на Бийской линии, где все станицы и поселки посожжены. А за коммунаров этих, никто из мужиков не ворохнется, чужаки, будто и не было их вовсе. Зато ты сразу перед всеми оправдаешься, и перед нашим атаманом и перед отделом. Ну и я, получится, не в пустую сюда съездил...
ГЛАВА 23
В один из августовских вечеров 1919 года, неспешно шлепая по воде колесами, пароход, следовавший из Семипалатинска, причалил к Верхней пристани Усть-Каменогорска. Среди прочих пассажиров, где преобладали военные, сошла и женщина средних лет с осунувшимся усталым лицом и котомкой за плечами. Рядом с ней топтались двое детей, мальчик лет восьми-девяти и девочка постарше. На их худых нездорового вида лицах также лежали, как печать усталости от долгой дороги, так и признаки продолжительного недоедания. К пассажирке подошел дежуривший на пристани казак.
- По какой надобности и к кому приехали?- сурово вопрошал блюститель здешнего порядка, подозрительно оглядывая женщину с детьми.
- Я жена, а это дети Павла Петровича Бахметьева. Он здесь служит агентом в страховой канторе...
Нелегко далась дорога Валентине Андреевне, еще тяжелее перенесли ее дети. Целых полтора месяца на случайном транспорте, а то и пешком путешествовали они от Екатеринбурга. Валентина, как только узнала, где осел муж и что там нет голода, так почти сразу снялась с детьми с обжитого места, где над ними домокловым мечом висели угрозы, либо умереть голодной смертью, либо попасть в колчаковскую контрразведку, как семья большевика... И вот, наконец, долгожданная встреча. Павел Петрович был и рад и обеспокоен приездом семьи. Да, здесь они рядом с ним и сыты. С другой стороны на главном фронте идет мощное наступление Красной Армии против Колчака, вот-вот белых выбьют с Урала и боевые действия переместятся в Сибирь. В таком случае лично ему и дальше проявлять пассивность становилось небезопасно. Это означало, что ему теперь придется чаще отлучаться, ездить по уезду, напоминать о своем существовании, как руководителю подпольного большевистского центра. И главное, становилось очевидным, что больше нельзя медлить с организацией действенного партизанского движения, надо брать "под уздцы" все эти мелкие самодеятельные и никому не подчиняющиеся отрядики, болтающиеся в горах и тайге, объединить в один крупный, под крепким большевистским руководством. Так, что семья приехала не совсем ко времени.
Когда в первый день по приезду легли в постель... это была их первая ночь после полуторагодичной разлуки. Они, конечно, были уже не молоды, но еще далеко не старики. Ощутив тело жены, почти утратившее за это время некогда довольно объемные формы... Он уже привык видеть здесь в этом сытом краю, особенно в казачьих станицах, много женщин с ненавязчивым достоинством "носивших" свои "гладкие" тела. Ему стало до боли сердечной жаль жену, он чувствовал себя виноватым перед ней.
- Что... совсем плохая стала? Паша... ты не думай... это я с дороги такая... с тела сошла... не бойся... на здешних харчах я отъемся... Пашенька,- Валентина вдруг испугалась, что муж, увидев острые плечи, выпирающие ребра и ключицы, уже не сможет ее любить как прежде.
Но Павел Петрович тут же рядом с кроватью упал на колени и запричитал как богомолец молитву:
- Прости... прости меня Валюша. Я клянусь тебе, ты больше не будешь голодать, и дети не будут! Я все для этого сделаю. Клянусь!...
Тихон Никитич и без уговоров Степана осознавал, что если игнорировать распоряжения руководства отдела о беспощадной борьбе с большевиками-агитаторами, это еще куда ни шло, то невыполнение аналогичных приказов Анненкова, действительно может обернуться "игрой с огнем". Ничего не оставалось, как бросить в пасть льву "кусок мяса", сдать коммунаров, в надежде, что удовлетворившись этой жертвой, молодой неофициальный "генерал-губернатор" оставит Усть-Бухтарму и весь Бухтарминский край в покое. Вместе со Степаном, Щербаковым и прочими членами станичного Сбора долго уточняли, где и в каком количестве осели после разгона коммуны питерцы. В конце концов порешили арестовывать не всех, а лишь председателя и тех, кто поселился в Снегирево, ибо именно рядом с Грибуниным обосновались в основном коммунисты. Тихон Никитич настоял, чтобы ни жен, ни детей коммунаров не трогать, имущество и деньги не отбирать. Осуществление ареста возложили на казаков из милиции под командой Щербакова, а уж из станицы в Усть-Каменогорск, в крепость, арестованных погонят анненковские атаманцы во главе со Степаном.
Лето в 1919-м выдалось необычно жарким, такое в верховьях Иртыша случается раз в семь-восемь лет, когда урождаются и вырастают до больших размеров даже арбузы, ну прямо как в южном Семиречье или Астрахани. Уродились они и летом 19-го. После сытного обеда семья Грибуниных как раз и лакомилась арбузами, когда в дверь уверенно по-хозяйски постучались казаки.
- Бывший председатель питерских коммунаров Василий Грибунин?- хмурясь, спросил начальник усть-бухтарминской милиции Щербаков.
- Да... был председателем,- с дрожью в голосе поднялся из-за стола Василий, отирая губы.
Лидия ахнула и стала бледнеть, сыновья застыли с перепачканными арбузной мякотью лицами.
- Вас приказано доставить в станицу на допрос.
- Допрос... какой допрос... я ж... мы же ничего... Я уже давно не касаюсь политики, я занимаюсь только токарным, слесарным и столярным делом...- растерянно лепетал Василий...
В Снегирево и в двух близлежащих деревнях взяли под стражу и препровождили в Усть-Бухтарму двадцать восемь бывших коммунаров. Лидия сразу сообразила, что в деревне ей без мужа делать нечего, и в отличие от прочих жен арестованных, она на следующий день наняла телегу, погрузила самые необходимые вещи, детей и тоже поехала в станицу. В Усть-Бухтарме коммунарам объявили, что их приказано этапировать в усть-каменогорскую тюрьму на суд за большевистскую агитацию и самовольный захват земель "его императорского величества". На ночь их заперли в сарае, на территории станичной крепости. Лидия стала обивать порог станичного правления, встретилась с атаманом Фокиным. Но тот лишь развел руками:
- Этот приказ исходит от вышестоящего начальства, мы лишь исполнители.
Лидия выяснила, что арест инспирирован прибывшим от самого Анненкова сотником Решетниковым из местных. Узнав, где находится дом Решетникова, она побежала туда. Во дворе дома ее облаял огромный цепной пес, и на крыльцо вышла молодая женщина с признаками ранней беременности. Она показалась Лидии чем-то отдаленно знакомой. По всему это была хозяйка, она приказала батрачке загнать собаку в будку, а сама подошла к калитке.
