Валерий Кормилицын - Держава (том второй)
— Хочешь ли ты с нами разговаривать? — то ли прошептал, то ли прохрипел медиум.
Подрожав, блюдце по–прежнему указывало стрелкой на кружок с буквами»да».
— Что ждёт Россию? — спросил у духа Георгий Акимович.
Блюдце не двигаясь, замерло на месте.
— Что ждёт Россию? — вновь задал вопрос медиум.
Тишина.
Максим Акимович хотел уже разорвать магический круг, так как ужасно зачесалась шея, и ещё ужаснее захотелось выпить.
«Император где–то рядом», — сделал он умозаключение, и в этот момент блюдце запрыгало как бешеное, указывая стрелкой то на одну букву, то на другую.
Все сосредоточенно следили за блюдцем, стараясь запомнить буквы. И вдруг блюдце подпрыгнуло и раскололось.
Не удержавшись, Любовь Владимировна и Лиза вскрикнули, но магический круг не разорвали, по–прежнему соприкасаясь мизинцами.
— Иди. Иди, тень Александра. Возвращайся на своё место в царство мёртвых… И пусть воцарится мир между нами навсегда!
Последние слова старшему брату очень понравились, и он всё–таки почесал кадык, высказав первое пришедшее на ум:
— Не можете летать — не трожте метлу, — по очереди оглядел присутствующих дам. — Что произнёс император? — обратился ко всем с вопросом. — У меня получилось «Небытие»…
Все согласно покивали головами.
— Как всегда, ерунду сказал, — подытожил медиум.
— Но–но! — возразил ему старший брат. — Пойдём лучше выпьем…
— К тому же и повод есть, — поддержал его младший, весьма удивив Максима Акимовича и его сыновей — как это без спора согласился.
— Какой повод? — на всякий случай уточнил он.
— Как какой? Вчерашняя отставка Витте с поста министра финансов.
— Так вроде Витт пошёл на повышение, — сел за праздничный стол Рубанов–старший: «Здесь уютнее, чем за алтарём со свечкой», — подумал он: — Теперь стал председателем Комитета министров вместо скончавшегося 29 мая Ивана Николаевича Дурново.
— Витте воспринял новое назначение как личную обиду… Такое ходит мнение среди умных людей, — выпил рюмку коньяку, чокнувшись со старшим братом.
Аким с Глебом последовали их примеру.
Дамы снимали нервное напряжение вином.
— А ты когда почувствовал себя офицером? — поинтересовался Аким у брата. — После того, как государь поздравил вас с первым офицерским чином?
— Нет. Тогда я ещё находился в какой–то прострации… А вот когда наш эскадронный произнёс: «Господа ОФИЦЕРЫ, прошу по коням», — тогда я и почувствовал, что из юнкера превратился в корнета…
— Большинство газет весьма озадачены отставкой… И никак не решат — опала это или повышение, — закусил долькой лимона коньяк Георгий Акимович.
— А умные люди, к коим корреспонденты не всегда относятся, однозначно решили, что опала! — тоже пожевал дольку лимона Рубанов–старший. — И я так думаю. Сергей Юльевич стал считать себя умнее господа Бога, а не то, что императора. Особенно их мнения разошлись по Дальнему Востоку. Государь считает большую азиатскую программу — главной задачей своего правления… А Витте этого не понимает. В прошлом году посетил Дальний Восток и преподнёс Николаю по этому вопросу весьма нелестную оценку, заявив, что русское дело там проиграно… Николай указал ему, как министру финансов, если что–то неготово, следует вкладывать средства и спешить, утроив усилия освоения территорий. В этом месяце, как ты знаешь, Россия открыла сквозное движение по Сибирской железнодорожной магистрали. Но не сделана Круго—Байкальская дорога, и переправа через Байкал осуществляется на паромах, что замедляет время. 30 июля, чтоб упрочить дальневосточное положение, государь назначил наместника, коим стал адмирал Алексеев, знающий обстановку лучше Витте, потому как несколько лет являлся начальником Квантунской области. Он тоже указывает на опасность положения, но не даёт совета свёртывать все начинания, а требует принятия строгих мер по усилению обороны на дальневосточном направлении и указывает на нехватку средств, отпускаемых министром финансов на укрепление главной морской базы на Тихом океане Порт—Артура. Государь считает, что в 1905–06 годах, Россия будет достаточно сильна на Дальнем Востоке, чтоб победить в случае войны Японию. А твои друзья, дорогой мой братец, дописались в газетах до того, будто Николай и его маменька заделались купцами, вложив деньги в лесные концессии на реке Ялу в Корее. Вот из–за этого, дескать, и разгорается весь сыр–бор. Из–за царских деревообрабатывающих фабрик, — засмеялся Максим Акимович, подливая себе и брату. — Как младший, сам бы мог за мной поухаживать, — попенял Георгию. — Хитрый стал, как с евреями связался.
Лучше бы он этого не говорил, так как выслушал длинную тираду по поводу положительных качеств и ума у представителей еврейского народа.
— Да я этого и не отрицаю, — миролюбиво произнёс старший Рубанов. — Даже гениальный Витт под их дудку приплясывает…
— Это как? — удивился младший. Но удивление было радостным.
— Очень просто. Еврейская жена отчего–то всегда руководит мужем, к какой бы нации он не относился… Вот и Матильда Нурок, по первому браку Лисаневич, полностью овладела волей суженого, сделав его ряженым.
— Давай без загадок.
— Какие загадки. Маскируется под русского патриота, выполняя все пожелания кагала. Мне об этом ещё Сипягин говорил. Кстати, злопыхатели, как называет своих критиков Витте, хором утверждают, что первую жену элементарно отравили, чтоб женить Сергея Юльевича на Матильде.
— Но ты в это не веришь, надеюсь. Это же бред! — возмутился младший брат.
— Нет, конечно. Но в 1880 году Витте назначили начальником службы эксплуатации в администрации Общества Юго—Западных железных дорог, и он переехал на жительство в Киев. Председателем правления Общества был варшавский банкир Блиох. Вот у него и Кронненберга Витте стал практически лакеем… Позже подружился с берлинским банкиром Мендельсоном. Ближайшим советником у него — директор международного банка Ротштейн…
— Правда? Теперь я Сергея Юльевича Витте ещё больше уважаю, — наполнил рюмки Георгий, сейчас только заметив, что за столом они остались втроём.
Лиза внимательно слушала дядю и отца. Остальные испарились, как дух царя Александра.
____________________________________________
В задымлённом от табака трактире села Александровское, что рядом с Обуховским заводом на Невской заставе, сидели за столом и нещадно дымили папиросами Шотман и Северьянов.
— После так называемого объединительного съезда, я пришёл к выводу, что социал–демократы — самая разобщённая организация. Эсеры в одном кулаке и спаяны дисциплиной. Бунд сейчас на взлёте. На съезде было сплошное гавканье… Ну, а что ты хочешь? Собрались вместе двадцать шесть организаций. Ты не только слушай, но и наливай, — закурил новую папиросу Шотман. — Делегаты тут же разбились на группировки: «Искровцы большинства», куда я вошёл, став «твёрдым» ленинцем…
— В каком смысле — твёрдым? — хмыкнул Северьянов.
— Не в том, о чём ты подумал… Нет, я и в этом смысле твёрдый, — заулыбался Шотман. — Кстати, по паспорту я сейчас Горский. А то ты всё: «Шотман», да «Шотман». Пока забудь об этой фамилии, да и себе какую–нибудь красивую возьми… Эдельштейм там, или Ахиезер… А то что это за фамилия — Северьянов… Даже брат Ленина, Дмитрий Ульянов, приехал на съезд под фамилией — Герц… Ну ладно, шутки в сторону. Ещё были «искровцы меньшинства» — мартовцы. Вот они–то «мягкие». Мартов—Цедербаум, Макадзюб.., улавливаешь, какие фамилии музыкальные… Троцкий—Бронштейн, Мандельберг, Дейч, Крохмаль, Зборовский… Семь делегатов, в общем. Бунд против нас. «Южный рабочий» и сторонники «Рабочего дела». А ещё так называемое «болото». Четыре делегата — и вашим и нашим… По основным вопросам мы их пересилили. Владимир Ильич был подлинным руководителем съезда. Самое важное, что мы сделали — это приняли программу партии. Ленин настоял, чтоб были чётко сформулированы основные положения о диктатуре пролетариата. Перегрызлись с бундовцами, «болотом» и «экономистами», пока обсуждали аграрную часть программы. Они тыкали нам в уши гнилыми своими утверждениями, о нереволюционности крестьянства, прикрывая боязнь поднимать сельских тружеников на революцию.
«Я бы тоже побоялся наших рубановских поднимать, — подумал Северьянов. — Одно дело коровку спереть, совсем другое — революция… Пожгут всё с дури и самим жрать нечего станет…
— … Утвердили программу–максимум и программу–минимум, — продолжал рассказ о съезде Шотман—Горский. — Теперь знай, что наша конечная цель — построение социалистического общества, а условие осуществления этой великой цели — социалистическая революция и диктатура пролетариата. Ближайшие задачи: свержение царского самодержавия, установление демократической республики и право наций на самоопределение.
«Да это же разрушение России», — выпил стакан водки Северьянов.
