Валерий Кормилицын - Держава (том второй)
— Вы сделали для России и её православного народа великое дело, — обратилась к ним Прасковья Ивановна. — Прославление преподобного Серафима на века оставит след в памяти и душе народной. Мне ведомо, что многие неверующие за эти дни обрели веру, нашли утешение в скорбях, разрешение тяжких недоумений и сомнений духа. Многие встали на добрый, истинный путь, ибо тёплого молитвенника и великого Предстателя явил Господь людям Своим — преподобного Серафима Саровского. А тебя, государь и Царство Русское ждут кровь и испытания… Грянут великие потрясения в Царстве Русского Народа. Люди забудут, что первый долг русский, после Православия, и главное основание истинного христианского благочестия — в усердии и ревности к своему Царю—Богопомазаннику… Так говорил преподобный отец Серафим, — перекрестилась она. — Господь Бог попустит на время восторжествовать в России беззаконным людям, даже и не русским от рождения. Ясно видел грядущее святой прозорливец Серафим. Всё это случится по предопределению Христа Бога нашего, за упадок веры святой и благочестия людского. Святой Серафим хочет поддержать тебя, дабы в трудные минуты тяжких испытаний ты не пал духом и донёс до конца Свой Тяжёлый, Христу в уподобление, Крест Искупления Своих подданных, изменивших присяге и предавших Тебя. Русские люди должны оглянуться на себя и опомниться, пока ещё не поздно, пока не услыхали ещё грозных слов Божиих: «Се оставляется вам дом ваш пуст!». Взывай к людскому благочестию, государь. Прославляй святых и может тогда народ твой обратится к Богу и Церкви Его…
— Матушка Параскева, я вам не верю, этого не может быть… Гибель России. Династии. Церкви… Я видела наш народ. Он спокоен и тих, — заикаясь, произнесла царица.
Тогда пожилая женщина пошарила рукой и вытащила из–под одеяла кусок красной материи:
— Это твоему сынишке на штанишки… И когда он родится, тогда поверишь моим словам… Молитесь за себя и народ свой, и Бог не оставит вас милостью своей…
И когда Николай с Александрой стояли уже в проёме двери, они услышали:
— Государь, ты сойдёшь с престола сам и станешь выше всех царей…
— Ники, я не хочу больше никуда ехать, — дрожала в коляске Александра, прижимаясь к плечу мужа. — Я боюсь!.. Я очень боюсь, Ники… Нам надо найти молитвенника, подобного Святому Серафиму, чтоб он отмолил нас и Россию…
Николай не ответил ей, задумчиво глядя на деревья по сторонам дороги.
Так же молча, он принял письмо от Мотовиловой, положив его в нагрудный карман.
Елена Ивановна всё поняла.
— Сядьте и успокойтесь, — властно сказала она. — Господь не попустит разрушиться земле Русской. Пройдя испытания Россия возродится и возвеличится… Так говорил мой супруг, а ему пророчествовал сам Серафим Саровский: «Ты не доживёшь, — говорил преподобный Серафим, — а жена твоя доживёт, когда в Дивеево приедет вся Царская Фамилия, и Царь придёт к ней. Пусть она ему передаст». — И вот вы пришли… Всё сбылось… А письмо написано старцем по откровению Божию… Я не читала его, но в нём вся правда…
Николай прочёл письмо, вернувшись в игуменский корпус.
Слёзы текли из его глаз, когда закончил чтение.
О чём написал ему святой Серафим, Николай не рассказал никому, даже другу детства великому князю Александру Михайловичу.
Лишь одна Александра знала содержание письма.
— Ники, нам надо найти МОЛИТВЕННИКА, — произнесла она. — Ведь есть же в России хоть один праведник, чтоб отмолил нас от несчастий и бед. Надо найти его…
— Надеюсь, Николай не станет слушать этих безумных старух, что бы они ему не говорили, — поделился своими мыслями с великим князем Сергеем, друг детства русского самодержца Александр Михайлович, пока ехали в экипаже, на что тот лишь осуждающе покачал головой. — Лучше, когда приедем в Петербург, вызовем дух Александра Третьего и узнаем нашу судьбу и судьбу России.
____________________________________________
Через месяц после начала торжеств в Сарове, семьи Рубанова–генерала и Рубанова–профессора, собрались в генеральском доме отметить окончание Глебом Николаевского кавалерийского училища.
Отец и два сына–офицера сидели за столом в белых мундирах. Погоны Рубанова–старшего украшал генерал–адьютантский вензель, а погоны сыновей — две офицерские звёздочки.
— Подпоручик и корнет, — похвалился Максим Акимович сыновьями перед семейством младшего брата.
На что Георгий Акимович язвительно улыбнулся.
Старшая, восемнадцатилетняя дочь скорчила насмешливую гримасу, прошептав: «Сатрапы!».
Любовь Владимировна залюбовалась красавцами–офицерами, а тринадцатилетний Арсений и восьмилетний Максим с восторгом приблизились к двоюродному брату и почтительно стали разглядывать нагрудный знак об окончании училища.
— Я в гимназию, как Арсений, не пойду, — решительно произнёс Максим.
— А куда же ты пойдёшь? — поинтересовалась сестра.
— В кадетский корпус пойду.
— А я после гимназии не в университет, а в артиллерийское училище поступлю, — испортил настроение своему отцу Арсений.
— Георгий, а у тебя прекрасные сыновья растут, — добродушно улыбнулся Максим Акимович.
Про дочь говорить не стал.
— Ну как прославили Серафима? — ехидно ухмыльнулся Георгий Акимович.
— Всё прошло при огромном скоплении народа… Государь преподнёс подданным нравственный пример Веры и Примирения во имя России, — ответил Максим Акимович. — Но твоим друзьям это ни о чём не говорит, неразумный брат мой. У них, как я понимаю, совсем другие цели…
— Господа, да забудьте хоть на время свою политику. Давайте поговорим о семейных делах, — внесла здравое предложение Ирина Аркадьевна, подойдя к мужу и нежно растрепав ему причёску. — В сентябре нашему папе шестьдесят исполнится… Предлагаю по этому поводу снять ресторан.
И на вопросительно–удивлённые взгляды присутствующих по–гусарски воскликнула:
— Гулять, так гулять, господа… С цыганами…
Лиза осуждающе поглядела на свою тётю.
— Поддерживаю-ю! — завопил младший Максим. — Мне в октябре девять лет стукнет… Тоже предлагаю снять ресторан, — развеселил компанию.
— А что это за картина на стене? — поинтересовалась Лиза, с любопытством разглядывая шедевр.
— Это мне юнкера подарили, — скромно потупившись, объяснил Глеб. — Как вы видите, горизонтальная линия делит лист на две части: верхняя часть означает небо, а нижняя — пустыню. И надпись: «Властелин планеты «Славная Школа» 1903 г.». Это обо мне…
— Скромность украшает мужчину, — язвительно фыркнула двоюродная сестра.
Аким мысленно с ней согласился.
— О-ой, смешно, — возмутился Глеб. — Думаете легко стать живым богом?..
Не заметил, как профессор и дочка переглянулись и покачали головами.
— После некоторых неудач я стал лучшим наездником среди «зверей» и благородные корнеты, уразумев это, преподнесли мне шпоры.
— До этого они тебе золотую репу преподнесли, — слегка куснул брата Аким.
— … Шпоры даются за успехи в верховой езде, и считается большой честью оказаться в первой десятке, получивших эти знаки отличия, — не слушая его, продолжил Глеб.
— Ну, как я знаю от старшего брата, — закусывая шустовский коньяк, забубнил Георгий Акимович, — юнкера–николаевцы — большие оригиналы… Особенно по отношению к младшему курсу. И в чём заключается тайный смысл церемонии?
— Ночью, в одном нижнем белье проскакать по городу на лошади, — предположила Лиза и покраснела под взглядами матери, тёти, братьев и мадам Камиллы.
— Лиза-а, прочтите книгу господ Юрьева и Владимирова «Светская жизнь и этикет. Хороший тон», — глянул на мадам Камиллу Аким, — А свод законов Клеопатры Светозарской — это уже вчерашний день…
Мадам Камилла подняла глаза к потолку, запоминая фамилии, и с уважением окинула взглядом молодого офицера.
— Не надо меня учить, господин подпоручик или как вас там, — засверкала глазами девушка.
— Нет, мадемуазель, надо, — заупрямился Аким, решив преподнести сестре урок: «Нет ничего важнее и хрупче, чем честь дамы, — пишут вышеназванные господа, — она походит на зеркало, которое тускнеет от одного дыхания».
Мадам Камилла оглядела себя в висевшее на стене, рядом с картиной «Властелин планеты» зеркало, и к её радости оно не потускнело.
«…Поэтому дама должна избегать всего того, что могло бы послужить поводом к невыгодным для неё толкам», — наизусть шпарил Аким.
«А господа Юрьев и Владимирский не столь уж и глупы», — подумала мадам Камилла.
— Неплохо! — почесал в затылке Глеб.
— … Некоторым юношам тоже небезынтересно узнать о приличиях, — благосклонно оглядел младшего брата Аким: «Чесать в голове, запускать пальцы в волосы, в нос, в ухо и тушить свечу перед носом присутствующих — верх неприличия».
— А я и не тушу, — оправдался Глеб.
— А что делали со шпорами? — стал выпытывать Аким, забыв о Лизе.
Максим Акимович даже отложил куриную ножку, чтоб не прослушать азы новой юнкерской церемонии.
