Филипп Боносский - Долина в огне
Зато стены церкви все еще были прекрасны, а через окна струились такие красивые и радужные лучи, что казалось — они льются сюда прямо из рая. Сейчас на задних скамьях сидело несколько женщин и детей; еще несколько человек стояли на коленях или ждали у исповедальни.
Бенедикт смиренно встал последним, сознавая свое ничтожество, склонив голову. «Святая Мария, матерь божья, молись за нас грешных, аминь».
— Я исповедовался неделю назад, отец мой, — сказал он тихо, когда подошла его очередь.
Решетчатая дверца, отделяющая его от отца Дара, со стуком распахнулась. На него пахнуло мерзким запахом гнилых зубов и перегаром виски. Мальчик понурился, у него защемило сердце.
— Я ни в чем не грешен, мне не в чем исповедоваться, отец мой, — проговорил он.
Отец Дар повернул к нему лицо и хрипло спросил:
— Кто это?
— Это я, Бенедикт, — ответил тот, зардевшись.
— Вот как! — Отец Дар разглядывал его в полумраке. — Может ли это быть, сынок? — спросил он.
— Мне не в чем исповедоваться, — повторил Бенедикт с упрямой гордостью.
Наступило молчание. Он ждал. Взгляд старого священника пронизывал его насквозь, и Бенедикт чувствовал, что старик не верит ему. Мальчик склонил голову еще ниже.
— Тогда зачем же ты пришел? — спросил наконец отец Дар.
Бенедикт вспыхнул. В голосе старого священника ему послышался усталый упрек.
— Я прихожу на исповедь каждую неделю, — забормотал он. — Я рожден во грехе...
Опять стало тихо.
Священник задумчиво повторил:
— Не в чем исповедоваться? За целую неделю ты ни разу не согрешил и помыслы твои все время были чисты? — спросил он.
— Да, отец мой, — отозвался Бенедикт.
— А быть может, — проговорил старый священник, придвигаясь к нему, — ты повинен в грехе гордыни?
— Я не понимаю, что вы хотите сказать, — пробормотал Бенедикт.
Старик вытер глаза с тайным умилением.
— Все мы не без греха, — сказал он хрипло. — Ты ли, я ли...
Он умолк. Молчание длилось так долго, что Бенедикту почудилось, будто тишина все ширится, растет. Ему стало страшно, он начал молиться, но до него снова донесся голос священника:
—... И он будет моим помощником, ты понимаешь. Помощником священника, куратом. Говорят, он очень молод. Ты, конечно, придешь завтра к ранней обедне? Я хочу, чтобы ты непременно...
— Новый священник, отец мой?
Голова отца Дара дернулась.
— Помощник! — закричал он. Бенедикт еще больше понурился. — Да, — продолжал старик уже более мягко. — Я хочу, чтобы ты непременно...
— Что, отец мой?
— Непременно...
Бенедикт ждал. Тянулись минуты. Мальчик так и не поднял голову. Ему казалось, он слышит — как если бы церковь была гигантской раковиной — дневные звуки, а за ними звуки вечной жизни, в которую он верил. Будто, стоя в исповедальне, он приставил ухо к этой раковине и слушает рокот отдаленного моря религии.
— Отец мой! — настойчиво прошептал он. Просунув палец сквозь решетку, разделявшую их, он тронул священника за плечо. — Отец мой!
Послышался тихий храп. Мальчик слегка толкнул старика, тот встрепенулся и вскричал:
— Что?
— Я еще здесь, отец мой, — с мукой в голосе проговорил Бенедикт. И добавил: — Вы заснули.
Священник откашлялся.
— Много еще народу?
— Я последний, — ответил Бенедикт.
— Ну так иди, сынок, — сказал старик. — Старайся не допускать нечистых помыслов и избегай греховных поступков. Прочитай десять «Отче наш» и двадцать «Богородиц».
— Но, отец мой... — возразил Бенедикт, вспыхивая.
Старик, не глядя, устало осенил его крестным знамением и захлопнул дверцу. Бенедикту стало нестерпимо стыдно, ему показалось, что вокруг него сгущается тьма.
Спотыкаясь, ничего не видя, он вышел из исповедальни и упал на колени. Теперь его молитва была столь сокровенной, что он почти не сознавал ее. Сердце его замирало. Он молился без слов, чтобы бог услышал его, недостойного, и помог церкви, и как-нибудь поддержал отца Дара или милосердно взял священника к себе, взял теперь же — ведь тот стар и немощен, и, верно, от этого не ведает, что творит, и не понимает, как Бенедикт страдает от его недостойного поведения, как глубоко страдает...
Он поднялся с колен, не прочитав тех молитв, которые ему наказал прочитать отец Дар. На миг ему захотелось снова войти в исповедальню, разбудить крепко заснувшего священника, отвести его домой... Но отец Дар сейчас и не проснется, — не проснется до поздней ночи, а то и до самого утра...
Бенедикт вышел из церкви через ризницу и направился к дому священника. Он постучал. Дверь открыла миссис Ромьер.
— Отец Дар... — начал Бенедикт и осекся. Позади миссис Ромьер спиной к нему стоял, нагнувшись над чемоданом, молодой священник. Он не успел еще снять пальто. Услышав голос Бенедикта, он обернулся. Мальчик не мог больше выговорить ни слова, лицо его запылало, в горле пересохло.
— Ну? — воззрилась на него миссис Ромьер. Всклокоченные пряди седых волос падали ей на лицо. — Это он, — сказала она, обернувшись к новому священнику.
Тот просиял и шагнул к двери.
— Так ты — Бенедикт! — воскликнул он.
Он взял обе руки Бенедикта в свои белые руки — такие мягкие, что Бенедикт почти не почувствовал их пожатия.
Мальчик поднял глаза и встретился со взглядом молодого священника. У того были ярко-синие глаза и очень светлые брови и ресницы. На белом как мрамор лбу просвечивали голубые жилки, как у ребенка; розовые щеки покрывал едва заметный золотистый пушок. Голос у него был певучий, удивительно приятный, — такого голоса Бенедикт еще никогда не слышал.
— Мне уже рассказывали о тебе, — продолжал молодой священник с легкой улыбкой. — Миссис Ромьер и отец Дар. Я — отец Брамбо.
Бенедикт кивнул.
— А где же отец Дар?
— Я как раз пришел... — начал Бенедикт, но голос отказывался ему повиноваться. Он молча показал на церковь.
— Там сейчас исповедуются, отец мой, — пояснила миссис Ромьер, обеими руками откидывая волосы, из-под которых вдруг выглянуло ее красное, обветренное лицо.
— Еще не скоро кончится?..
Бенедикт почувствовал, что вот-вот заплачет. У него кружилась голова, звенело в ушах. Он покачнулся.
В глазах молодого священника мелькнуло удивление, он протянул руку, но Бенедикт овладел собой и усмехнулся. Кровь стучала у него в висках, словно барабанная дробь.
— Тебе дурно? — с тревогой спросил отец Брамбо.
Бенедикт упрямо покачал головой.
— Я весь день постился, — прошептал он.
Отец Брамбо изумленно посмотрел на него.
— Но почему?
Бенедикт отвел глаза. На его лице появилось горделивое выражение.
— Перед причастием, — тихо сказал он. — Я всегда пощусь в ночь с пятницы на субботу.
Миссис Ромьер фыркнула.
— Не верьте ему, — сказала она, — скорей всего дома есть нечего. Работы мало, вот что, отец мой. Мало работы. По правде говоря, они все сейчас постятся.
Молодой священник с удивлением переводил взгляд с одного на другую...
«Я постараюсь никогда ничем его не огорчать», — подумал Бенедикт. Казалось, бог услышал его самые сокровенные молитвы и исполнил их! Мальчику припомнился отец Дар, который храпел сейчас в исповедальне. Наверно, сполз с кресла, как бесформенный куль. Нет, нет, Бенедикт никогда не расскажет об этом тому, кто сейчас стоял перед ним — такой чистый, возвышенный, с такими мягкими, нежными руками, что почти не чувствуешь их прикосновения. Он решил, что отныне на него возложен долг заботиться о молодом священнике, ограждать его от всего неприятного, — ведь один лишь он, Бенедикт, понимает, каким бесценным даром провидения является его приезд.
Миссис Ромьер протянула мальчику кусок хлеба с маслом, но он смущенно покачал головой.
— Бери, бери! — настаивала она. Она ткнула пальцем в масло и неожиданно мазнула ему по губам. — Ешь! — сказала она.
Бенедикт сердито покосился на нее. Она всунула хлеб ему в руку, но он не шевельнулся, рука повисла, как плеть.
— Отец Дар еще долго будет занят, — сказал он.
— Так много народу?
Он молча кивнул.
— Что же мне делать? — беспомощно спросил молодой священник.
— Я отнесу ваши вещи в комнату, — сказала миссис Ромьер, завладевая его чемоданом. — А Бенедикт покажет вам наш приход, — добавила она. — Он проводит вас! — Она кивнула в сторону Бенедикта, и волосы снова упали ей на глаза.
Бенедикт повернулся к отцу Брамбо. Молодой священник стоял в нерешительности, затем пожал плечами.
— Вероятно, он вернется не раньше...
— Не раньше, чем через час, — подсказал Бенедикт.
— Тогда идем.
Священник обернулся к миссис Ромьер и протянул руку, будто хотел поправить ей прическу.
— Будьте добры... — он не закончил. Миссис Ромьер уже исчезла из кухни. Отец Брамбо покраснел. — Она... — начал он.
