Ефим Курганов - Забытые генералы 1812 года. Книга вторая. Генерал-шпион, или Жизнь графа Витта
Слава Богу, я на всякий непредвиденный случай заготовил для себя, прелестной Каролины, Бошняка и экипажа французские паспорта.
Когда стало ясно, что в Яссы нам так скоро не попасть, я мысленно сказал себе: «Нет худа без добра. Может, это и к лучшему, что мы окажемся в Константинополе. Попробуем, по крайней мере, извлечь из этого пользу». Надо признать, это был весьма мудрый и своевременный совет.
Да, я рассчитывал ещё вот на какое обстоятельство. В Константинополе (по-турецкому – в Стамбуле) жила моя родная тётушка Мария. В отличие от своей великолепной сестры – Софии Потоцкой, урождённой Глявоне, – она не имела толпы коронованных любовников, но зато уберегла себя от страшной болезни и была ещё жива, бодра, и даже вполне моложава.
Немного истории. На константинопольском рынке (некоторые говорят, правда, что местом действия был трактир – как видно, он им кажется местом более приличным, чем рынок – были сбыты за сущие гроши две сестры: София и Мария, 12 и 15 лет.
Их обоих потом приобрёл в Каменец-Подольске мой будущий отец Осип Витт. Но женился он именно на Софии, хотя вначале пользовался ласками старшей, Марии. А до этого, между прочим, обе сестрички были наложницами польского посланника в Стамбуле, который их перекупил у секретаря своего же посольства, а потом и вывез девочек из Оттоманской империи к себе на родину, но до Варшавы так и не довёз.
Почему Витт выбрал именно Софию, не ведаю, но, конечно, это именно в ней столь счастливо соединились бешенство темперамента, тончайший расчёт и змеиная мудрость.
Итак, выбор Витта пал именно на будущую мою матушку. Мария же Глявоне (Челиче) вернулась в Константинополь и вышла впоследствии замуж за знатного турецкого пашу.
София впоследствии несколько раз наезжала в Константинополь, с поручениями от императрицы Екатерины Великой к турецкому султану. Я же впервые познакомился с тётушкой в результате этой случайной и вместе счастливой, поездки.
В общем, я весьма надеялся на содействие Марии Глявоне, и надеялся, как оказалось, не зря.
Во-первых, тётушка дала нам кров в своём роскошном дворце, а главное, мы получили от неё бездну потрясающих, совершенно бесценных советов, а вернее, указаний.
Мне и Бошняку Мария Глявоне категорически запретила покидать пределы дворца, объяснив это прямо и просто: «Всякий тут же догадается, что вы русские офицеры. Оставайтесь – не пожалеете: у меня очень ласковые прислужницы». Я и Бошняк безраздельно доверились моей тётушке и ни разу не пожалели об этом.
А вот Каролину она увела, даже не объяснив, куда. А я и не расспрашивал; знал, что объяснение в своё время последует. Так и оказалось.
Знал я, со слов матушки моей, только одно: тётушка моя поставляет наложниц и для самого султана и для многих его вельмож. Так что смутные предположения насчёт того, куда была пристроена Каролина, у меня были. И предположения мои оказались весьма недалёкими от истины.
Прошло дней пятнадцать. Помню это знаменательное утро, как сейчас, хотя с той поры минуло уже много лет.
Я и Бошняк возлежали в розовой диванной и играли в шахматы, но это было совсем не просто. Ибо в это же самое время тётушкины прислужницы не гребнями, а пальчиками своими, источавшими какие-то немыслимые благовония, расчёсывали нам кудри. И тут заходит тётушка и вводит Каролину, сиявшую счастьем и бывшую облачённой в какой-то совсем неожиданный для неё наряд.
Как выяснилось, Каролина всё это время гостила и трудилась в доме наложниц у Омер-паши. У этого Омер-паши был ещё и свой гаремчик, где пребывали его законные жёны, как правило, бравшиеся из дома наложниц. Так что это были вполне сообщающиеся сосуды.
И домом наложниц и гаремом управляла мать Омер-паши Валиде-паша. Как рассказывала Каролина, Валиде-паша была от неё в полнейшем восторге, и даже собиралась перевести мою верную подругу в гарем своего сына.
Омер-паша был одним из любимых военачальников султана (я много слышал о нём). Уже одно только это известие, что Собаньская моя была у Омер-паши и пользовалась особою его доверенностью, заставило меня затрепетать от радости.
Об Омер-паше я знал как об очень способном полководце, который был на очень хорошем счету у султана. Я не знал только, что его вскорости должны послать под Варну с целью разблокировать осаду. А вот пожилая, но всё ещё весьма пронырливая тётушка моя Мария – истинная Глявоне (Челиче) – обо всём этом была хорошо осведомлена, потому, собственно, и отвела Каролину к Омер-паше.
Варна была обложена нами с моря. Корабли Черноморского флота регулярно проходили мимо и обстреливали крепость (это назвали потом «Варненским вальсом»). Дело тут было не в уроне, который мы могли нанести защитникам (близко суда Черноморского флота подойти не могли по причине мелкости дна), а в том, что крупнейшая турецкая крепость с моря была заблокирована. Всё это имело особое значение, ибо Варна стояла на пути кратчайшего доступа к Константинополю.
Так вот Каролина сообщила всем нам, что Омер-пашу со своим двадцатипятитысячным корпусом отправляют под Варну для разблокировки крепости. Узнала она и то, что Омер-паше приказано прервать южный (сухопутный) фланг осады крепости.
Это было наиважнейшее известие.
«Может, мне остаться ещё?» – кокетливо осведомилась Каролина: «Омер-паша покинет Стамбул только через неделю. А пока, в пылу любви, может он ещё чем поделится со мною».
Я ужасно рассердился этой неуместной шутке, поблагодарил тётушку Марию за всё, что она сделала для меня и для России, вручил ей на радостях увесистый мешок с червонцами и велел собираться в дорогу.
Ветер для яхты «Ветер надежды» был очень даже попутный. И в первых числах сентября я уже докладывал Михайле Семёновичу Воронцову, недавно принявшему командование осадой Варны, обо всём, что по чистой случайности удалось узнать мне в Константинополе.
С Михайлою Семёновичем у меня давние и очень непростые отношения. В 1807 году мы оба оказались в свите государя Александра Павловича в Тильзите. Потом, когда Воронцов был назначен директором нашего экспедиционного корпуса, я был при нём по распоряжению государя генералом для особых поручений. При этом граф был убеждён, что я регулярно доношу на него Александру Павловичу. Впоследствии, когда Воронцов стал новороссийским губернатором, я возглавил тайную полицию юга России. И опять же Михайла Семёнович был убеждён, что я доношу на него. В общем, относился ко мне с крайним предубеждением. Но в Варне от былых сложностей как будто не осталось и следа. Воронцов сердечнейше обнял меня и благодарил за проделанную работу.
Государь, прибыв под Варну, выслушал меня и высоко оценил мой нежданный заезд в Царьград, а потом добавил: «Командующий граф Воронцов отменно тобою доволен. А я тебя ещё отблагодарю за Варну, и скоро».
О Собаньской речи не было. Я знал, что государь её не жаловал, вот и не называл её имени.
В результате моего сообщения отряд генерал-лейтенанта Карла Бистрома, действовавший на южной стороне осады, по приказу Воронцова незамедлительно был усилен недавно подошедшим к Варне российским гвардейским корпусом.
Когда прибыл со своим отрядом Омер-паша, перестановка, слава Богу, уже была произведена. После четырёхдневных боёв Омер-паша вынужден был отойти.
Сентября 29 дня 1829 года Варна капитулировала, а ещё сентября 22 дня я получил особую монаршую признательность и был причислен к генералам, состоящим при Особе Его Императорского Величества.
Каролинка стала говорить, в связи с доставшимися мне высочайшими милостями, что это именно она разузнала важные вести у Омер-паши, а не я. Но я урезонил её, сказав, что мы сообща оба служим верою и правдою российскому монарху и его империи, и не следует мелочиться и всё время упирать на свои персональные заслуги.
И ещё я напомнил, что ежели бы не тётушка моя Анна, Каролине никогда бы не попасть к Омер-паше.
Как с этим было не согласиться?
Собаньская помурлыкала, поворчала, и смирилась, конечно, особенно после того, как я весьма основательно заметил ей под конец той нашей беседы:
«И что же, милая? Ты тоже хочешь состоять при Особе Его Величества в качестве генерала? Но ведь это, к сожалению моему, невозможно. Да и зачем тебе, любовь моя, быть генералом? Ни один вояка, даже самый бравый, самый неустрашимый, не стоит тебя, потрясающей и великолепной… Да и зачем, радость моя, быть тебе генералом при императоре? Гораздо симпатичней быть статс-дамой при императрице. Не так ли?»
Каролина в ответ рассмеялась и больше к этому разговору не возвращалась, но мне почему-то кажется, что безумных мыслей о генеральстве своём не оставляла, правда, вслух об этом говорить более не решалась в моём присутствии. Всё дело в том, что ей никак не давал покоя пример матушки моей, и её дивная, диковинная, можно сказать, невероятная судьба, которая кого хочешь может свести с ума.
Каюсь, это я первый и сравнил Каролину с Софией Потоцкой, но потом понял свою ошибку, и более к этой теме не возвращался, но к Каролине в сердечко зароненное мною отравленное зёрнышко, увы, уже попало.
