Геннадий Прашкевич - Секретный дьяк
– Знаю! Молчи, Похабин!
Похабин покивал, но было видно, что он не слышит Крестинина. И, может, даже не видит неба над головой. И вообще не врал: есть у него какое-то повеленье свыше. Этот дойдет, невольно подумал Крестинин. Этот до самой Камчатки дойдет. А раз сам дойдет, значит, и меня дотащит.
А Похабин наклонился загадочно и снизил голос:
– Я, барин, как узнал, что ты идешь в сторону Камчатки, так все во мне вздрогнуло. Так сразу и решил: коль не врет такой хороший барин, пойду с ним до конца.
– Ну, а коли так… – хрипло спросил Иван. – Ну, а коли так, то почему в той деревне хотел меня обобрать?
– Так то привычка, барин. Ты же с виду, как бы это сказать, глуп… Но, конечно. исключительно с виду… Я так сперва и подумал: вот совсем глупый барин.
– А получилось – нет?
– А получилось нет.
– Ну, обобрали, ладно. А зачем повезли к господину Чепесюку?
– Ну, как? Продать решили. Зачем теряться? Ты многих у нас обидел. Тому же Мишке Серебрянику чуть не вынул глаз. Хорошие мужики обиделись. Решили, ты бежишь от какой службы. Может, решили, боишься идти на войну.
– Так кончилась же война?
– Какая разница? Одна кончилась, другая начнется.
– Типун тебе на язык!
– Да почему? Слухи ходят, что пойдут русские в Персию. А то и еще куда. Пока порох есть, почему не воевать? Так и решили хорошие мужики, что ты, барин, беглый, войны боишься. А мы слышали, что движется казенный обоз в сторону Сибири. Вот и повезли тебя. Думали, предадим беглого барина закону. И нам хорошо, и барина пристроят к какому делу. Кто ж знал, что так повернется? Знали бы, не повезли. Знали бы, бросили в канаву.
– Застудился бы, умер…
– Так ведь сколько людей в России каждый день застуживаются да умирают. Одним больше, другим меньше.
– Ни на что у тебя, Похабин, нет разницы, – укорил Иван. – Я от души вас поил винцом, а вы обобрать решили.
– А ты, барин, как? Ты меня мордой ткнул в соленые грузди!
– Так я обиделся.
– И хорошие мужики обиделись. Они же не бить хотели тебя, а так… Поучить слегка… Видят, что глупый барин, почему не поучить? А потом, я же говорю, слышали, что идет казенный обоз. Вот и решили – сдадим барина. Беглый, наверное, скрывается от войны.
Иван застонал, схватившись за голову. Вспомнил, будто издали отчетливо прозвучало:
Не ходи подглядывать, не ходи подслушивать игры наши девичьи…
Что ж это такое? Как жить?
– Ты не свисти, барин, в свисте нет правды. – Похабин понизил голос: – Я тебя никак не пойму. Говоришь, что всем заправлять должен, а заправляет всем господин Чепесюк. Почему так?
Не ожидая ответа, сам ответил:
– А я знаю, почему. Тебе не то, что власть, тебе шкалик в руках удержать трудно.
Прибавил, подумав:
– К Якуцку сделаю тебя человеком.
– Не смей, – прохрипел Иван.
– Если ты даже умрешь, барин, то умрешь человеком, и на моих руках.
– Не смей, Похабин!
– Мне сам господин Чепесюк тебя поручил.
– Замолчи, пожалей меня, Похабин.
– Да потому и говорю всю правду, что жалею.
– А винцо прячешь… – горько протянул Иван.
– Ага, винцо прячу, – кивнул Похабин, и твердо пообещал: – И впредь буду прятать.
Помолчали.
Скрипела ось, взволнованно вскрикнула на обочине птица. По голосу крупная, а в кустах не видно.
– Может, бумагами займешься, барин?
– Какими еще бумагами?
– Ну, как. Пишут…
– Кто пишет?
– Да люди…
– Да с какой стати?
– Ну, как с какой? Ты круто берешь. За Тобольском помнишь острог? Каменный, стоит на горе, как гнездо чудное. А при нем монастырь. Я-то думал, ты в возке будешь отлеживаться, ведь перед тем весь вечер прощались с приказным дьяком. С лавки на лавку прыгали, языки показывали друг другу, сильно были веселые. Ан нет. Перед самым монастырем тебя, барин, как специально снесло с возка. Ворота большие, тесовые. На створах прибиты кресты. Тихо кругом, печально, в келье особо задумчивые монахи похлебку из одной чашки хлебают. А ты ударил ногой и закричал неистово – «Открывай врата!» – «Не твои те врата, – смиренно ответствовали старцы. – Те святые врата». А ты им в голос: «Врете, мол, старцы! Какие святые? Совсем тесовые!» И в неистовстве с петель те врата чуть не сорвал…
Иван горестно застонал.
– Потому люди и пишут, – понимающе покачал головой Похабин. – Так издавна ведется, что один человек шумит, а другой на него пишет. Один человек счастливо продолжает путь, а другой жадно пишет начальству. Вот господин Чепесюк не простой человек. Я сам видел: строгий господин Чепесюк за небольшие, но деньги, скупал почту у ямщиков. А потом выбрасывал, чтобы тебя спасти. А я некоторое, видишь, подобрал. Не мало накопилось, а, барин? – Похабин показал несколько пакетов.
– Дай сюда.
С отвращение разорвал бумагу. Прочел вслух:
– «К настоятелю якутскому…» – Спросил: – Это почему ж к настоятелю?
– Так, видно, батюшка пишет. Ты гостевал как-то у батюшки. Нехорошо у него вышло, колом.
– Как это?
– А ты сам прочти. И мне интересно. Дай Бог, никто не услышит. Вместе и подумаем. А коль сочтем нужным, сами передадим по адресу.
– Я те передам! – простонал Иван, и монотонно, как дьячок над «Минеями», завел вслух: – «Сего 1722 года ноября 1 дня находился в доме моем в гостях у меня посыланный в Сибирь по казенным делам господин секретный дьяк Иван Иванов Крестинин с протчими находившимися при нем людьми. А была у меня кумпания, которая все наше благородное опчество отразила… Но тот господин секретный дьяк, сильно от напитков разгорячась, между протчими разговорами вступил в нескромный разговор с женской персоной здешнего секретаря Аггея Кравина с законною женою его Стефанидой Петровной и стал говорить ей всякие неподобные речи, и стал ту святую женщину бесчестить всякою великою непотребной бранью, равно называть дикующей, и требовать от нее сладких услуг…»
Похабин, слушая, довольно перекрестился:
– Ты, барин, так и сказал. Ты, барин, смело сказал. Все, что думал, то и сказал, наверное, ничего не скрыл. А потом стал девок лапать, спрашивал зачем-то, нет ли среди них дикующих. Прямо страсть!
– Да что ты? – удивился Иван.
– И не посмели к тебе подступать люди, барин, – рыжий Похабин в восторге закатил хитрые прищуренные глаза. – Ты прямо ироем был. Ты на иконе поклялся, что с самим государем водку кушамши, а потом хозяина недоверчивого священника-батюшку за бороду взял, хотел убить за недостаток доверия, но Стефанида Петровна вас отговорили. Так вы и страдали – то священника возьмете за бороду, то Стефаниду Петровну за грудь. А потом перекинулись на местного купца Хренова.
– Чего ж ты не остановил? – простонал Иван.
– Как это не остановил? Я всяко останавливал. Я всех останавливал. Особо тех, которые самовольно хотели выйти из избы. Вы сами поставили меня в дверях с двумя пистолетами.
– А господин Чепесюк? – простонал Иван.
– А чего господин Чепесюк? Господин Чепесюк человек казенный, неразговорчивый. Когда гренадер Маслов прибежал и сказал господину Чепесюку, что тебя, барин, наверное, сейчас убьют, господин Чепесюк только и сказали: «Не думаю», и никаких больше распоряжений не последовало.
– Совсем никаких? – несколько приободрился Иван.
– Совсем никаких.
– А батюшка, да тот купец?… – с надеждой спросил Иван. – Они, наверное, все врут?…
– А ты почитай, – мирно предложил Похабин. – Ты почитай, почитай. Мы правду-то вычислим.
– «…И тот господин секретный дьяк Иван Иванов Крестинин выхватил сабельку и такое бешенство учинил в доме моем, меня за хозяина уже не считая, что только не приказал в окно из пушек стрелять, сказал, что такое будет пожже, когда подойдет главный обоз с пушками да с пороховым припасом. И уговаривал я всячески гостя, говорил, что прислушаться надо к совести, а он не прислушивался и с азартом подступал к Стефаниде Петровне, нескромно ее хватая, а дерзкий волонтер Похабин с пистолетами в руках стоял в дверях на охране, рожа зверская. И я сбежал в страхе и заперся на дворишке в простых хоромах, а тот господин секретный дьяк и пакостный его волонтер Похабин военными сабельками страшно бряцали за окном и песни богомерзкие громко пели, обещая с рассветом полное пушками и пищалями разбитие крыши над моей головой произвести…»
– Все правда, барин, – подумав, подтвердил Похабин.
– «…А тот волонтер, рожа мерзкая, прозвищем Похабин, в ту ночь дерзко, не соблюдая никакого законного порядку, влез в один дом, где ночевала одинокая молодая девка Ефросиния, да много шуму там понаделал. И прознали мы, что тот волонтер Похабин только называется так, а на деле он беглый дворовый человек, которого давно ищут по Сибири. А чего его искать, если его запросто взять можно? Он в обозе того господина секретного дьяка идет. А я побои терпел, да имею на лице боевые знаки?…»
– А тут врет поп, – рассердился Похабин. – Этот местный батюшка, барин, совсем дурак. Так скажу, что сильно отстал он в мыслительной силе от своей супруги.
