Валентин Костылев - Кузьма Минин
Ему вспомнился голубоглазый парень, его неожиданное выступление, и он твердо решил: «Молодые воины верною опорою будут!»
* * *Денек выдался на славу. Ясный, морозный. Снег еще держался.
По нагорному берегу, вдоль Волги, сверкая шлемом на солнце, ехал Пожарский, а с ним верхами же семь верных ему слуг, и среди них стрелецкий сотник Буянов. Он дал обет никогда не покидать Пожарского. Ехали неторопливой рысцой. Вокруг простор. Кое-где среди снега дымили черные избы крохотных деревень. Около одной такой деревушки при виде всадников заметался какой-то человек. Догнали: поп Иван!
— Так вот где ты? — с усмешкой взглянул на него Пожарский. — Чего ради признал королевича? Говори!
— Без владыки земного может ли быть крепкою церковь? — ответил поп, но, испугавшись сам своих слов, повалился князю в ноги и стал просить прощения.
— Чем искупишь вину, несчастный?
Поп молчал.
— Призывай своих богомольцев идти в Нижний… Покайся перед ними, иначе погибнешь. Убивающий разбойника и изменника, по решению власти народной, неповинен… Запомни это. От гнева божьего ты укрываешься молитвою, а от гнева народа не укроешься…
Пожарский хлестнул коня, повернул его снова на дорогу и во главе своих конников пустился в дальнейший путь…
* * *В Нижнем князя Пожарского ожидала радостная, многолюдная встреча. Как только конь его переступил городской вал, затрезвонили колокола, прогремели пушечные выстрелы. У заставы вышло ему навстречу нижегородское духовенство в полном облачении, с хоругвями, и впереди всех протопоп Савва и игумен Феодосий. Кузьма Минин вместе с посадскими, с пушкарями и съехавшимся со всех сторон крестьянством встретил Пожарского хлебом и солью на Нижнем базаре.
Шествие медленно двинулось по съезду в Верхний посад к кремлю. Там, у Спасо-Преображенского собора, окруженные подьячими Съезжей избы, дворянством и стрелецкими начальниками, стояли, поджидая Пожарского, князь Звенигородский, Биркин и Алябьев.
Звонари, которым по приказанию Кузьмы поднесли по чарке водки, превзошли себя. Казалось, колокола, вылетая из колоколен, набрасывались в воздухе друг на друга, сшибались и разлетались в мелком звоне.
Минин улыбался своим сокровенным мыслям.
На другой же день Пожарский, медленно шагая из угла в угол по просторной Съезжей избе, строго наказывал своему помощнику, дьяку Юдину:
— В Нижний принимать всех. Из Нижнего никого не выпускать. Усилить стражу у застав. Бойтесь перебежчиков и доносчиков. — И шепотом произнес: — За дворянами присматривайте… Много званых — мало избранных.
Затем принялись писать грамоты в соседние города. Пожарский говорил, Юдин записывал.
— Господину Смирнову, воеводе из Курмышского города, и уезду дворянам, и детям боярским, и земским старостам, и целовальникам, и всем посадским людям, и новокрещеным татарам, и чуваше, и черемисе, и крестьянам, и всяким служилым и жилецким людям Дмитрий Пожарский и Василий Юдин по общему земскому совету челом бьют…
Пожарский просил курмышские власти о присылке в Нижний на совет от всех народов и чинов по два, по три человека. «лучших людей», «дабы приговор свой отписать своими руками и правити в любви и согласии безо всяких сердечных злоб…»
Пожарский рассылал такие грамоты повсеместно. Развозили их конные пушкари и стрельцы, толпившиеся около Съезжей избы.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I
С приездом Пожарского жизнь города во многом изменилась. На площадях и на улицах кучками появлялись ополченцы. Они уже не дичились, не прятались по окраинам, как прежде. Ходили свободно и вид имели бодрый, веселый. Их обступали посадские, выспрашивали: «Ну, как воевода?» Ополченцы рассказывали, что князь разделил их на сотни и полки и что велено срубить большие избы на зиму. Пожарского называли «земским» воеводой, а Звенигородского — «боярским».
В первые же дни после приезда князя ратники построили караульные вышки у застав. Пожарский сам установил порядок караульной службы. Буянова назначили сотником конного дозора.
Новый воевода дал почувствовать Звенигородскому, что самое важное в Нижнем — ополчение.
Звенигородский отвел Пожарскому покои в кремле, в соседстве со своими.
Устроил в честь его пиршество. Каждый из гостей норовил сказать новому воеводе что-нибудь лестное.
Минина не пригласили. Этого не позволял обычай: нельзя было посадскому человеку, в разряде «служилых» не значившемуся, сидеть за одним столом с князьями, боярскими детьми и дворянством. Это было бы жестоким оскорблением для гостей воеводы. «Смерд боярину не товарищ!» — так думали в кремле, на Верхнем посаде.
Кто-то из посадских намекнул Минину: «Тебя-то, дескать, и обошли; как ты, братец, ни старайся, все одно гусь свинье не товарищ. Звенигородский да Пожарский — князья, и столкуются между собою скорее, чем с тобой».
Минин шутил:
— Сатана гордился — с неба свалился; фараон гордился — в море утопился; а нам гордиться не годится, мы — земские люди…
Он хитрил. От всех скрывал, что Пожарский после своего приезда уже дважды приходил к нему по ночам, переодетый в стрелецкое платье. Приходил к нему за советом, как к старшему. Целые часы длились их беседы. Пили вместе брагу, угощались домашними кушаньями.
Князь расспрашивал Кузьму обо всех городских делах, о влиятельных людях города, о том, как управляют уездом воеводы и чем недовольно население.
Пожарский поинтересовался также: кого бы хотел он, Минин, видеть на престоле после изгнания панов из Москвы.
— Только с тобой одним могу я говорить об этом… — прибавил князь, тяжело вздохнув. Видно было, что вопрос о будущем царе мучает его.
Минин ответил:
— Пожелаем царя нового, не похожего на ранее властвовавших. Они правили, будто на белом свете нет простых людей. Так нельзя. Гляди сам, Митрий Михайлыч, как люди жалеют государство. Нищие, голодные, едва волоча ноги, бегут к нам под твои знамена. Бунтуя, наш народ никогда не шел против своего государства! Тебе ли того не знать! И кто был у Болотникова, радеет о нашем царстве едва ли не больше тех, кто у него не был.
Пожарский выслушал Кузьму в глубоком раздумье и, как бы желая продолжить его мысль, сказал с горечью:
— А бояре, обидевшись на власть и ради самогосподствия, не раз искали прибежища у врагов, со всею охотою склонялись к измене. Возьми Салтыкова. Знают все, что он сговорился с поляками и немцами еще при царе Борисе. Он и дьяк Власьев… когда их посылали в Польшу договор утверждать. Там и с Сапегой он сдружился, и с королевичем Владиславом виделся. И в Неметции он бывал… Там нашел себе друзей.
Заметив волнение на лице князя, Минин постарался замять этот разговор. Становилось неловко, хотя и приятно слышать осуждение бояр и князей из княжеских уст.
Пожарский помянул князя Василия Голицына. Заговорил о нем с жаром и гордостью.
— Вот какие надобны были бы люди в нынешнее время. О, если бы был здесь ныне такой столп, как князь Василий Васильевич! Им бы мы все здесь держались. И я за такое великое дело не взялся бы.
Кузьма понял Пожарского. Он слыхал и раньше, что князь держит сторону Голицыных и что он был бы рад тому, если бы трон достался Василию Васильевичу.
Минин заметил: рано думать о царях! Впереди и без того много дел.
* * *Присутствуя на устроенном для него пиршестве, Пожарский думал об одном: как бы поскорее уйти из воеводских хором; вина не пил; на заздравные чарки отвечал вежливым поклоном, осматривая всех ласковым, располагающим к нему взглядом.
Целый вечер за ним ухаживал воевода. Он оказывал ему всякие знаки уважения, а захмелев, увел его в одну из пустых горниц и неожиданно начал разговор о Минине. Заговорил о нем как о человеке опасном, с которым князь должен быть осторожен. Он изобразил Кузьму хитрым, ловким, своекорыстным, склоняющим народ к бунту, восстанавливающим его, подобно Болотникову, против бояр и вотчинников. Но этот еще, пожалуй, опаснее Болотникова Ивашки: им руководит честолюбие, жажда наживы и власти. На него уже и посадские жалуются: под видом сбора на ополчение дерет налоги с живых и мертвых… Монастыри вздумал обирать… Не в свои сани мужик залез. Красными словами народ заворожил.
— Народу верить нельзя! Ненавидит нас, князей, народ, — бубнил в ухо Пожарскому Звенигородский.
Биркин шепнул Пожарскому:
— Видел за столом вдову? Красивая баба? Сбил и ее. Подослал к ней смазливого холопа. Не устояла! Им того и надо было. Деньги у нее обобрали. Казну накопил Куземка невиданную. И тою казною подкупает беглых. Тем только и привлек их на свою сторону. На наши же деньги — и против нас! Вот он какой!
Воевода, охмелев, плачущим голосом воскликнул:
