Бернар Клавель - Свет озера
Бизонтен остановился. Леса долины Жу были уже далеко позади, но ему почему-то почудилось, что черные их верхушки укоризненно покачивают головами. Он пробормотал про себя:
— Сосна — она дерево гневливое.
Все, что было здесь живым: люди, животные, дальний лес, тени лошадей, повозок и людей, — казалось не столь живо, как сами небеса. Такое небо редко доводилось видеть Бизонтену, даже ему, столько раз шагавшему по дорогам глубокой ночью. Чуть с сумасшедшинкой небо, все в буйном разливе трепетного золота. Так и думалось: а вдруг оно возьмет и начнет сыпать не снег, а звезды; а что, если всю землю вовлечет оно в эту неоглядную круговерть огней. Хотя ветер вздыбился над этой тишью, он только нагнал света, рождающего музыку, и от нее становилось разом и весело и тревожно.
Радостью Бизонтена было двигаться вперед. После нескончаемого сидения в вечном полумраке, под сводом сосен, он вновь ощутил в себе эту жажду дороги, какую познал в первые годы бродячей своей жизни. А нынче ночью его палка, палка странствующего подмастерья, и узел со всеми его пожитками лежали в повозке, но в повозку он не сел, все шагал рядом.
А вот тоскливый страх давил сердце — оттого, что не один он пустился в путь. Ведь это он уговорил отправиться с ним вместе тридцать человек. Он знал край Во. И с жителями Во долго трудился вместе. Славные это люди, одно плохо — власти у них строгие. Как поведут себя жандармы, когда перед ними появится неизвестно откуда взявшаяся целая вереница повозок? Можно ли пробраться через границу там, где ее охраняют не слишком тщательно? А эта вот дорога, куда она ведет? А дорога между границей и городом Морж, где Бизонтен рассчитывал сделать привал?
Сейчас самое главное — избегать больших дорог. А эшевен из Шапуа, который возглавлял их кортеж вместе со своей супругой и племянницей, хорошо знал плато и склон Боннево и даже долину Ду. Вот почему он в своей повозке впереди, а Бизонтен пусть идет замыкающим и пусть его мешок с инструментом, закинутый в последнюю повозку, ждет на тот случай, если произойдет что-нибудь с одной из последних повозок. Сразу же за эшевеном господином д’Этерносом едет повозка Бобилло, сапожника, с женой и двумя малышами. А за ними семья Бертье, семья Фавров, семья Рейо, еще дальше — верзила Сора с женой, столь же молчаливой, насколько горласт супруг, потом толстяк Мане, один в новой своей повозке, где он наверняка припрятал под сеном несколько бутылей с горячительным. Все они крестьяне из Шапуа. И скотоводы, и земледельцы. За Мане дядюшка Роша, повсюду прославленный кузнец, захвативший к себе в повозку Симона Мюре, старого цирюльника. А перед замыкающим колонну Бизонтеном Пьер с Мари и двумя ее ребятишками.
Таков народ, о коем Жак д’Этернос взял на себя заботу, но Бизонтен Доблестный чувствовал себя чуточку ответственным перед этими людьми, раз он сам решил и сам подготовил этот отъезд.
Высоченный подмастерье подбросил закутанным носком ноги комок снега, рассыпавшийся лунной пылью.
— Вот было бы славно, если бы этот чертов осел, этот упрямец возчик из Эгльпьера, был с нами! Он-то знает здешние края, как я — свои пять пальцев. Раз уж такой парень решил остаться, несмотря на эту поганую войну и голодуху да еще чуму вдобавок, значит, какая-нибудь потаскуха здорово ему в печенки въелась. Видать, баба знатная!
Девять повозок, тащившиеся впереди, казались на блестящем снегу огромной черной гусеницей. Скользили они на длинных полозьях, стягивавших ненужные сейчас колеса, скользили в какой-то иной, нездешний мир. Когда обоз огибал очередной выступ горы, подмастерье на краткий миг видел, как резко выделяется он на фоне неба, влача за собой собственную вытянутую тень.
— В иные минуты, — пробормотал он, — то, что видишь въяве, чертовски похоже на твои грезы.
За довольно легким спуском начинался крутой подъем, и приходилось крепче держать вожжи своей упряжки. Но потом, когда вновь началось однообразное движение по плато, Бизонтен вдруг судорожно расхохотался, но тут же усилием воли сдержал смех.
— Неплохую шуточку я им преподнесу!
Ему представилось, какие физиономии скорчит эшевен, да и все прочие тоже, когда на первом же привале он откроет им тайну, что Матье Гийона с ними нету, когда сообщит, что тот, надо полагать, сладко заснул и свалился, мол, с повозки в снег.
Но он тут же осудил себя за этот смех. Прямо перед ним ровной поступью шагал Пьер. Тоже возчик, как и Гийон, а кем же он ему доводится? Может, двоюродный брат или друг? Бизонтену ничего известно об этом не было, но все равно они близкие люди. А вдруг Пьера огорчит эта новость. И его сестру Мари с темным и глубоким взглядом, которая недавно потеряла мужа, стеклодува из Лявьейлуа. Бизонтен с Гийоном вместе вырыли ему могилу. Бедная женщина, да еще на руках двое малышей!
Нет, нет, нельзя же, в самом деле, причинять боль этим двоим, такими вещами не шутят. Впрочем, возможно, Пьер и Мари уже знают, почему Гийон их оставил.
— Тот возчик, — пробормотал Бизонтен, — был парень хоть куда! И в любом деле хорош. Да что там, ремесло в руках имел! Как наш Бобилло или дядюшка Роша. Не простой крестьянин… И кто больше его по белому свету скитался? Такие понимают, что белый свет — это тебе не четыре акра. Я его не так давно знаю, но если в один прекрасный день он отыщется…
Но надежда эта была слишком слабой, чтобы вернуть радостное настроение. Он как бы воочию увидел сейчас взгляд Гийона в ту самую минуту, когда тот объявил ему о своем решении, и его словно в сердце толкнуло, понял сразу, что, если даже дело идет о бабенке, все это куда серьезнее.
— Не просто же он о бабских ляжках загрустил. Возможно, тут целая трагедия… С войной связанная. Поди знай!
Даже как-то морознее стало. Да и свет вроде показался не таким красивым, как раньше. А он был все такой же, все так же струился вдоль плато, как в прошлую ночь, когда Гийон помогал ему грузить на повозку все его, Бизонтена, железяки. Так отчетливо вспомнилась ему та минута, когда оба они взглянули в глаза друг другу и обоим подумалось об этом их отъезде на самом переломе ночи. И вдруг услышал голос возчика:
— А знаешь… я… я с вами не поеду.
И потекли мгновения, до странности пустые. Но тут в повозке Пьера закашлялся ребенок. Плотник поднял глаза, и ему почудилось, будто на их повозке дрогнули задние половинки парусины. Уж не подсматривала ли за ним женщина? Или, может, хочет сама убедиться, что Гийон здесь, с ними? А может, есть у нее причины тревожиться?
И в то же самое время, опасаясь той минуты, когда придется объявить своим спутникам эту новость, Бизонтен ощущал настоятельную потребность облегчить душу.
— Эк тебя любопытство грызет, — буркнул он, — надеешься, что они тебе такого нарасскажут… Сволочь ты!
Прошагав немного в молчании, он принудил себя следить за ходом повозок, превращенных в сани, лошадей с неестественно огромными ногами, обмотанными тряпьем, за фигурами возчиков, напяливших на себя самую теплую свою одежду. Шестой повозкой правила женщина.
— Ясно, этот дылда Сора опять дрыхнет. Другого такого лодыря на всем свете не сыщешь. Одно хорошо, не орет по-пустому во всю глотку!
Он снова оглянулся, чтобы еще раз измерить взглядом пройденный путь, но не без тайной надежды увидеть на этой снежной белизне силуэт Матье.
Никого. Сверкающий снег, горбясь волна за волной, шел до самого леса, а лес отсюда казался полоской сажи, промазанной между небом и плато. Не сдержавшись, Бизонтен окликнул:
— Эй, возчик! Не пора ли дать лошадям отдышаться?
Пьер шепнул что-то чуть ли не в ухо своей лошади, потом закинул поводья на хомут и остановился, поджидая Бизонтена.
— Да подъем-то невелик, — ответил он. — Могут еще лошади идти. Видишь, я Бовара отпустил, а он хоть бы что, знай идет себе. Прямо скажу, зверина что надо!
— И ты, я вижу, ему что-то на ухо шепчешь. Вроде меня, вот я тоже со своими деревяшками разговариваю, выходит, у тебя тоже свои секреты.
Паренек принялся беседовать о своих лошадях, и Бизонтен слушал его с тем же удовольствием, с каким он слушал всех, кто умел говорить о своем ремесле. Пьер сравнил свою работу лесного возчика с длинными перевозками гужом.
— К животным привыкнуть надо, — сказал он. — Спроси-ка сам у Матье… Он все до тонкостей знает, в такую даль ходил.
Ткнув пальцем в направлении повозки Бизонтена, он добавил:
— А пока он, Гийон, небось дрыхнет. После остановки он тебя сменит. Тогда ты поспишь чуток. Я-то еще долго могу идти. Я не устал.
Бизонтен едва удержался, чтобы не сказать ему, что Гийон их бросил, но он промолчал. Чем больше он размышлял, тем больше ему казалось, что Пьер и его сестра будут огорчены этим отъездом. Потому-то лучше объявить об этом всем спутникам разом и как можно позже.
Он посмотрел на Пьера, тот тоже повернул голову, и глаза их встретились. И оба обменялись быстрым и теплым взглядом. Улыбнувшись, Пьер проговорил:
