Иван Фирсов - Лазарев. И Антарктида, и Наварин
— Вам с офицерами быть там, — махнул перчаткой в сторону белевшей палатки.
Вскоре на линейках подъехали Александр I с обеими императрицами и всем царствующим домом. Восхищенно любовались они редкими животными, особый восторг у царственных дам вызвали добродушные нежные ламы. Их ласкали, кормили хлебом. Александр стоял в стороне, равнодушно слушая заискивающего перед ним маркиза.
Унковский с досадой вполголоса проговорил:
— А господин маркиз лишь тварей представляет государю, а о истинных виновниках и не вспоминает.
— Не до российских новооткрытий этому чинуше, Семен, коли море ему не по нутру. — Лазарев, не оборачиваясь, слегка вздохнул. — Довольно своей лужи, ноздри прополаскивать.
Ни царь, ни Траверсе до самого отъезда так и не взглянули на моряков. Когда уехали, к Лазареву подошел граф Толстой, который был уже сильно навеселе:
— Благолепные сии твари по вкусу пришлись его величеству и государыням императрицам, — граф подмигнул, — так что можете в свое удовольствие пировать.
Но огорченные моряки долго не задержались. Забрав вино и закуски, еще до захода солнца, несмотря на штормовой ветер, под парусами на барказе ушли в родной Кронштадт.
Там на Галкиной улице, ничем не стесненные, в каморке Лазаревых, друзья от души продолжили встречу.
Вернувшись утром на корвет, Унковский бережно вынул из стола толстую тетрадь и дописал последнюю страницу дневника:
«…нам не сделано было никаких приветствий, потому что наш морской министр де Траверсе не счел нужным нас представить. Грустно и досадно было нам такое невнимание, но, вспомнив, что мы уже исполнили такой славный и еще редко совершаемый русскими мореходцами подвиг, и будучи в душе довольными сами собой, мы не нуждались ни в чьей похвале, скромно сознавая свое достоинство, не домогаясь никаких наград. Однако надо было выработать такое убеждение в себе не одним трудом, но чистой любовью к делу. В эту пору нашей молодости никогда не чувствовалось на душе никакого затаенного эгоизма, все мысли настроены к одному честному исполнению дела и обязанности, на нас возлагаемой. Любовь сотоварищей и полное уважение к нам было лучшей наградой… невнимание и малое сочувствие к честным трудам — вот что поражает благородную душу и раздражает сердце… погода была самая отвратительная, но нам казалось, что лучше быть дома у своего скромного и теплого очага, нежели в гостях у холодных и неприветливых хозяев…»
Через неделю друзья расставались. Унковский уезжал в отпуск, в сельцо Колышево Калужской губернии, к своей матери и сестрам, с которыми не виделся пять лет.
— Безмерно счастлив, Мишель, — Унковский подсел к другу на диван, — что ты подарил мне столь отрадные дни. Поглядеть привелось весь свет и лепту ничтожную внести в разгадку земель дальних. Помнишь, как Платон Гамалея нам говаривал?
Лазарев задумался о чем-то своем. Унковский тронул его руку:
— А ты как далее?
Тот промолчал, немного нахмурился, кивнул на гавань.
— Зришь в Кронштадте запустение немалое, корабли хилые, гниют у стенок, в море парусов не видать. Да и на берегу не слаще, чиновные воры округ сплошь. — Порыв ветра окатил друзей бисером брызг. Лазарев оживился, вздохнул. — Буду вновь в вояж дальний проситься, таю задумку одну. Спафарьев позавчера сказывал, будто адмирал Сарычев мыслит землю Южную отыскивать…
Звонко хлопали паруса почтового транспорта, на котором уходил Унковский. Ветер с залива крепчал, от низких свинцовых туч повеяло осенью.
Бывшему французскому маркизу, а волею царской морскому министру де Траверсе претило все русское. Он даже похвалялся, что «по-русски знает худо». Потому и кругосветку «Суворова» не удостоил вниманием, неприязненно скользнув безразличным взглядом по казенной бумаге.
Михаил Лазарев вторым, после Лисянского и Крузенштерна, совершил кругосветное путешествие. Среди прежних мореплавателей всех стран не сыскать было в те времена капитана, в двадцать пять лет рискнувшего в одиночном плавании обогнуть земной шар. Мало того, он первым из россиян открыл неведомую землю в Южном полушарии.
Но оказалось, не одни кронштадтские моряки радовались успеху «Суворова». Простые обыватели, и не только петербургские, гордились нашими мореходами.
Вскоре в «Духе журналов» Г. Хвостов напечатал свои стихи «На прибытие корабля «Суворов» и окончил их следующими строфами:
Хвала вам, Росски Аргонавты!
Дерзали вы по безднам плыть.
Ревнуя добычи богаты,
С своим Отечеством делить.
Чудесный мой орел «Суворов»,
Оставя грозный океан,
Внезапно над Невой летает,
Уже с когтей своих бросает
Избытки чужеземных стран.
Терра Инкогнита
Океан и суша. Оболочка Земли, сотворенная неведомым волшебником. И тут и там присутствует жизнь. Но как разнятся эти среды обитания. Суша тверда и незыблема, тут обустроиться человеку по плечу. Океан — динамичная водная стихия, до сих пор неподвластная человеку. На суше человеку проще, но без океана трудно. Он кормит его, соединяет воедино материки и острова, дает шанс на будущее.
Люди в прошлом на континентах обустраивались по-разному, но жизнь их все равно была связана с землей.
Моряки, чьей судьбой стало море, люди несколько иного склада.
Природой предназначено людям, как и всему живому на земле, трудиться. В этом смысл существования. Но и здесь есть различия.
Одни живут не задумываясь, лишь бы заполнить отведенный природой срок.
Другие напоминают трудолюбивых пчел. Честно и добросовестно, иногда с великим мастерством, работают они самозабвенно, всю жизнь без роздыха, не размышляя о конечной цели своих усилий.
Третьи, как правило, тоже с недюжинными способностями, но не с ординарными взглядами на жизнь. Ими руководит настойчивая идея — принести пользу человечеству. Они-то и стремятся своим трудом внести посильную лепту в избранную область, способствуя поступательному движению общества.
Однако сама жизнь человеческая дает далеко не равные права и возможности каждому члену общества.
В утробе матери, еще не увидев света, одинаковые по физиологии и природе, люди разнятся. По праву наследования титула или звания, богатства или вечного рабства и нищеты.
Первые появляются на свет правителями стран, повелителями народов или стоящими рядом с ними — князьями, графами, баронами, маркизами. К примеру, по воле Екатерины II заслуги вице-адмирала Самуила Грейга были отмечены пожалованием его сына, еще в утробе матери, офицерским званием «мичмана».
Вторым обеспечено, по крайней мере, беззаботное существование. Денег — пруд пруди, занимайся чем душе угодно.
Третьи обречены корпеть всю жизнь, с весьма малой надеждой когда-либо увидеть свет полновесной жизни. Иным это заказано безвозвратно — рабам, невольникам, крепостным, как было в России…
Михаил Лазарев относился как раз к той категории людей, которые уже в ранние годы, наперекор судьбе, отыскали свою «красную нить» жизни, поймали ветер в паруса жизни, самостоятельно отыскав свой курс и следуя им всегда, бескорыстно исполняя долг, служа своему народу и отечеству не за страх и деньги, а за совесть.
В море Лазарев отыскал отраду своей душе, здесь обрел свою жизненную цель.
Военный моряк по профессии и призванию совмещает две ипостаси — морскую и военную. И, конечно, истинный моряк не упустит любой возможности испытать и проявить себя в родной стихии. А тут выпал случай для мореплавателя довольно редкий. Предстоял поиск совершенно неизвестного континента на планете Земля.
Порывистый октябрьский ветер гнал с залива длинную, растянувшуюся до самого горизонта гряду мрачных, косматых туч. Поднявшаяся Нева выплескивала свинцовые волны на гранитные ступени парапета, обдавая брызгами набережную и стоявшие вдоль нее дома.
В гостиной скромного особняка главного гидрографа флота вице-адмирала Сарычева беспрерывно шумел самовар. Гавриил Андреевич третий час потчевал чаем старого товарища, генерал-майора Леонтия Спафарьева. Во время кампании директор маяков Финского залива редко бывал в Петербурге, но каждый раз старался навестить товарища, а теперь, уже который год, начальника по службе.
В долгих беседах за чашкой чаю делились они мыслями о нуждах и заботах гидрографии русского флота, вспоминали былое, мечтали о грядущих плаваниях.
На днях в Адмиралтейский департамент доставили первое донесение со шлюпа «Камчатка», год назад отправленного из Кронштадта в кругосветное плавание. Капитан-командор Василий Головнин лестно отзывался о точности карт, составленных в департаменте. Сарычев был доволен.
— В оных местах молодые лета промчались словно вихрь. На байдарках каждый закуток обмерил самолично в морях океана Великого… — Главный гидрограф радушно улыбался, вспоминая молодые годы.
