Робин Янг - Крестовый поход
Уилл внимательно слушал, становясь все более серьезным.
— Ты уразумел? Если рыцари с Запада поступят так, как говорится в этом послании, то против нас поднимутся мусульмане по всей земле. Это будет война, невиданная со времен Первого крестового похода. А то и еще ужаснее.
— Но разве Кайсан может сделать это? Ведь он мусульманин.
— Такое в истории уже случалось. Столетия назад банда шиитов из секты исмаилитов разграбила Мекку, похитила камень и продержала у себя больше двадцати лет как трофей. Камень наконец возвратили, но с тех пор другие мусульманские правители несколько раз пытались овладеть Меккой. — Эврар поднялся, подошел к столу, где стояли кувшин и кубок. Налил себе большую меру вина. — Наши люди тоже пытались это сделать. Например, один французский рыцарь напал на караван, следовавший в Мекку, что привело потом к битве при Хаттине. Это случилось задолго до создания «Анима Темпли». Он намеревался вторгнуться в Аравию, разрушить гробницу Мухаммеда в Медине, разграбить Мекку и сровнять Каабу с землей. За ним последовали три сотни христиан и такое же количество изгоев-мусульман. Войти в Святой город им не удалось, но они разорили множество караванов, включая тот, с которым путешествовала родная тетка Саладина. Рыцарь заплатил за свои бесчестные преступления смертью. — Эврар отпил из кубка. — Но этот урок прошлого, кажется, забыли. Надо действовать. Первым делом созовем братство.
— Но зачем это великому магистру де Боже? — спросил Уилл. — Почему он решил затеять такую войну?
— Не знаю, — ответил Эврар. — Мне вообще пока многое непонятно. Кто этот брат, к которому обращается Кайсан? Кровный родственник или просто соратник? Послание явно адресовано не великому магистру, а брату. Знает ли де Боже его содержание? И как Соранцо проведал об этом замысле? — Эврар снова просмотрел текст перевода. — «Синай», «запертый в их Вавилоне». — Он поднял глаза на Уилла. — По крайней мере мы знаем, где этот брат обитает. Вавилон-Форт — так назывался Каир в эпоху Римской империи.
— А почему их Вавилон? — спросил Уилл.
— В Каире правят сунниты, а Кайсан шиит, думаю, и его брат тоже. Кайсан упоминает месяц мухаррам, знаменательное время дли шиитов. — Эврар задумался. — Я, конечно, сделаю нужные расчеты, но думаю, мухаррам придется на апрель следующего года.
— Неужели великий магистр связан с кем-то в Каире?
Эврар вздохнул:
— Пока мы слишком мало знаем и не можем быть уверенными ни в чем. Но одно совершенно ясно: если это гнусное злодеяние свершится, то о мире с мусульманами придется забыть навсегда. И христиан непременно изгонят со Святой земли. Всех до единого. Акра будет сожжена, и с ней сгорят все наши мечты. Мы не должны этого допустить, Уильям. — Его голос стал твердым как камень. — Не должны.
18
Цитадель, Каир 26 мая 1276 года от РХ.
Махмуд шествовал по дворцу, сурово глядя перед собой, в окружении четырех молчаливых гвардейцев полка Бари. Тюрбан на его голове сидел слегка неровно. Он намотал его в спешке на влажные после купания волосы. Воины не сказали, куда и зачем его ведут, но Махмуд и без того знал. И где-то глубоко внутри его медленно заворочался червь страха.
Выйдя в залитый солнцем двор, Махмуд увидел Бейбарса. С украшенного серебряной чеканкой черного пояса султана с двух сторон свисали сабли. Рядом стояли два гвардейца полка Бари, а чуть в отдалении пятнадцать эмиров, атабеки всех полков. Среди них — Ишандьяр, Юсуф, Калавун и несколько товарищей Махмуда. Лишь немногие отважились встретить его взгляд, в том числе Калавун. Лицо Бейбарса, как всегда, было непроницаемо. Но глаза, прожигающие насквозь голубые глаза, источали гнев невероятной силы.
Махмуд метнул взгляд на гранитный камень рядом с султаном, похожий на могильный. Он знал, что если подойти ближе, то можно разглядеть на нем коричневые пятна крови тех, кого здесь казнили. А их было не счесть. И страх, извиваясь, начал подниматься к горлу. Стало тяжело дышать. Махмуду хотелось заговорить, скрыть свой страх под словами, сделать вид, что ничего не происходит. Голос к нему вернулся, лишь когда воины исчезли, оставив его стоять перед Бейбарсом.
— Приветствую тебя, мой повелитель султан!
— Не называй меня так, — рявкнул Бейбарс, будто хлестнув кнутом. — Я не султан.
Махмуд дрогнул.
— Как же так, мой повелитель?
— Для тебя я не повелитель и не султан. Не мне ты поклялся в верности перед лицом Аллаха. Для тебя я… просто глупец, кого не грех обмануть.
— Нет, мой повелитель, я…
— Ты низкий предатель, Махмуд. Я услышал это из уст моего сына. Теперь хочу услышать из твоих. Скажи, зачем ты это сделал? Зачем послал приказ совершить набег на Кабул от моего имени? Зачем совратил моего сына?
— Мой повелитель… — нерешительно начал Махмуд.
Бейбарс махнул воинам:
— Взять его.
Махмуд вскрикнул. Воины схватили его за руки и повели к камню. Заставили встать на колени. Он снова вскрикнул, когда его голова коснулась холодного гранита.
— Не я один хотел, чтобы ты обратил свой взгляд вначале на христиан! — завопил он. — Только другие улыбались тебе в лицо, соглашались с твоими планами идти на монголов, а потом за глаза осуждали.
Бейбарс бросил яростный взгляд на эмиров, и те в страхе потупили глаза.
— А я никогда не скрывал своих мыслей! — воскликнул Махмуд. — Ты всегда знал, о чем я думаю. — Он попытался поднять голову, посмотрел на Бейбарса, но ладонь воина крепко прижала ее к камню. — Разве это не достойно капли милосердия, мой повелитель?
— Я вижу перед собой змею, — пробормотал Бейбарс, — которая проскользнула в мой дом и обвилась вокруг того, кто мне близок и не так хитер, как она.
— Это не так! — выкрикнул Махмуд. Он хотел еще что-то добавить, но воин его успокоил ударом.
— Своим ядом эта тварь отравила моего сына, — продолжил Бейбарс, — нашептывала ему на ухо своим извивающимся языком ложь. Ты змея, Махмуд, и потому с сего дня впредь будешь ползать на брюхе, как змее и подобает.
Бейбарс кивнул. Воин отпустил голову Махмуда и схватил его за плечи, а другой прижал руку к камню, ладонью вниз.
— Мой повелитель! Пощади! — крикнул Махмуд при появлении третьего воина-гвардейца в золотистом плаще с топором в руке.
— Погоди. — Бейбарс направился к воину.
Махмуд с мольбой смотрел на султана. Последняя надежда исчезла, когда Бейбарс взял топор и устремил на поверженного эмира свои безжалостные глаза.
— Я это сделаю сам.
Махмуд пронзительно крикнул. В следующее мгновение Бейбарс поднял топор и яростно опустил. Лезвие ударило по запястью, пробило плоть и кость, а затем звякнуло о камень с режущим ухо звуком. Махмуд издал сдавленный вопль, выгнулся, воины его едва удержали. Кровь хлынула, оросив желтый плащ эмира и землю вокруг. Отрубленная кисть осталась лежать на камне, бледная, похожая на раздувшегося паука.
Но мучения Махмуда только начинались.
Когда Бейбарс отсек ему вторую кисть, он обезумел от боли.
— А теперь ступни, — сурово сказал Бейбарс, сжимая топорище забрызганными кровью руками.
Гвардейцы полка Бари подняли ногу обмякшего Махмуда и положили на камень, плотно прижав лодыжку. Бейбарс взглянул на эмиров. Большинство смотрели куда-то в сторону, на землю, в небо, куда угодно, только не на окровавленное существо, которое совсем недавно было человеком, их соратником.
— Не отворачивайте глаза, — приказал Бейбарс. — До какой поры мои приближенные будут тайно перешептываться за моей спиной, осуждать мое правление и мои решения? Теперь узнайте цену предательства. — Бейбарс подождал, пока все устремят взоры на камень. Затем перевел дух, вытер со лба пот и поднял топор. — Если вздумаете бунтовать, клянусь Аллахом, эта судьба ждет любого из вас!
Топор опустился.
Барака услышал доносящиеся со двора пронзительные крики и пошевелился. Он сидел на полу в своих покоях, безвольно откинувшись на подушки. Крики были слабые, но это вывело его из оцепенения. С трудом поднявшись на ноги, он подошел к окну. Затем повернулся к зеркалу и не узнал себя. Там было чужое лицо. Отец славно над ним поработал.
Опустив голову, Барака уныло поплелся к тазу с водой, что стоял рядом с зеркалом, потом передумал. Подошел, открыл дверь. Айша ушла. Он осторожно потрогал губу, где ее ногти разорвали кожу. Почувствовав боль, Барака разозлился: «Эта тварь осмелилась за мной шпионить! Угрожать! Донесла своему отцу, рассказала, что видела меня с Махмудом и Хадиром. Откуда еще Калавун мог узнать, что в этом замешан прорицатель?»
Свое Барака все равно бы получил, а Хадир, наверное, как-нибудь выкрутится. Вот Махмуду несдобровать. И в этом виновата Айша. А эти ее угрозы насчет наложницы! Бараку передернуло. Значит, она следила за ним, подглядела в самый сокровенный момент. Он сгорал от стыда, что его тайна раскрыта.
