Владислав Русанов - Ворлок из Гардарики
Кто бы это мог быть и зачем чужому человеку лезть на корабль Черного Скальда, строили много предположений. Вспоминали всех недоброжелателей – тайных и явных.
Хрольв утверждал, что ясно слышал: лазутчиков было двое, и один, убегая, назвал другого Эйриком.
Вратко сразу припомнил худощавого викинга из дружины Модольва Кетильсона. Ну, того, чье лицо будто топором из коряги тесали. Но не стал ни с кем делиться догадкой. Зачем? Потом окажется, что ошибся – позора не оберешься. Засмеют, затюкают, хоть в море прыгай. А в море он уже был и поэтому не испытывал никакого желания повторять приключение.
Парень много размышлял: что могло понадобиться ближнему дружиннику Модольва сына Кетиля на «Слейпнире»? Первое, что приходило на ум, – Рианна. Надо думать, люди, разграбившие подземный поселок в Скара Бра, не нашли того, что искали. Хорошо бы еще узнать цель их поисков. И ведь не спросишь напрямую. А если и спросишь, все равно не ответят. Если рассуждать здраво, то в Скара Бра налетчики увлеклись и всех поубивали. Думали, видно, что обойдутся в поисках без помощников, но просчитались. Теперь, узнав, что с дружиной Хродгейра плывет девочка-пикт, решили выкрасть ее и, допросив, узнать нечто, без чего их ухищрения зашли в тупик. А что они могут хотеть узнать от пикты? Только местоположение Чаши.
Чаша.
Вот еще одна загадка.
Ну, положим, хевдингу Модольву, взыскующему славы, богатства, власти, она, может быть, нужна.
А монаху?
Зачем она отцу Бернару? Что может дать святоше, жизнь положившему на служение Господу?
Ответа у Вратко не было. И не находилось, как он ни старался его сыскать.
Возможно, конечно, ни Рианна, ни Чаша тут ни при чем.
Модольв Кетильсон узнал о присутствии на борту «Слейпнира» Марии Харальдовны. Узнал и решил использовать знание себе на пользу?
Например, похитить королевну и вытребовать что-нибудь у Харальда.
Тогда следует признать, что Модольв – враг норвежского конунга. И от этого никуда не деться.
Вратко решил посоветоваться с Хродгейром. Ну и с Сигурдом, само собой. Старик, хоть и не упустит случая уколоть языком так больно, как другой и ножом не кольнет, а жизнь повидал и знает многое, а главное, разбирается в людях так, как новгородцу и не снилось. Но парень никак не мог заставить себя начать разговор. Все время откладывал на потом. И когда грузились на корабли, и когда, распустив паруса, устремились на юг.
На юг.
Снова на юг.
Небеса благоволили урманскому воинству. Солнце дарило тепло, несмотря на осеннюю пору. Ветер надувал паруса, давая дружинникам отдохнуть перед предстоящей чередой испытаний. Корабли мчались как на крыльях навстречу сражениям и победам.
И вот наконец справа по борту открылся залив Хамбер, узкий, длинный, врезающийся в сушу на добрую сотню верст.
Несколько кораблей под пестрыми парусами заполошенно рванулись в глубину острова. Саксы прекрасно осознавали, что противостоять норвежцам на море у них недостанет сил. Пришедшие с Тостигом дружины, возглавлявшие Харальдово войско, погнались за соплеменниками, но безнадежно отстали и вернулись – беглецам страх придавал сил. Они гребли против ветра так, что гнулись весла.
Конунг повел корабли по заливу до устья реки Уз. Викинги во все глаза выглядывали саксонское войско или хотя бы корабли. Но, казалось, защитники Нортумбрии куда-то спрятались, не рискуя связываться с превосходящими силами противника.
Где же Моркар и Эдвин?
Осмотревшись, Харальд Суровый скомандовал подниматься вверх по Узу.
Двигаясь на веслах против течения, они достигли места, где Уз сливался с таким же полноводным Уарфом. Здесь над рекой нависла небольшая крепостица, Риколл, сдавшаяся урманам без боя. Стоило только кораблям заскрести штевнями по прибрежной отмели, как ворота города открылись и десяток именитых мужей вышли поклониться новому правителю Англии. Наверное, слухи о сожжении Скардаборга распространились быстрее, чем двигался флот.
Харальд присягу Риколла принял, обязав горожан обеспечить войско пищей, но строго-настрого запретил своим людям чинить добровольно сдавшимся саксам какие бы то ни было притеснения.
Здесь урманы оставили корабли и тысячи две воинов под командованием Эйстейна Тетерева для охраны. Тыл оголять не следовало – кто его знает, какую хитрость задумали братья-ярлы, Эдвин и Моркар?
Переночевали, и ранним утром главные силы норвежского конунга пешим строем устремились к Йорку.
Но накануне Вратко довелось натерпеться страху, когда на «Слейпнир» ни с того ни с сего заявился ярл Годрёд Крован, известный как один из самых близких сподвижников Харальда.
Мария, случайно увидев приближающегося русоволосого викинга, чьи виски лишь слегка тронула седина, ойкнула и нырнула под палубу, туда, где дружина Хродгейра хранила мечи и доспехи. Видно, решила, что отец прислал ярла по ее душу. Черный Скальд слегка побледнел, но приветствовал Крована учтиво, как и подобает настоящему викингу встречать прославленного вождя.
Годрёд усмехался в длинные усы, но выглядел вполне добродушно. Поздоровался и спросил:
– Где твой ученик, Хродгейр? Тот, которого кличут Подарком Ньёрда.
– Здесь, – пожал плечами скальд. – Куда же он денется?
– Конунг хочет видеть его, – просто и буднично заявил ярл.
Вратко, стоявший неподалеку, а потому прекрасно слышавший разговор норвежцев, похолодел. Лишний раз являться пред очи Харальда Сурового ему ох как не хотелось. Не то чтобы конунг проявил несправедливость или предвзятость по отношению к нему. Нет, напротив, правитель выказал мудрость и доброжелательность, но о его крутом нраве рассказывали многое. Достаточно вспомнить, как он расправился с зачинщиками и предводителями бондовского бунта, стоившего Олафу Святому не только короны, но и жизни. Спустя почти двадцать лет припомнил все. У одного из них, Кальва сына Арне, Харальд даже клятву верности принял и разрешил сражаться под своим знаменем, а после отправил в неравный бой с данами, где Кальв и погиб вместе со всеми ближними людьми. Еще рассказывали, как в доме дана Торкеля Гейсы хозяйские дочери посмеялись над молодым конунгом: вырезали из сыра якорь и стали показывать его всем, весело приговаривая: «Такие якоря крепко удержат корабли норвежца!»
Тем самым они намекали на нерешительность норвежцев, которые после смерти Магнуса Доброго – короля Дании и Норвегии, претендента на Английскую корону, – не спешили заявлять право на датский престол. Через год Харальд сжег усадьбу Торкеля Гейсы, а самого дана заставил заплатить богатый выкуп за плененных дочерей.
Тогда же была сочинена виса:
Резали, сим князя
Разъярив, из сыра
Якоря для ради
Смеха жены данов.
Ныне ж поуняли
Смех, глядя, как якорь
Железный княжьих коней
Вод надежно держит.[75]
Чуть позже он заманил в гости на пир Эйнара Брюхотряса, речи которого на тинге вызвали промедление с походом на Данию, и убил.
Очень не хотелось Вратко идти в гости к конунгу. Кто знает, может, Модольв с отцом Бернаром уже выболтали все, что знали?
Хродгейр ничем не показал волнения. Он улыбнулся и легонько кивнул. Сказал:
– Я тоже пойду к конунгу. Он хочет видеть одного скальда, а увидит двоих. Думаю, его это не расстроит.
– Я тоже так думаю, – рассмеялся Годрёд Крован. – Скальдов много не бывает. Но только один из них, по твоему уверению, приносит удачу. Не так ли?
– Я не буду отрицать того, что десятки людей видели своими глазами, – ответил Черный Скальд. – Подарок Ньёрда дарует удачу моей дружине. Подарит он ее и всему нашему войску, если будет на то воля Небес.
После они шагали вдоль оскалившихся драконьих морд, глядевших перламутровыми зрачками со штевня каждого дреки. Вратко волновался, то и дело одергивал чистую рубаху, расправляя складки за новым поясом, который оттягивали ножны с подаренным ножом. Если даже Харальд и в добром настроении, все равно боязно…
Годрёд и Хродгейр неторопливо беседовали. Эти два воина во всем были под стать друг другу: разворот плеч, осанка, рост. Только Черный Скальд мог похвастаться редкой для северных земель вороной бородой, а Крован распустил по спине длинную гриву русых волос.
– Предчувствия давят Харальда, – сказал он после недолгого молчания. – Дурные приметы не дают покоя. Потому-то он и оставил Эллисив с дочерьми. Не захотел подвергать опасности.
«Так его и послушались… – подумал Вратко. – В особенности Мария».
– А мне кажется, все складывается успешно, – отвечал Хродгейр. – Скардаборг тому примером.
– Скардаборг… Скардаборг прыгнул конунгу в руки, словно обезумевший лосось, идущий вверх по реке. Здесь же, в Йорвике, предстоит первое настоящее испытание.
– Это испытание Харальд выдержит с честью. Все мы вместе и каждый из нас в отдельности готовы умереть за конунга.
– Он знает это. И все же тяжелые думы гложут Харальда. В особенности слова Олафа Святого. Перед отплытием из Нидароса он ходил прощаться с братом. Постриг его ногти и волосы, а после закрыл раку и бросил ключ в реку, наказав не отпирать ее больше, если норвежское войско потерпит неудачу.
