Аркадий Макаров - Не взывай к справедливости Господа
– У меня половина общежития в долгах! Махнём, товарищ старшина!
– Ну, смотри, а то – точно убью! – подобрел сверхсрочник.
Другой, тот, который был непосредственным начальником рядового Назарова, всё время сидел в кабине и вероятно не слышал разговора. Приоткрыв дверцу, он крикнул:
– Давай – к Ляльке! У неё теперь всё заржавело! А боец машину постережёт!
– У Ляльки на «сухую» делать нечего. Она – по трезвянке не сговорчивая. Вот боец предлагает бескорыстную материальную помощь старослужащим. У него всё общежитие в долгах. Отоваримся – и прямиком к Ляльке. Только – чур, не хороводится! Лялька тебе сама подружку приведёт. Всё будет – хок-кей! – И сверхсрочник бодро вскочил в кабину.
Машина, взревев «на газах», дёрнулась с места и тут же остановилась.
– Во, бля! А мы тебя, богатенького Буратино, чуть не забыли. Прыгай в кабину! – крикнул, высунувшись в проём окна, сверхсрочник. И фургон, подобрав рядового Назарова, покачиваясь на поворотах, медленно выехал за ворота пекарни.
Поколесив по улицам, они выбрались на Моршанское Шоссе; так называлась обводная дорога из города, где в проплешинах облупившейся штукатурки стояло бывшее пристанище Кирилла – обветшалое здание, служившее в известные времена лагерным бараком. В нём жили в основном спецы – инженеры, строительные мастера, высококвалифицированные рабочие, возводившие в сороковых-пятидесятых годах корпуса завода резинотехнических изделий.
Кстати сказать, в новой капиталистической России, это единственное в городе предприятие, которое ещё выпускает ходовой товар для автомобильной промышленности и где платят, хоть небольшие, но деньги.
Но мы отвлеклись…
Вот они – железные ворота оставшиеся от лагеря-поселения, слежалый, проросший сорной травой щебень у входа и полуоткрытая дверь в сумеречное нутро.
Потом, много времени спустя, Назаров, который, нет-нет, да и грешил стихами, вспоминая своего друга Николая Яблочкина, написал об этом общежитии:
«Проживал здесь народец отпетый,
Заводской и фабричный народ…
Городская окраина, где ты?
От железных ворот – поворот!
Мне встречаться с тобой расхотелось.
Что ж над памятью сердцем стенать?!
А бывало, смеялось и пелось
В этих нищих барачных стенах.
Эти стены мне снятся и снятся,
Застят свет, громоздясь по ночам.
Неудачное место для счастья,
Но мы счастливы были и там.
Ни почём не уйти от погони
Тех годов, где твои и мои…
Юность мчится в горящем вагоне,
И нельзя повернуть с колеи».
…Вот они железные громыхающие ворота на покосившихся от времени железных столбах, но и железо не выдержало напора всесокрушительного времени. Широкие покорёженные створки свисают, как изъеденные молью полотнища некогда победных знамён. Двутавровые врытые в землю балки местами проела ржавчина и теперь издали они больше похожи на щуплых знаменосцев в драных шинелишках, еле-еле удерживающих свои стяги.
Кириллу стало как-то не по себе от этого печального зрелища и он, первым спрыгнув на землю, чтобы не расплакаться, лихо бросил ладонь к виску:
– Рядовой Назаров прибыл на место своей бывшей дислокации! Мин не обнаружено! Прошу! Командиры – впереди! – пригласил он широким, дурашливым жестом своих нетребовательных начальников, с которыми он теперь, вроде как, был на дружеской ноге.
– Веди, Сусанин! – старшина, тот, который «Микула», легко коленом поддел под зад Кирилла. – Форвертс!
Матрена как всегда восседала на своём месте и, судя по её восклицательному голосу, была в приподнятом настроении.
– Ай, какие соколы к нам прилетели! А это кто? Кирюша, никак?! Ну, ты прям, как Иван Тёркин!
– Василий Бровкин! – съязвил старшина-сверхсрочник. – Вы лопухнулись, мадам!
– Во, во! Я и говорю Василий Теркин! – Матрёна встала из-за стола, расплылась в широкой улыбке, протягивая руку старшине, как делают обычно светские дамы в сентиментальных фильмах, ладошкой книзу, – Мотя!
Кирилл, хмыкнув, хлопнул себя по колену:
– А я думал – Матрена!
– Матрёна – это у меня такая кли… Псевдоним у меня такой, Кирюша, – сказала она с укоризной, – Мотя я! – И тут же опустила руку. – Кирилл такой юморист, прям обхохочешься! Наверное, служба мёдом кажется? – с намёком обратилась она к старшине.
– Мы её можем и гуталином подчернить, если что… – обернулся тот к Назарову.
– Всё понял! – ответил бравый боец и отозвал в сторону «Мотю». – Найди на бутылку, а то эти самцы меня в нарядах сгноят!
– Да поняла я, поняла! Язык бы тебе подрезать, хлюст хренов! Иди сюда! – Потянула она его в свою каптерку, а потом, остановившись, в нерешительности посмотрела на бравых Кирилловых попутчиков. – Одной этих не повалить… Тут и литром-то не обойдешься!
– Ну, давай на литр! До генерала дослужусь – отдам!
– Отдашь, как же, жди! – Порылась она у себя в каптёрке и протянула Кириллу деньги. – На, оглоед, это твои премиальные!
– Какие премиальные? Я расчёт получил полный, когда призывался!
– Ты вот пересчитай, пересчитай, деньги счёт любят! Тут твои квартальные. Кровные. Я думала тебе их переслать, да некуда. Полевая почта, говорят, закрыта. Я маленько из них поистратилась. Думала – после отдам, когда возвернешься со службы. А ты – вот он! Огурец малосольный! – то ли с укоризной, то ли с лёгким сожалением сказала она. – Бери! Всё равно на правильное дело пойдут. Начальникам подмазывать надо, я ж понимаю!
Кирилл, конечно, пересчитывать деньги не стал, но на хорошую выпивку должно хватить.
Его служивые товарищи, переглянувшись, повеселели:
– Гони, боец, Родина тебя не забудет!
От бойца до гонца расстояние короче воробьиного носа. На весёлое дело, как не спешить? Одна нога здесь, другая уже у ларька топчется. А то, как же! Отцы-командиры за всё в ответе.
Выполняй солдат приказ, пока команды – «Отставить!» не было.
3
Всех премиальных хватило: на литр водки, два сырка плавленых и на батон варёной колбасы. Полный комплект! А хлеб и у Матрёны найдётся! Ничего – живём!
Командиры возле Матрёны топчутся. О чём-то заинтересованно разговаривают. На Кирилла сразу внимания не обратили. Беседуют.
– А вот и я! – Вывалил из свёртка «боеприпасы крупнокалиберные».
У Матрёны глаза маслом залоснились:
– А вот и он! – Она оживлённо засуетилась у стола, захлопотала, вытряхивая из стаканов всякую мелочь: карандаши, обрывки бумаги, шпильки для волос, окурки. – Щас кипяточком посуду ополощу – чище чистого будут. Я – враз!
Командиры неуверенно переглянулись. Сверхсрочник, махнув рукой, присел на стул возле пакета.
– Может, к Ляльке сгоняем? – Старшина-срочник стал собирать со стола в пакет весь «боекомплект».
Матрёна сразу затужила, поскучнела, разглаживая ладонями пустую столешницу:
– Да у нас этих «лялек», как сору! – с надеждой посмотрела на сверхсрочника. – Вон они! – кивнула в сторону загородки под лестницей, где когда-то жила Дина. – Кирюша, позови девочек!
– Зови сама, мне они не к спеху! – у Кирилла сразу завозилось и заныло в груди от невозвратного.
Старая ведьма опять кого-то «облагодетельствовала».
– Вика, Лера! Вас мальчики к столу зовут! – запела она своим елейным голосом.
Хотя «к столу» было сказано несколько самонадеянно. Стол был пуст, а свёрток уже перекочевал к Миколе, который в раздумье остановился на полпути к выходу.
Опытная сводня знала – что и когда говорить.
Из подсобки, потягиваясь, вышли довольно ухоженные блондинки – «Вика» и «Лера».
Было заметно, что они, услышав молодые мужские голоса, привычно привели себя «в боевую готовность», зная наверняка – какое будет продолжение.
Девицы были хорошенькие и, судя по всему, податливые на мужские ласки.
Старшина с пакетом быстро вернулся, положил пакет на стол и с готовностью подхватил блондинок за талии:
– «Солдат вернётся, ты так и знай!» – пропел он, подмигивая хозяйке стола. Потом подвёл слабо упирающихся девиц к своему напарнику по службе. – Знакомьтесь, Стасик!
– Какой же это Стасик? – одна из девиц протянула руку. – Это боевой военный да такой здоровенный!
– Старшина Катуков! – вставая, щёлкнул тот каблуками. – Можно меня называть просто – Славой!
– А это, – он указал на своего бесцеремонного сослуживца, – Миклуха Маклай из Житомира!
– Ой, как интересно! – радостно взвизгнула другая. – Из Житомира?
– Оттуда, – буркнул, на мгновение смутившись, старшина срочной службы, – поп меня Николаем окрестил. – Колька я! Располагайтесь!
Задвигались стулья, загремела посуда, – и вот уже окрылённые бойцы по-свойски, словно старые знакомые, рассаживали девиц у стола, потихоньку потискивая их.
Те, позволяя себе маленькие женские слабости, сильно не возражали, судя по довольным мордашкам и коротким отрывистым смешкам.
– Мальчики, не озорничать! – притворно погрозила пальцем Матрёна. – Сиротки они, беспризорные. Заступиться некому, я им, голубицам, вместо матери здесь. – Давайте за знакомство по маленькой. – И первой подняла стакан.
