Альберт Брахфогель - Рыцарь Леопольд фон Ведель
Кремцов, родовое имение Веделя, лежит на расстоянии мили с четвертью от Штатгарта по южной дороге, на холмистой местности, разделяющей две маленькие долины речек Старой Ины и Ленивой Ины. Последняя из них вытекает из пустого озера или, вернее, болота, заросшего тростником. Первая — главная речка — начинается на границах Неймарка, южнее Нюрнберга, на восточном берегу ее одним из предков Веделя была построена маленькая крепость, господствующая над всей рекой. Здесь собирали пошлины для Веделя, а также положенную плату с каждого проходящего корабля, вот почему эта башня называлась Перевозный сбор Веделя. Недалеко от нее впадал в реку ручеек Маленькая Ина, у которого находился дом Ины, бывший прежде также хорошей крепостью от набегов вендов. Он прикрывал ведельские родовые поместья Фюрстензее и Блюмберг, лежавшие на юг от Кремцова.
В те времена особенно в северо-восточной Германии военное искусство было еще в первоначальном своем развитии, и родовые владения Веделей были защищены очень слабо — большей частью самой природой. С двух сторон их окружали две очень узенькие речки, неудобные для перехода по причине своей вязкой, болотистой местности. На северо-западе их прикрывал Штатгарт а на юго-востоке — описанные нами укрепления Кремцов же, лежащий в середине этого круга составлял главный пункт защиты от неприятельских вторжений.
Уже издалека можно было понять, что Кремцов — селение славянского происхождения, так как это местечко имело вид треугольника, острием обращенного к Штатгарту. Эта форма преобладала во всех селениях древних вендов. Основание треугольника было направлено к юго-востоку, т. е. к новой польской границе, откуда прежде происходили постоянные набеги беспокойных соседей. Кремцов был не более чем деревня, окруженная стенами башнями и валом.
Старый ведельский замок был причиной того, что здесь появилась целая деревня. Крестьянские дворы и хижины теснились вокруг замка, как цыплята около наседки. По вендскому обычаю, Кремцов имел двое ворот. Северо-западные — в конце треугольника — назывались «штатгартскими воротами», они царили над южной дорогой, идущей из главного города Нижней Померании через равнину Ины. Юго-восточные, называемые «польскими» или реплинскими воротами, находились около дороги, ведущей в Неймарк и Польшу. И те и другие ворота имели по сторонам крепкие и высокие башни, между ними возвышался так называемый привратничий дом, верхний этаж которого был укреплен балками и кирпичами и представлял сторожку для наблюдения за дорогой. Польские ворота были построены гораздо крепче и около них возвышалась высокая и крепкая четырехугольная сторожевая башня. С ее самого высокого, деревянного этажа на Польшу смотрели угрюмо черные дула трех пушек. Это место, т. е. восточную половину Кремцова, и занимал сам замок с некоторыми пристройками для суда, конюшен и амбаров, а большая часть Кремцова, северо-западная, была занята хижинами крестьян.
Господский дом в Кремцове выглядел величественно хотя и не носил ни малейших следов архитектурного великолепия старых английских или французских замков, поскольку в северных странах не имели никакого понятия ни о роскоши, ни о культуре западных держав. Вся постройка носила отпечаток суровой простоты и величия. Из штатгартских ворот и деревенской дороги был вход прямо в зал. Дверь и сам зал были огромных размеров, так что высоко навьюченный воз мог бы свободно разъезжать по нему. Посреди зала стоял исполинский дубовый стол со скамейками, вокруг которого свободно могли разместиться пятьдесят человек. По старым добрым обычаям служилые люди ели вместе с господином. В глубоких оконных нишах были вделаны каменные ступеньки, где помещалось, особенно зимой, все необходимое для домашней работы: пряжа, шитье, веревки и другие мелкие хозяйственные принадлежности. На оконных косяках красовались сбруя, оружие, оленьи рога, охотничьи и рыболовные принадлежности, капканы для зверей и тому подобное. Особенно выделялся целый ряд щитов фамилии Веделей, по ним можно было узнать все перемены, связанные с этой фамилией в течение столетий. Две большие железные люстры свешивались на толстых цепях с черного закоптелого потолка, кроме того, в каждом углу стоял большой железный подсвечник для освещения огромного пространства в вечернее время.
В зале были еще три маленькие двери, одна, довольно прочная дверь, вела в сад на южной стороне, другая, позади описанного стола, вела в комнаты для прислуги и, наконец, северная, налево от главного входа шла в башню. Во втором этаже этой башни находились семейные комнаты и приемные для гостей, тут шел коридор со множеством окон, из которых удобно было защищать дом от нападений.
В очередную годовщину смерти своего мужа, в описываемом году, поутру, Иоанна находилась со всеми детьми в зале, где было все тихо, несмотря на то, что весеннее солнце весело играло на окнах и на всех деревьях начали распускаться зеленые почки. Молодому и живому потомству Веделя ужасно хотелось побегать в саду, но дети не решались высказать своего желания. Мать рано была с ними на могиле отца, которая находилась в церкви, молилась и повесила венок на памятник мужа. Ах, для нее более не существовало весны!
Направо от главного входа, который сегодня был заперт, сидела она у окна на своем обычном месте. Отсюда она могла видеть всю деревенскую дорогу до самых штатгартских ворот и каждого человека, шедшего по ней. Но не до любопытства было ей теперь, в сильном смущении смотрела она то на землю, то на небо, где пробегавшие облака исчезали так же быстро, как счастье, любовь и жизнь на земле! Она вся была одета в черное, с вдовьим чепцом на голове, на ней не было никаких украшений, кроме тяжелой серебряной цепи, служившей ей вместо пояса. На одном конце ее висели платок и мешочек с деньгами, а на другом — большая связка ключей. Перед ней стояла прялка, но она не дотронулась до нее. Ее лицо подергивалось, а грудь слегка дрожала и волновалась от тихих вздохов. Беспокойно и вопросительно оглянулась она вокруг себя и опустила взгляд к своим ногам, покоившимся на волчьей шкуре. Кончиком своего бархатного башмака провела Иоанна тихонько взад и вперед по этому мягкому темно-серому ковру, — и слезы покатились у нее из полузакрытых глаз. Это была шкура того зверя, которого десять лет назад ее супруг убил в день своей смерти. Гоняясь за этой прекрасной добычей, он и получил тот удар, который сделал ее вдовой!
Дети вели себя очень похвально. Они любили свою мать и хорошо понимали, что особенно в этот день возвращалась к ней невыразимая, гнетущая скорбь, хоть они не могли представить себе всего ужаса этой тоски! Восемнадцатилетний Гассо сидел с Лоренцом Юмницем, судьей и домоправителем, в конце зала около письменного стола и беседовал с ним тихо о хозяйственных делах, но это не мешало ему бросать частые и печальные взгляды на мачеху, которую он любил как родную мать. София Схоластика и Буссо собрались за большим столом вокруг пастора, доктора Матфея Визеке. Он тихонько читал и объяснял им Евангелие в этот день. Двенадцатилетняя Бенигна и Леопольд сидели у среднего окна с Галькой Барвинек, бывшей одновременно и нянькой и главной служанкой у Иоанны. Галька развлекала этих, самых беспокойных, сказками, которые действительно сильно занимали Бенигну, но Леопольд вовсе не слушал ее. Этот одиннадцатилетний белокурый мальчик не мог сдержать своего беспокойства при виде печальной матери.
Поистине замечательная картина!
Здесь задумчивая и дрожащая от горести мать, а там старший сын, сильно занятый ее делами. У стола все трое состроили внимательные лица, слушая спокойные и тихие объяснения пастора. Между тем, сказки Гальки были до того смешны, что Бенигна готова была громко расхохотаться, но рассказчица удерживала ее, указывая на печальную мать. Жена Веделя, наконец, не могла вынести скопившейся тяжести печальных воспоминаний — неудержимо полились слезы, и только уединение могло успокоить ее мучения. Поспешно она встала и направилась к башенной лестнице. Но Леопольд, оставляя веселые сказки, подбежал к ней и схватил за руку. Немного помедлив, она взглянула на него.
— Я хочу идти с тобой! — воскликнул упрямо мальчик.
— Ну иди! Ты все еще маленький глупый мальчик!
При этом она бросила косой взгляд на Барвинек, и та, улыбнувшись, покачала головой. Лицо Иоанны мгновенно вспыхнуло, и будто в гневе толкнула она тихо мальчика вперед:
— Ну, беги, маленькое чудовище!
Леопольд полез как кошка по лестнице. Наверху прошли оба до комнаты Иоанны через весь коридор. Она поспешно вошла с Леопольдом и заперла за собой комнату.
— О, я бедная несчастная и безутешная женщина! — воскликнула она. — Неужели никогда не будет у меня душевного спокойствия! Нет, нет! Пусть они говорят, что хотят и даже заставляют меня, — я не оттолкну тебя, мой Леопольд! Ты единственное существо, которое я так люблю! Кто знает, долго ли тебе придется покоиться у бедного сердца твоей несчастной матери!
