Валентин Гнатюк - Святослав. Болгария
Три дозорных воина неспешно шли по граду, внимательно озираясь, не затаился ли где враг с копьём или луком. Взгляд одного из них привлёк некий хромоногий человек купеческого вида, что поспешно постарался скрыться за бревенчатой постройкой. Два воина, не сговариваясь, бросились за ним, а третий, натянув лук, стал внимательно оборачиваться вокруг, чтобы калёной стрелой сразу пресечь любое вражье движение. Подозрительный купец, оказавшись в крепких руках русов, заверещал, запричитал жалобно, от испуга путая русскую, греческую и арамейскую речь, предлагая откуп за свою свободу.
– Зачем ты погнался за этим жалким купцом? – спросил один воин другого. – Давай отпустим, дел, что ли, других нет?
– А ну, молодцы, ведите меня к Зворыке, живо! – вдруг тихо, но повелительно сказал на чистом русском языке «купец», повергнув воинов в немалое изумление.
По дороге пленник вновь зашёлся воплями и причитаниями, сильно картавя и норовя вырваться из крепких рук. Доставленный в терем воеводы, он ещё раз строго молвил приведшим его воинам:
– То, что подозрительного человека взять решили, верно, но за то, что мольбам поверили и отпустить надумали, наказаны будете. Враг любую личину надеть может. – Он распахнул одежду, и все увидели надетую под ней короткую кольчугу да пояс с метательными ножами. – Будь на моём месте враг, лежали бы вы все трое уже трупами хладными. – «Купец» сбросил с себя верхнюю одежду, отклеил чёрную курчавую бороду и с трудом, морщась от боли, отодрал густые длинные с проседью накладные брови.
Воевода поспешил обнять друга своей десницей.
– Ворон! Жив?! Здравствуй, брат! Как я рад тебя видеть! – обрадованно гудел он, хлопая тайного воина по плечу.
– Я тебе, Зворыка, обещал заговорщиков назвать, – деловито продолжал Ворон, – так вот они, пусть твой писарь запишет и предоставит князю. – Он прикрыл очи и начал медленно, будто читал с невидимой бересты или пергамента, называть имена. – Вели, воевода, прежде всего схватить сих знатных болгар-христиан, что стали во главе заговора в нашем граде, а они уж на остальных укажут…
– Благодарю, брат, за добрую службу, – растроганно молвил воевода, – ведь ты, почитай, на верную смерть шёл, когда решил в граде остаться, хоть и под личиной купца… Садись, я сейчас добрым сбитнем тебя угощу!
– Каждый из нас свою волшбу творит, брат, – устало ответил Ворон, опускаясь на лаву и прикрывая враз отяжелевшие веки. – А знаешь, Зворыка, – вяло усмехнулся он, – болгары после того ночного исчезновения прозвали тебя Волком, видать, за чутьё твоё острое, за яростное рычание в схватке, когда ты одною рукой успеваешь рубиться так, что и двурукие витязи супротивника не могут совладать с тобой. А может, из-за отчеканенного на твоей нагрудной пластине изображения священного Пса-Семаргла, который походит на оскаленного волка. Многие из болгар-христиан считают тебя оборотнем, что в лунную ночь превращается в волка и может незаметно пробраться куда захочет. А однорукий ты оттого, что, угодив в образе хищника в капкан, отгрыз себе лапу…
Голос Ворона становился всё тише, а потом и вовсе смолк. Зворыка взглянул и увидел, что изведыватель, прислонившись к стене, крепко спит. Воевода тихо вышел, притворил дверь и, повелев охоронцу стеречь сон Ворона, поспешил к Святославу.
Всю ночь рыскала по граду и его окрестностям дежурная сотня дружины. Местные жители из тех, что были на стороне русов, с охотой указывали, где можно сыскать предателей из списка, имевшегося у немногословного усатого варяжского сотника. Ранним утром около трёх десятков схваченных за ночь состоятельных горожан уже толпились на торговой площади под бдительным присмотром угрюмых, уставших от вчерашней жестокой сечи и бессонной ночи воинов дежурной сотни. Пленники, большей частью полураздетые, потому что их вытащили прямо из тёплых постелей, дрожали от холода на ветру, который тут, на самой высокой точке холма, дул почти всегда. Родственники схваченных и просто жители града стояли чуть поодаль, испуганно переговариваясь и стараясь разглядеть своих через двойную цепь конных дружинников, охвативших пленников в молчаливое коло. Наконец появился сам князь Святослав с воеводами Зворыкой, Свенельдом, Инаром и Улебом. Святослав что-то молвил Зворыке, тот поднял свою единственную руку и зычно, чтоб слышала площадь, молвил:
– Люди переяславские, слушайте слово княжеское!
Все смолкли.
– Сии именитые горожане, – мрачно молвил князь, обводя тяжёлым взором и указывая десницей на пленников, – клялись мне в верности, когда решили поселиться в Переяславце-на-Дунае. А потом возглавили мятеж в граде и сдали его болгарам. Мы живём по Русской Прави, как отцы и деды наши жили, а по ней тот, кто клятву преступил, повинен смерти. – Грозная, как поднятое для удара лезвие топора, тишина затаилась, и только неугомонный ветерок беспокойным мальчишкой пробегал то и дело взад-вперёд, словно намереваясь спрятаться в жидких облачках утреннего тумана. И так же беззвучно над площадью закружилась, невесть откуда взявшись, большая стая воронов. – Потому, чтоб иным неповадно было слово данное нарушать, повелеваю всех зачинщиков лишить головы, – сурово закончил Святослав.
Охнула собравшаяся толпа, взвыли жёны да матери, застенали, прощаясь с родичами, приговорённые. Иные из них пали на колени, умоляя грозного князя о пощаде, другие в последней молитве воздели руки к небу, осеняя себя крестными знамениями.
Зворыка подал знак. Десяток пеших воинов с топорами за поясом и деревянными колодами в руках, молча пройдя сквозь коло дежурной сотни, подошли к обречённым, поставив подле своих ног принесённые плахи. Конники выстроились молодой луной позади пленников. Снова страшная тишина нависла над площадью. Городской люд замер, кажется совсем не дыша. Ещё знак воеводы – и каждый из десяти воинов, взяв из сжавшейся и оцепеневшей толпы по одному приговорённому, подвёл его к колоде и повелел положить голову на плаху. Кто-то делал это обречённо покорно, кто-то начинал биться в падучей, и тогда воин коротким сильным ударом лишал его возможности сопротивляться и укладывал головой на колоду. Последовал взмах Зворыки, и десять топоров почти единовременно отделили десять голов от тел, которые, рухнув на землю и содрогаясь от предсмертных судорог, щедро обагрили её своей кровью. Единым вздохом ужаса и отчаяния возопила толпа, запричитали, стеная, мужики, зашлись в безумном крике жёны.
Гщё дважды вздымал десницу Зворыка, и дважды летели на увлажнённую кровью землю неразумные головы предателей. Брат Святослава был бледен, он иногда мелко крестился, что-то проговаривая беззвучно шевелящимися устами.
К Святославу, мрачно глядевшему на страшное действо, охоронцы подвели седобородого старца с выцветшими от прожитых лет очами.
– Реки! – повелел князь.
– Дозволь, княже, похоронить казнённых, не годится, чтоб вороны и бродячие псы глодали человеческие останки, – молвил старик по-болгарски.
Святослав внимательно оглядел сухощавого старика в простой одежде без креста на шее и невольно вспомнил своего первого учителя отца Велесдара.
– Дозволяю, – обронил князь. – Схороните, да не забывайте, за что покараны сии люди. – И, обернувшись к Зворыке, так же кратко бросил: – Ты в граде останешься, порядок наведёшь. А я со Свенельдом, Инаром и Боскидом завтра же двинусь далее к болгарской столице Великой Преславе. – Он тронул коня и поехал прочь.
Дружина русов ещё завтракала и сбиралась в дорогу, а весть о взятии Святославом Переяславца и жестокой расправе над предателями уже крылатой молвой полетела по Болгарской земле, поселяя в сердцах холодный суеверный страх перед грозным русским Ахиллом, не ведающим жалости.
Святослав, горя праведной ярью за вероломное нарушение договора, двинул дружину в сторону болгарской столицы. Он был готов разметать любого, кто окажется на его пути, но небольшие дружины при градах и крепостях, построенных ещё Римом, и не помышляли о сопротивлении. Градоначальники со старейшинами уверяли Святослава в своей преданности, сетуя, что их силой заставили дать людей в войско. Сопротивление оказал только Доростол, который князь взял и казнил предателей, а также Филиппополь, населённый в основном греками.
Борис и его брат Роман тоже не горели желанием ввязываться в сражение с русами. Когда византийцы, повенчав Бориса на царство, тут же потребовали от братьев изгнать скифов из Болгарии, они с помощью приехавших из града Константина епископов и трапезитов с трудом сумели собрать войско, чтобы выбить русов из Переяславца. За время царствования Петра сильно расслоилась прежде единая Болгария: одни тянулись к Византии, как к христианскому оплоту и выгодному соторговцу, другие, напротив, хотели воевать с ненавистной Империей, напоминая остальным, что великий Симеон хоть и был сам христианином, а Византию бивал крепко. Западная Болгария во главе с комитопулами – сыновьями комита Николы Шишмана – вообще отделилась, взяла под свою руку Македонию и не подчинялась ни молодому царю Борису, ни тем более Византии.
![Даниил Мордовцев - Тень Ирода [Идеалисты и реалисты]](/uploads/posts/books/167850/167850.jpg)
