Горничная Карнеги - Бенедикт Мари

На крыльце рядом с дверью лежала стопка газет. Чтобы хоть как-то унять нарастающую тревогу, я схватила один экземпляр. Это был «Католический вестник». Я вошла в вестибюль церкви, пролистала газету и обнаружила, что, за исключением нескольких статей о событиях в разных приходах, основную часть издания составляли объявления от ирландских католиков, ищущих своих родственников, потерявшихся в Америке.

Каждое объявление отзывалось в моем сердце пронзительной болью. Ирландские жены, родители, дети, братья и сестры искали своих потерявшихся близких, которые переехали в Новый свет в поисках лучшей доли и канули без следа в нескончаемом потоке иммигрантов, выброшенных на американские берега. Где сейчас Джонатан О’Рурк? Жена и дети сумели его разыскать? Или они умерли в нищете, оставшись без кормильца? Что стало с четырнадцатилетней Бригиттой? Девочка просто трудится не покладая рук в штате домашней прислуги где-нибудь в Сьюикли, не имея свободной минутки, чтобы отправить весточку родным, или же она стала жертвой бессовестных негодяев в нью-йоркском порту? Если у той, другой Клары Келли, чье место я заняла в доме Карнеги, остались родные в Ирландии, стали бы они давать объявления в газеты в надежде ее разыскать? Печальная участь любого из этих бедняг могла постигнуть и меня. Я хотела бы оплакать каждую из этих потерянных душ, но глаза оставались сухими. Слезы лились внутри.

Я толкнула дверь и вошла в сумрачный церковный зал. У алтаря горели тонкие свечи, газовые фонари еле теплились в большой медной люстре, свисающей с потолка. Даже в такой поздний час в церкви были люди: пять человек сидели на деревянных скамьях. Мои ботинки гулко стучали по каменному полу, когда я шла по проходу, но никто из прихожан не взглянул на меня. Все были погружены в свои молитвы. У каждого, кто пришел в храм в такое время, наверняка должны быть очень серьезные просьбы к Богу. Как и у меня самой.

Я попыталась представить, какая атмосфера царила бы в этой церкви, если бы здесь играла органная музыка, — как в тех европейских соборах, о которых писал мистер Карнеги. Его письма содержали прекрасные описания музыки, которую ему довелось услышать в римской Сикстинской капелле, в соборах Франции и Германии, в лондонском Хрустальном дворце. В моей памяти запечатлелись слова из письма, где он рассказывал о праздновании годовщины Генделя в Хрустальном дворце: «Не знаю, как в полной мере передать свои чувства от величия музыки, когда оркестр из почти четырех тысяч музыкантов исполняет ораторию „Израиль в Египте“. Огромное сооружение — площадью около миллиона квадратных футов — из чугуна и листового стекла, построенное для Великой выставки промышленных работ всех народов, содержащее больше стекла, чем когда-либо прежде использовалось при строительстве зданий, как будто пульсировало божественным светом». Как я хотела найти свой божественный свет в этой церкви, пусть и лишенной музыки!

Я присела на скамью в задних рядах и опустила колени на твердый каменный пол. Несколько раз прочла шепотом «Отче наш» и «Аве, Мария» и только потом разрешила себе перейти к личным молитвам. Я просила у Бога защиты для мамы, папы, Сесилии и Элизы. Просила подсказки для себя — как я могла бы помочь им лучше всего. Просила дать мне сил простить папу за то, что он подверг риску всю нашу семью и отправил меня — одну из своих дочерей — на другой конец света, в незнакомый и чужой мир.

Слезы все-таки пролились, когда я задумалась о последнем письме от Элизы и о ее блаженном неведении относительно настоящих причин бедственного положения нашей семьи.

Во мне опять закипела злость на отца. И когда я молилась, чтобы добрый Господь избавил меня от гнева, с алтаря на меня пролился свет. Мне не хватило дерзости принять этот свет за божественный знак, и, присмотревшись получше, я разглядела его источник. Священник со свечой в руке расставлял на столике у алтаря чаши и кубки, видимо готовясь к полуночной мессе.

Однако этот внезапный свет натолкнул меня на идею, которая могла открыть мне путь к спасению семьи. Он принес озарение: выход из отчаяния лежит не вовне, а внутри. Наверное, мне все-таки стоило попробовать взять пример с мистера Карнеги.

Уставшая от событий минувшего дня и собственных сильных переживаний, я вернулась на станцию и села в трамвай. В Хоумвуде мне повезло сразу у станции встретить молочника, развозящего свои товары по Рейнольдс-стрит, и он подвез меня в своем фургоне прямо до «Ясного луга». Совершенно измученная и замерзшая, я наконец добралась до дома Карнеги и, войдя в кухню, обнаружила там мистера Форда, в одиночестве сидевшего за центральным столом. Обычно, если он не спал после полуночи, то не сидел без дела, а занимался подготовкой к следующему дню. Но не сегодня.