Дереник Демирчян - Вардананк
– Будет исполнено! – отозвались сепухи.
– Приступайте!
Сепухи разошлись. Вардан обратился к нахарарам:
– События развернутся не скоро, но могут нагрянуть внезапно, как потоп. Встряхнитесь, князья, подготовьте ваши полки!
Нахарар Арцруни обернулся к Вардану, пытливо вгляделся в него, словно видя его в первый раз и только теперь догадываясь, в чем дело:
– Государь Мамиконян, ты и впрямь ждешь войны? Вардан изумленно взглянул на него:
– А много ли случалось споров между нами и персами, которые не кончались бы войней?.. Я – Спарапет. Если нагрянет беда, ответ держать – и за вас и за себя – придется мне…
Нахарар Арцруни призадумался, как бы соображая, но прозрение пришло не сразу.
– Ну, первый удар придется принять мне: ведь мой Васпуракан – ворота из Персии. Поэтому я и спросил.., Артак Мокац рассмеялся:
– Удары-то все мы примем. И первый и последний!
Вардан ласково взглянул на красивого юношу и положил руку ему на плечо. Он и ранее очень любил этого находчивого, умного и скромного молодого нахарара. Но в час, когда на отчизну надвигалось новое бедствие, Вардану особенно по душе пришелся этот ответ.
Настроение его поднялось.
– Помоги нам бог! – воскликнул он, с облегчением переводя дух, и, оглядывая широко раскинувшуюся равнину Тарона, тихо добавил:- Жаль, нарушили наш покой…
Равнина Тарона начинала дымиться. Туман подбирал свои лохмотья и, влача их за собой, отходил к западу. Весна уже открывала свой праздник. Сильнее начинало пригревать солнце. Воздух был нежен, чист, сердцу хотелось мечтать, оно гнало прочь мысли о нависшей опасности.
На шелковой лазури неба обозначились стремительно приближающиеся черные стрелы. С кликами «курлы-курлы» они проплыли над головами нахараров.
На вершине заброшенной башни аист уже приводил в порядок свое хозяйство.
Ничто, ничто не предвещало войны…
Нахарары покинули площадь. Но еще долгое время продолжали доноситься издали возгласы молодых бойцов и громкий топот их коней.
Вардан пригласил нахараров вновь вернуться в замок. Немного спустя они все уже сидели за столами в трапезной.
Полуденное солнце лишь слегка смягчало прохладу ранней весны. По горному перевалу ехал вооруженный отряд человек в тридцать, с двумя всадниками во главе. О том, что это персы, можно было догадаться издали по удлиненным, похожим на кувшины, головным уборам, по длинным плоским мечам, которые висели на поясах, туго стягивавших короткие кафтаны. На свинцово-серые морщинистые лица большинства воинов уже наложила свою печать преждевременная старость; белки их глаз пожелтели от болотной лихорадки. Один из ехавших впереди – чернобородый человек лет пятидесяти, плотно закутавшийся в грубо вытканную мешкообразную накидку из верблюжьей шерсти, – сидел съежившись. Второй – еще молодой военный, желтолицый, с наглыми глазами, в глубине которых постоянно играла злая усмешка, – накинул широкий кафтан поверх своих доспехов. Он часто заслонял глаза ладонью, как бы высматривая что-то вдали.
– Говорил: «Прижмешь эти монастыри, да так, Чтоб духу их не осталось», – рассказывал первый всадник. – И, поверишь ли, столько дани, сколько я при этом Деншапухе собрал, и за двадцать лет не выколотишь!
– Море неисчерпаемое, а не страна! – откликнулся военачальник.
– Какое там море?! Ведь мы выжимаем именно так, как повелел Деншапух. А какого моря хватило бы на это? Прежде-то выколачивали только из крестьян. А теперь, когда мы принялись и за монастыри, да и крестьян поприжали, ты погляди только, что получится…
Военачальник хихикнул и, зевнув, пришпорил коня.
– Но ведь это Сюник! Это владения марзпана! Как же это Деншапух не щадит его? – задал он вопрос.
– Если хочешь знать, именно Сюник-то и велел он прижать! Говорил: «Выжги, вытопчи все. Так, мол, повелел Азкерт…» Ну, я и жгу! Мне-то что? Я сборщик дани!
– Угу! – вдруг оживился военачальник, блеснул глазами. – Вот он, монастырь, показался уже! А где же деревня, а?
– Деревня рядом, за утесом.
Впереди показались двое верховых. Они ехали в том же направлении, но не спеша, и персы вскоре догнали их.
На одном невысоком бойком старике с хитрыми, подвижными маленькими глазками была богатая одежда персидского покроя. Его сопровождал простой воин-армянин.
– Ты перс? – задал ему вопрос сборщик дани.
– Немножко, – ответил старик не то в шутку, не то серьезно, с полнейшим спокойствием разглядывая персов.
Сборщик с полуулыбкой ждал, чтоб он объяснил свои слова.
– Много жил в Персии, – докончил старик – Куда едешь?
– К марзпану.
Они довольно долго ехали бок о бок.
– А вы куда направляетесь? – справился старик.
– В монастыри, в деревни… Кто его знает…
– Ага… – пробормотал старик, окинул взглядом весь отряд и многозначительно умолк. Он сообразил, что перед ним один из сборщиков дани, назначенный персидским азарапетом.
Вскоре отряд доехал до обнесенного оградой монастыря. Показалось невдалеке и селение с рассыпанными по склонам горы лачугами.
Два персидских воина подъехали к ограде и принялись колотить в ворота древками копий. Изнутри никто не отзывался. Один из воинов спешился и, подняв с земли камень, принялся бить им в ворота. Но и на этот раз никто не отозвался. Лишь после того, как весь отряд начал ломать ворота, они распахнулись и из них вышел высокий, дородный, бородатый и суровый на вид монах, с нависшими густыми бровями. Смело выставив вперед широкую грудь, он обратился к сборщику:
– Зачем ломаете ворота монастыря?
– А вы почему не открываете? – прикрикнул сборщик.
– Мы молились.
– Успеете еще помолиться! А ну, быстрее сдавай остаток подати, мешки с зерном, вьючных животных и несите сюда мерки…
Монах (это был настоятель) что-то пробормотал; он мрачно подвинулся, чтобы дать дорогу начальнику персидского отряда, и сам вслед за ним прошел в глубь монастыря. Собравшиеся монахи тревожно перешептывались.
– Не проговоритесь о тайнике… – вполголоса и многозначительно напомнил настоятель, – не то ответите на страшном суде!..
– Терпите, если придется… – тихо добавил толстый и низенький рябой монах; передник на его выпирающем брюхе указывал, что это монастырский эконом.
По его распоряжению монахи начали выносить мешки с зерном.
Воины спешились и бродили по маленькому двору монастыря, смеясь и гогоча засматривали в кладовые и в храм. На паперти выросла гора мешков; принесли мерки и, открыв несколько мешков, начали мерить зерко. Видимо, это надоело сборщику, в он начал считать на глаз. Настоятель запротестовал:
– Осенью мы сдали полностью все, что причиталось с нас А ты снова берешь!
– Война! – объяснил сборщик. – Вы должны помочь. – Не собираешься же ты захватить все достояние монастыря. Поступай по закону, имей совесть!
– Все делается по закону и совести. Несите!
Низенький и толстобрюхий эконом, запыхавшись, бочкой катился взад и вперед, покачиваясь на ходу. Его рябое лицо выражало лишь одно – страх за поставленные под угрозу запасы. Настоятель побагровел; обливаясь потом и тяжело дыша, он поспешил к воинам, которые собрались взломать низкую, запертую на замок дверь.
– Удалитесь отсюда, воинам не место здесь! – крикнул он, пытаясь заслонить дверь.
К нему присоединился и эконом. Но воины не слушала их. Раздобыв откуда-то топор, они начали высаживать дверь. Та быстро подалась; тогда они ворвались и стали вытаскивать из тайника тяжелые кожаные бурдюки с маслом и сыром.
Во двор несмело вошли крестьяне. Полные тревоги, понимая, что появление персов сулит беду также и им, они напряженно следили за событиями.
Эконом, которого несколько воинов притиснули к двери кладовки и душили, внезапно прорвался сквозь цепь воинов и кинулся к крестьянам, выкрикивая:
– На помощь! Позовите сюда старшину Бакура! Пошлите верхового к марзпану!.. Все забрали! Поспеши, брат Аракэл!
Аракэл, широкоплечий крестьянин с грубоватым лицом, остро и злобно глянул на эконома.
– Чего тебе от меня надо? Вот сейчас и мне на горло наступят, потребуют отдать остаток налога марзпану…
Во двор вошел старшина Бакур, пожилой, пышущий здоровьем мужчина с толстыми усами, широким лбом и пронизывающими глазами.
– Бакур! Старшина! Помоги! – задыхаясь, возопил эконом. – Пошли скорей человека к марзпану…
Лицо Бакура приняло озабоченное выражение. В душе он был согласен с экономом: беззаконие при сборе дани могло распространиться и на крестьян, а этим был бы поставлен под угрозу остаток налога, причитающегося марзпану. За это отвечал головой он как старшина. Ему необходимо было вмешаться. Но он колебался, выжидая.
А во дворе монастыря происходило нечто омерзительное. Настоятель цеплялся за выволакиваемые мешки, пытаясь приостановить грабеж. Он отталкивал воинов, которые, взломав дверь еще одной кладовой, начали выносить новые кожаные бурдюки с маслом, сыром и солониной, копченое мясо и нанизанные на нитку сушеные фрукты. Эконом содрогнулся, мячиком подкатился к бурдюкам и крикнул монахам:
