Артуро Перес-Реверте - Тайный меридиан
– Вот здесь это было, – сказала Танжер.
Когда они остались одни, она, казалось, стала иной. Более спокойной и естественной, словно сдала какую-то вахту. Иногда она останавливалась, показывала ему что-нибудь примечательное. Сумку, висевшую на плече, она по-прежнему прижимала локтем, синяя юбка мягко колыхалась в такт шагам.
Они шли по старым улочкам, и неверный свет фонарей отражался в ее темных зрачках.
– Здесь был замок Гуардиамаринас, – сказала она.
Они остановились на улице, которая взбиралась вверх к римскому театру и старой крепостной стене, рядом с руинами, на которых стояли каменные колонны и две стрельчатые арки, давно уже не поддерживавшие никаких сводов. Дальше была третья арка, под которой был вход в узкую улочку. Пахло соленым морским воздухом, слышно было, как неподалеку бьются волны, а еще пахло древними камнями, мочой и нечистотами. Пахло так, сказал себе Кой, как пахнет в закоулках заброшенных портов, где нет осветительных мачт с гроздьями галогенных ламп, куда так и не заглянул век пластика и технологий, где все погружено в мертвые времена, неподвижные, как вода между пристанями, где бродят кошки и стоят мусорные баки, где светят подслеповатые фонари, где в темноте мелькают огоньки сигарет, под ногами хрустят бутылочные осколки, где проще простого найти кокаин по сходной цене и снять женщину на пятнадцать минут. Но и в порту Кадиса, находящемся в другой части города, уже ничего такого не было, прежние бордели и матросские пансионы сменились респектабельными барами и гостиницами. Не валялись под навесами и портовыми кранами скорлупки каштанов, не разыскивали свое судно на рассвете пьяные моряки, не шагали патрули морской полиции, не дрались американские матросы. Все это переместилось в другие точки земного шара, да и там выглядело теперь иначе. Оставались еще такие порты, как Буэнавентура в Колумбии, с узкими улочками, лотками фруктов, баром «Бамбо», борделями и женщинами в столь облегающих и легких нарядах, что они кажутся нарисованными на коже. Или Гуайякиль в Эквадоре с креветочными коктейлями и игуанами, лазающими по деревьям в центре города под бой всех четырех часов Кафедрального собора, ночными стражниками с фонарями и ракетницами у пояса, чтобы отпугивать грабителей. Но это уже исключения. Теперь порты располагаются за пределами городов, они превратились в подъездные пути для автофур, суда причаливают точно по расписанию, выгружают из трюмов контейнеры, а матросы, филиппинцы и украинцы, из экономии не спускаются на берег и смотрят телевизор.
– Вот здесь, где мы сейчас стоим, проходил кадисский меридиан, – говорила Танжер. – Хотя так было всего лишь двадцать лет после тысяча семьсот семьдесят шестого года, потом его провели по обсерватории Сан-Фернандо Однако уже с середины восемнадцатого века он заменил собой на испанских морских картах традиционный меридиан острова Йерро – французы заменили его на парижский, а англичане на гринвичский.. Это значит, что если в то утро на «Деи Глории» определяли долготу по этому меридиану, то корабль затонул в четырех градусах и пятидесяти одной минуте от того места, где мы сейчас стоим. Если внести поправки по таблицам Перона, то точное местоположение затонувшего судна – пять градусов двенадцать минут восточной широты.
– То есть в двухстах пятидесяти милях отсюда, – сказал Кой.
– Да.
Они сделали несколько шагов и оказались под аркой. Фонарь с разбитым стеклом отбрасывал блики желтоватого света на окно с решеткой. Дальше, уже под открытым небом, Кой заметил культи разрушенных колонн. Здесь царило полное запустение.
– Первую обсерваторию здесь основал Хорхе Хуан, – сказала Танжер. – В башне, которой ныне уже не существует. Она находилась вот здесь, на территории, где сейчас коллеж..
Она говорила тихим голосом, словно место к этому обязывало. Или тьма, едва разбавленная желтыми бликами разбитого фонаря.
– Это все, что осталось от старого замка. А замок был построен на развалинах римского амфитеатра, в нем располагалась Академия гардемаринов.
Преподавали в ней и работали в обсерватории знаменитые моряки, настоящие ученые, такие, как Хорхе Хуан и Антонио де Уллоа, опубликовавшие свои труды по измерению градуса долготы на экваторе, Масарредо, великолепный морской тактик, Тофиньо, сделавший гидрографический атлас испанского побережья… – Она повернулась вокруг своей оси, разглядывая все, что ее окружало, и грустно прибавила:
– А после Трафальгара всему пришел конец.
Они прошли чуть дальше по этой улочке. На перекинутых через балконы веревках сушились простыни, как недвижные в ночи саваны.
– Но в тысяча семьсот шестьдесят седьмом году здесь все было по-другому. Тогда закрылся иезуитский мореходный коллеж, его собрание книг отошло к обсерватории, библиотека которой пополнялась и за счет покупок в Париже и Лондоне.
– Книги, который мы сегодня видели.
– Да, именно их ты и видел в витринах обсерваторской библиотеки. Трактаты по астрономии, мореходству и путешествиям. Это изумительные книги, и они до сих пор хранят свои тайны.
На старых камнях и оголенных кирпичах стен их тени соприкасались. На лицо Кою упала капля воды с повешенной сушиться простыни. Он поднял глаза и в темно-синем прямоугольнике неба увидел сияющую звезду По времени и по положению звезды Кой понял, что это Регул, передние лапы Льва, созвездия, которое перешло уже северное полушарие, как ему и положено.
– Академия находилась в замке, пока ее не перевели в другое место, а потом на остров Леон, ныне Сан-Фернандо, но обсерватория оставалось тут еще несколько лет, до тысяча семьсот восемьдесят девятого года. Тогда и меридиан Кадиса переместился на двадцать километров восточнее.
Кой дотронулся рукой до стены. Гипс распался под его пальцами.
– Что произошло с замком?
– В нем разместили казармы, а позже – тюрьму и в конце концов снесли. От него осталось две стены и арка. Вот эта арка.
Они обернулись и снова посмотрели на низкий темный свод.
– Что ты ищешь? – спросил он.
Он услышал, что она тихо, очень спокойно рассмеялась. На ее лице играли тени.
– Ты это знаешь. Я ищу «Деи Глорию».
– Я не про то. И не про сокровища и тому подобное… Я спрашиваю, чего ищешь ты для себя.
Он подождал, но ответа не последовало. Она молчала и не двигалась. По ту сторону арки появился свет фар, выхватил кусок улочки и снова скрылся. На мгновение он обрисовал ее профиль на стене.
– Ты знаешь, что я ищу, – сказала она наконец.
– Ничего я не знаю, – вздохнул он.
– Знаешь. Ты видел мой дом. Ты видел меня.
– Ты ведешь нечистую игру.
– А кто ведет чистую игру?
Она вдруг дернулась, словно хотела бежать, но все-таки осталась рядом с ним. Она была на расстоянии шага от него, и ему казалось, что он чувствует тепло ее кожи.
– Есть такая старая загадка, – помолчав, сказала она. – Ты хорошо отгадываешь загадки, Кой?
– Не слишком.
– А я хорошо. А эта – одна из моих любимых…
Есть где-то остров, на котором живут только рыцари и оруженосцы. Оруженосцы всегда лгут и предают, а рыцари – никогда. Понимаешь?
– Конечно. Рыцари и оруженосцы. Чего ж тут не понять!
– Хорошо. И вот один обитатель острова говорит другому: «Я тебя обману и предам…» Слышишь?
«Обману и предам». Вопрос: кто это сказал – рыцарь или оруженосец… Ты как думаешь?
Он растерянно потрогал нос.
– Не знаю. Это надо обдумать.
– Конечно. – Она смотрела на него прямо и твердо. – Обдумывай.
Она шла совсем рядом. У Коя закололо в кончиках пальцев. И голос его звучал хрипло:
– Чего ты от меня хочешь?
– Чтобы ты отгадал загадку.
– Я не об этом.
Танжер склонила голову набок и пожала плечами.
– Мне нужна помощь. Я не могу все сделать сама.
– На свете много мужчин.
– Вероятно. – Она помолчала. – Но у тебя есть некоторые достоинства.
– Достоинства? – Это слово озадачило его. Он было хотел найтись и ответить ей, но в голову ничего не пришло. – Наверное…
И остановился с полуоткрытым ртом и насупленными бровями. Тогда Танжер снова заговорила:
– Ты не хуже, чем большинство мужчин, которых я знаю.
А после паузы закончила:
– И даже лучше некоторых.
Не правильный какой-то разговор, раздраженно подумал Кой. Не такой разговор нужен был ему в ту минуту. Совсем не такой. А раз так, то лучше вообще обойтись без разговоров. Просто идти рядом с ней, молчать, угадывая теплоту ее веснушчатой кожи.
Лучше всего сейчас было бы спрятаться с подветренной стороны молчания, хотя языком молчания она владела куда лучше, чем он. Она владела им с незапамятных времен.
Он повернулся к ней и увидел, что она смотрит на него. Ниже светлой челки поблескивали ее темно-синие глаза – А ты, Кой, чего хочешь ты?
– Наверное, я хочу тебя.
Наступило долгое молчание, и он вдруг понял, что сказать это оказалось совсем просто, особенно вот так, в темноте, которая как бы набрасывала покрывала на лица и даже на голоса. Это оказалось настолько просто, что он услышал свои слова, прежде чем успел подумать, а потом чувствовал лишь некоторую неловкость и слегка покраснел, чего Танжер видеть, конечно, не могла.
