Бернард Корнуэлл - Рота Шарпа
- Он хочет добраться до Терезы, сэр. Он знает, где она, - прошептал он, уверенный, что Шарп услышал. Но лицо офицера по-прежнему было спокойным, и Харпер подумал, что говорил слишком тихо. – Сэр?
- Я слышал, сержант. Спасибо. Вернитесь в строй, - Шарп не реагировал, только улыбался, глядя на дюжину лиц. – Мы были вместе семь лет, по крайней мере, большинство из нас, и я не думаю, что этим все закончится, – в их глазах сверкнула надежда. – Но даже если так, я хотел бы поблагодарить вас. Вы хорошие солдаты, отличные стрелки, лучшие из лучших, - теперь глаза сияли от удовольствия, но Шарп не смотрел ни на них, ни на Хэйксвилла. Подойдя к оружейному ящику, он вытащил первую попавшуюся винтовку и поднял ее над головой: - Жаль, что их у вас отняли. Клянусь: вы получите их назад, как и мундиры.
Стрелки улыбались. Хэйксвилл усмехнулся и увидел лицо Шарпа, в ужасе смотревшего на затвор винтовки. Переведя взгляд на Хэйксвилла, он крикнул:
- Сержант?
- Лейтенант, сэр?
- Чья это винтовка?
- Винтовка, сэр? Не знаю, сэр, - он дернулся, чувствуя подвох.
- Она заряжена, сержант!
- Заряжена, сэр? Не может быть, сэр?
- Вы проверяли?
Хэйксвилл заколебался. От его взгляда не ускользало ни малейшее нарушение устава, но упоенный желанием побыстрее избавиться от зеленых курток, он не проверил винтовки. Он обмозговал проблему и улыбнулся:
- Еще нет, лейтенант, сэр. Но ящик еще не закрыт, сэр, правда? Я проверю их через минуту, – лицо его задергалось, голубые глаза замигали: Хэйксвилл тщетно пытался контролировать себя.
Шарп учтиво улыбнулся:
- Я избавлю вас от этой обузы, сержант.
Он аккуратно положил винтовку, а потом выложил и остальные, одну за другой, нацелив их в толстое брюхо Хэйксвилла. Он начал взводить по очереди все курки, нажимать все спусковые крючки, и с каждым щелчком лицо Хэйксвилла дергалось. Глаза Шарпа неотрывно смотрели на лицо сержанта, даже когда он переходил к следующей винтовке, он видел судорогу напряжения и вздох облегчения каждый раз, когда искры гасли на пустой полке затвора. Стрелки, которых сержант только что так унизил, смеялись над страхом Хэйксвилла, но они не переставали бояться его. Это был человек, которого нельзя убить, и Шарп знал единственный способ развеять их уверенность.
Хэйксвилл в ужасе глядел, как Шарп оттягивает кремень, взводит курок, как щелкает, вставая на место, спусковой крючок. Сержант облизнул пересохшие губы, дернулся и перевел взгляд на лицо Шарпа, потом снова на дуло, указывающее ему в живот.
Шарп медленно пошел к нему:
- Так значит, тебя нельзя убить, да? - Хэйксвилл кивнул, попытался улыбнуться, но приближающееся дуло его пугало. Шарп подходил ближе. - Тебя пытались повесить, но ты выжил? Это правда? - Хэйксвилл снова кивнул, рот его округлился. Шарп прихрамывал, бедро болело. – Хочешь жить вечно, сержант? – кто-то из стрелков прыснул, Хэйксвилл дернулся посмотреть, кто именно, но Шарп поднял ствол, и глаза метнулись обратно. – Вечно хочешь жить?
- Не знаю, сэр.
- Не «лейтенант, сэр»? Язык проглотил, Хэйксвилл?
- Нет, сэр.
Шарп улыбнулся. Он был уже возле сержанта, винтовка упиралась тому в подбородок.
- Думаю, ты скоро умрешь, сержант. Сказать, почему?
Ангельские голубые глаза дернулись вправо-влево в поисках того, кто придет ему на помощь. Хэйксвилл ждал нападения ночью, во тьме, но не при ярком солнечном свете на виду у сотен потенциальных свидетелей. Но никто не обращает внимания! Винтовка дернулась, тронув взмокший подбородок.
- Сэр!
- Посмотри на меня, сержант. Я открою тебе один секрет.
Хэйксвилл перевел взгляд на Шарпа, их глаза встретились:
- Сэр?
Стрелки все еще наблюдали, и Шарп говорил громко, чтобы они слышали:
- Думаю, сержант, тебя никто не может убить. Кроме, - он понизил голос: - кроме, сержант, того, кого ты пытался убить, но не смог. Знаешь о ком я, сержант?
Взмокшее лицо еще больше пожелтело, оно выражало ужас, дергалось, и пришлось снова упереться винтовкой в подбородок.
- Нет, сэр!
- Отлично, - холодная бейкеровская сталь касалась кожи Хэйксвилла. Шарп понизил голос, теперь его мог слышать только сержант: - Ты труп, Обадия. Волшебство исчезло, – и вдруг громко крикнул: - Бам!
Хэйксвилл отпрянул, поскользнулся, издал горестный вопль, как ноющий ребенок, и распластался на траве. Шарп расхохотался, ткнул в него винтовкой и нажал на спусковой крючок, кремень щелкнул по пустой полке. Хэйксвилл валялся на земле, лицо его выражало ненависть, но Шарп уже повернулся к ухмыляющимся стрелкам:
- Смирно! - Они подтянулись. Шарп снова заговорил с ними, но на этот раз голос его был сух и невыразителен: - Помните, я поклялся: вы получите назад и винтовки, и мундиры, и меня! – он не знал, как этого добьется, но добьется обязательно. Повернувшись к сержанту, он указал на семиствольное ружье на плече Хэйксвилла: - Отдайте это мне! - Хэйксвилл медленно отстегнул ружье вместе с подсумком, и Шарп повесил его на плечо рядом с винтовкой. Он снова взглянул на так и не поднявшегося сержанта: - Я вернусь, сержант. Запомни это.
Взяв стопку мундиров под мышку, Шарп захромал прочь. Он знал, что Хэйксвилл попытается отомстить стрелкам, но знал и то, что сержант был унижен у всех на глазах, а именно это было нужно его роте, роте Шарпа.
Это была маленькая, даже крошечная победа, но она стала началом долгого боя, который должен закончиться в бреши Бадахоса.
Часть четвертая Суббота, 4 апреля – понедельник, 6 апреля 1812 года
Глава 21
Французы все-таки выступили – но не навстречу Веллингтону у Бадахоса, а к новому испанскому гарнизону в Сьюдад-Родриго. Новости эти принесли партизаны, перехватившие курьеров с донесениями, некоторые депеши были в крови. В них говорилось о раздоре среди французских генералов, задержках войск и сложностях замещения осадной артиллерии, практически полностью оставшейся в северной крепости. Известия подстегнули Веллингтона: он хотел, чтобы осада Бадахоса закончилась в кратчайшие сроки, и не собирался давать французам ни единого шанса отвоевать Сьюдад-Родриго. Испанскому гарнизону он не доверял, поэтому хотел, чтобы армия двинулась на север, укрепляя решимость союзников. Скорость! Скорость! Скорость! Все шесть дней после Пасхи он засыпал генералов и штабных офицеров письмами: «Дайте мне Бадахос!» Шесть дней батареи, установленные на руинах форта Пикурина, безостановочно пытались пробить бреши в стене, поначалу без особого эффекта. Потом вдруг расшатавшиеся камни рухнули в ров, сопровождаемые лавиной обломков. Взмокшие, закопченные артиллеристы издали победный крик, а пехота, охранявшая батареи от возможных вылазок противника, глазела на возникшие бреши и гадала, что приготовят им французы.
По ночам французы попытались заделать повреждения. Пушки из Пикурины периодически поливали обе бреши картечью, но каждое утро разбитые стены были прикрыты бревнами и мешками с шерстью. Приходилось начинать каждое утро с пробивания этой многослойной перины, пока та не разлеталась в клочки – только тогда железные ядра могли продолжать свою тяжелую работу, долбя, скребя и вырезая в камне две новых дороги в город.
Дамба все еще держалась, поэтому рукотворное озеро по-прежнему защищало город с юга, направляя любую атаку на бастионы вдоль стен, в обход, а не напрямую. Северные батареи продолжали обстреливать форт, прикрывающий дамбу, а пехота вела вперед траншеи, пытаясь пробиться к форту на расстояние мушкетного выстрела, однако была отброшена. Каждая пушка на восточной стене Бадахоса - от замка, прибежища птиц, до бастиона Тринидад - обрушивала на траншеи такой железный ливень, что выжить не мог никто, поэтому попытки пришлось оставить: пусть дамба стоит, а пехота идет в обход. Инженеров это не радовало.
- Время, мне нужно время! – полковник Флетчер, раненый в схватке с французами, не мог оставаться в постели. – Он хочет, чтобы я сотворил чертово чудо!
- Да, хочу, - в комнату бесшумно вошел генерал, и Флетчер, резко обернувшись, скривился: рана еще болела.
- Милорд! Мои извинения! – шотландец почти рычал, тон его был далек от извиняющегося.
Веллингтон жестом пресек все дальнейшие разговоры на эту тему, кивнул ожидавшим его офицерам и сел. Майор Хоган знал, что генералу всего сорок три, хотя он выглядел старше. Впрочем, все они выглядели старше: осада разрушала их, как они разрушали два бастиона. Хоган вздохнул, поскольку знал, что встреча эта субботним утром 4 апреля (дату он тщательно записал на верхней строчке чистой страницы блокнота) будет бесконечным и яростным спором между генералом и инженерами. Веллингтон достал свою карту, развернул ее и прижал углы чернильницами.
- Доброе утро, джентльмены. Израсходованный боезапас?
