Кейт Уиггин - Ребекка с фермы «Солнечный ручей»
— Ну, пожалуй, можно назвать главной ту улицу, где живут твои тети Сойер, но только на ней нет ни магазинов, ни мельниц. Это ведь жалкая деревушка, где на всех жителей одна лошадь. Вот если переплыть на лодке на тот берег, там еще есть на что поглядеть.
— Жаль! — вздохнула девочка. — А как было бы здорово проехать по настоящей главной улице, сидя вот так же высоко, и чтобы еще была пара великолепных лошадей, И у меня над головой розовый зонтик, и чтобы весь город восхищался: «У кого это такая сирень? Кто хозяйка этого чудесного плетеного саквояжа?» Как будто красивая богатая дама выехала себя показать… Прошлым летом в Темперанс приезжал на гастроли цирк, и утром было устроено шествие. И мама нас повела, чтобы мы посмотрели хотя бы шествие, потому что на представление не было денег. Миру мы привезли с собой в колясочке.
Мимо нас вели прекрасных лошадей, везли зверей в клетках, клоуны скакали верхом. А в самом конце ехала маленькая, красная с золотом, карета, запряженная двумя пони, и в ней на бархатном сиденье расположилась укротительница змей в атласном платье с блестками. Вы знаете, мистер Коб, это была несравненная красавица: просто дух захватывает и холод пробегает по спине, когда на нее смотришь. Вы понимаете, что это значит? Было у вас в жизни что-то такое, от чего вы так же не могли опомниться?
Мистер Коб в самом деле не мог опомниться и только, желая как-то выкрутиться, пробормотал:
— Я что-то не помню никаких таких особенных парадов, у нас их и не было. Вот постой-ка! Я сейчас положу кнут, распрямлюсь, и мы помчимся. Ты положи себе на колени сирень, раскрой свой зонтик, и родственники будут на нас глазеть не отрываясь!
Девочка после этих слов просияла от радости, но потом вдруг изменилась в лице:
— Я забыла… Мама ведь меня сажала не с вами, а туда, в дилижанс. Может быть, она хотела, чтобы я сидела внутри, когда мы приедем к тете Миранде. Наверно, в дилижансе вид у меня более светский. Сейчас я подскакиваю, подол у меня разлетается, а так я открою дверцу и чинно выйду наружу, как заправская пассажирка. Пожалуйста, остановитесь на минуточку, я пересяду.
Возница ласково осадил лошадей, взял пассажирку на руки и пересадил вниз, а потом положил рядом с ней букет сирени и зонтик.
— Ну вот, мы совершили большое путешествие, и теперь мы добрые, старые знакомые. Ты не забудешь про Миллтаун?
— Ни за что! — горячо воскликнула Ребекка. — Вы ведь тоже будете помнить, правда?
— Конечно! Богом клянусь, — торжественно произнес мистер Коб, забираясь обратно на свой насест, и, пока дилижанс громыхал по сельской улице между зелеными рядами кленов, все глядевшие из окон домов видели маленького загорелого эльфа в ситцевом платье с буфами, одной рукой прижимавшего к себе огромный букет, а другой державшего зонтик. Самым любознательным удалось проследить, что дилижанс подъехал к боковому крыльцу старого кирпичного дома. Ситцевая складочка поднималась и опускалась над сильно бьющимся сердцем, щеки то бледнели, то краснели, и слезы затуманивали пару блестящих глаз — путешествие Ребекки подошло к концу.
— Стало быть, дилижанс повернул к девочкам Сойер и зашел с бокового крыльца, — говорила миссис Перкинс своему мужу. — Это, должно быть, племянница из Темперанса. Они, насколько я помню, когда писали Аурелии, то звали к себе старшую, Ханну. Но Аурелия отвечала, что ей больше хотелось бы позаботиться о Ребекке. Девочкам ведь все равно, на кого потратить деньги. Так что это приехала Ребекка. Для нашей Эммы Джейн это была бы хорошая компания, вот только я не верю, что Ребекку выдержат три месяца. Она смуглая, все равно как индеец, и без конца что-нибудь затевает. Говорят, будто бы один из рода Рэндаллов был женат на испанке, кажется, тот самый Рэндалл, который учил в пансионе языкам и музыке. И сын их Лоренцо был такой же смуглолицый. Ну, и эта девочка тоже. Впрочем, испанская кровь — это совсем неплохо. Испанки в большинстве своем порядочные женщины.
Глава II. Родственницы Ребекки
Их прозвали девочками Сойер еще в ту пору, когда Миранде было восемнадцать, Джейн — двенадцать, а Аурелии — восемь лет. Они активно участвовали во всевозможных событиях деревенской жизни, и когда в Риверборо вошло в обычай думать и рассуждать, то и сестры Сойер не захотели отставать от других. К тому времени, когда начинается наша история, Миранде и Джейн шел уже шестой десяток, но в Риверборо их по-прежнему называли девочками Сойер. Обе они остались девицами, тогда как их младшая сестра Аурелия сделала романтическую партию, как выражалась она сама, или заведомо проигрышную ставку, как характеризовали ее замужество старшие сестры.
— Уж лучше быть старой девой, чем так, — утверждали Миранда и Джейн, и, по-своему, они были правы.
Романтический элемент, несомненно, присутствовал в этом браке хотя бы уже потому, что душа мистера Рэндалла не лежала ни к сельскому хозяйству, ни к торговле: он был избранником муз. Он вел занятия в певческих школах (тогда в провинции были такие школы, где занятия велись один раз в неделю) пяти или шести ближних городков; он играл на скрипке, нес обязанности распорядителя на танцевальных вечерах, по воскресеньям изумительно пел в церкви. Кроме того, он обучал нескольких нескладных парней, которым настало время выходить в свет, замысловатым па контрдансов, шотландских танцев и мазурок. И еще он был заметной фигурой на всех общественных ассамблеях, хотя в то же время упорно избегал всяких чисто мужских сходок в таверне, на торгах или на мосту.
Волосы у него были длиннее, руки белее, обувь изящнее, а манеры изысканнее, чем у его более благоразумных сверстников. Короче говоря, единственной сферой жизни, в которой он не блистал, было добывание хлеба насущного для поддержания жизни. По счастью, обязанностей у него было немного. Его отец и брат-близнец умерли еще тогда, когда Лоренцо был мальчишкой. А мать, проявившая свою личность единственно в том, что дала сыновьям-близнецам необычные имена — Марк де Лафайет Рэндалл и Лоренцо де Медичи Рэндалл, занималась изготовлением пальто, чтобы свести концы с концами и дать образование детям. Впрочем, и ее уже давно не было на свете. А при жизни мать часто говаривала жалобным тоном: «К сожалению, между моими близнецами дарования распределились неравномерно: Лоренцо просто невероятно талантлив, а Лафайет, если выживет, го будет человек сугубо практический».
Но и Лоренцо оказался достаточно практичен для того, чтобы добиться руки самой богатой невесты в деревне.
— Да, — вздыхала госпожа Рэндалл, — опять же… если бы они могли сразу оба жениться на Аурелии Сойер, вот было бы хорошо. Талантливый Лоренцо разбазарил бы ее приданое, а практичный Лафайет сохранил бы свою часть и еще приумножил.
Скромная часть сбережений Сойеров, отведенная Аурелии, вкладывалась красивым и неудачливым Лоренцо Медичи то в одно, то в другое дело. Изящным жестом он отсчитывал некоторую сумму каждый раз, когда рождение сына или дочери благословляло их семейный союз.
— Это будет подарок нашему маленькому чаду, Аурелии. Заначка на черный день.
Однако со временем заначки становились все мизернее, и старые заначки тоже понемногу таяли.
Миранда и Джейн решили махнуть рукой на Аурелию после того, как она вышла за Лоренцо де Медичи Рэндалла. Тем временем неудачливая чета перепробовала все возможности в Риверборо и в соседних землях, но постепенно ртуть на шкале их благополучия упала так низко, что им ничего другого не оставалось, как только перекочевать в Темперанс. Там они и осели, предоставив судьбе творить с ними все самое худшее. И судьба не преминула воспользоваться случаем.
Старшие сестры писали Аурелии два или три раза в год, посылали скромные, но необходимые подарки детям к Рождеству, однако наотрез отказывались покрывать расходы Лоренцо де Медичи, которые неуклонно росли ввиду прибавления семейства. Последним его приобретением — сделанным незадолго до рождения Миранды (имя, данное в надежде на милости, так и не явленные) — была маленькая ферма, расположенная в двух милях от Темперанса. Аурелия управляла ею сама, и в конце концов ферма эта стала и домом, и тем местом, где неудачливый Лоренцо окончил свои дни и откуда его понесли на кладбище. Как говаривали люди, он все оттягивал свой уход и ничего не придумал лучше, как покинуть мир в день появления на свет Миры.
Вот в этом-то беспечном имении и росла Ребекка. Все было так же, как в других семьях: двое-трое детей хорошенькие, а остальные невзрачные; трое умненькие, двое не хватавшие звезд с неба, но бравшие прилежанием, еще двое и тупицы, и лентяи. Ребекке, как и ее отцу, все давалось легко, и она была его лучшей ученицей. Она обладала прекрасным слухом, танцевала без долгих тренировок и неплохо выводила мелодии на мелодеоне, хотя не знала ни одной ноты.
