Фридрих Клингер - Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад
— Этот народ, Фауст, будет какое-то время вздыхать под гнетом деспотизма, потом, быть может, он принесет одного из своих королей на плахе в жертву{67} желанной свободе, чтобы впоследствии снова продать ее за золото и титулы его же наследникам. Впрочем, этот народ, известный своими пороками, — хороший поставщик рекрутов для ада, ибо когда-нибудь золото станет его единственным божеством.
Затем дьявол повез Фауста в Милан, где они побывали в соборе и присутствовали при убийстве герцога Галеаццо Сфорца{68} в день святого Стефана. Фауст слышал, как убийцы громко призывали святого Стефана и святого Амвросия и просили их о мужестве для совершения этого благородного дела.
Во Флоренции, древней резиденции муз, они видели, как племянник великого Козимо{69}, отца отечества, был умерщвлен у алтаря собора «Санта репарата» в ту самую минуту, когда священник поднимал тело господне; это было условным знаком, который подал убийцам Сальвиати, архиепископ Флоренции. Через своего племянника папа заставил Сальвиати содействовать этому преступлению, которое должно было уничтожить всех Медичи и сделать папу полным властителем Италии; впрочем, это относится уже к более поздней истории церкви.
В Испании они обнаружили, что на престоле обман и лицемерие скрываются под маской благочестия. Они видели, как на кострах во славу любвеобильного христианского бога сжигали людей. Они слышали, как великий инквизитор Торквемада{70} хвалился перед лицемерной Изабеллой и лживым Фердинандом{71}, что священный трибунал осудил восемьдесят тысяч подозрительных лиц и шесть тысяч еретиков уже предал сожжению. Когда Фауст впервые увидел на большой площади роскошно одетых дам и кавалеров, он подумал, что они собрались на веселый праздник. Когда же он услышал рыдания и жалобы несчастных людей, тянувшихся за церковной процессией, услышал, как священники поют при этом хвалу господу богу, он убедился, что злоупотребление религией превращает человека в самое ужасное в мире чудовище.
Проклиная весь род человеческий, Фауст продолжал тем не менее наслаждаться земными радостями и прелестными женщинами Англии, Флоренции и Испании и поверил наконец, что все эти ужасы неизбежно присущи природе человека, ибо последний принадлежит к тем животным, которые либо пожирают себе подобных, либо сами должны быть ими растерзаны.
9
Дьявол прекрасно видел, как сильно поражали Фауста все эти сцены, в какую ярость они его приводили и как постепенно при виде этих злодеяний все больше притуплялось его нравственное чувство, и решил на десерт показать Фаусту двор папы римского. Он знал, что там коренился самый обильный источник пороков, он видел в нем самую совершенную школу преступлений, которые распространялись отсюда с благословения главы христианства и наместника божия среди всех народов Европы. Он сказал Фаусту:
— Ты уже не раз бывал при больших королевских дворах и видел их образ правления. Отправимся теперь в Рим и посмотрим, лучше ли обстоит дело с церковью и ее правлением.
Хитрец льстил себя надеждой, что Александр VI{72}, который носил тройную корону и распоряжался ключами от рая и ада, поможет ему завершить его мрачный умысел против Фауста и ускорит его возвращение в преисподнюю. Пребывание на земле давно надоело дьяволу, — уже столько раз в течение тысячелетий он скитался по ней, и, как ни забавляли его черные деяния людей, но в конце концов все сводилось к одному и тому же. А ведь однообразие так утомительно. Легко понять, что любой дьявол, желая избегнуть его, охотно предпочтет тьму свету, — ведь и люди по этой же причине совершают по крайней мере половину тех глупостей, которые слишком часто завершаются преступлениями.
По пути в Рим они натолкнулись на два военных лагеря, расположившихся друг против друга. Одним войском командовал Малатеста да Римини, другим — папский генерал. Коварная политика Александра, который начал с того, что заманил молодого еще тогда короля Франции{73} в Италию, а потом выгнал его обратно, сводилась теперь к тому, чтобы при помощи яда, тайных убийств и открытой войны уничтожить всех мелких властителей в Европе, а из их земель и укрепленных замков создать княжества для своих незаконных детей. Он начал с самых слабых и выслал это небольшое войско, чтобы ограбить Малатесту да Римини. Когда Фауст и дьявол ехали по большой дороге, они увидели на холме близ папского лагеря двух знатных рыцарей, которые бились в горячем поединке. Любопытство заставило Фауста подъехать ближе, дьявол последовал за ним, и скоро они поняли, что разгоряченные воины намерены разойтись не раньше, чем один из них падет от меча другого. Но особенно странным показалось Фаусту, что рядом с борющимися стояла белоснежная коза, разукрашенная яркими лентами, которую держал равнодушный оруженосец и которая, очевидно, предназначалась в награду победителю. На холме собралось множество рыцарей, желающих быть свидетелями исхода, этого поединка, но ждали они его с большим равнодушием. Фауст подошел к одному из них и, с характерной для немца прямотой, задал вопрос:
— Неужели рыцари дерутся из-за этой разукрашенной козы?
Он заметил, что оба дуэлянта при каждой паузе нежно посматривали на козу — будто, следуя рыцарскому обычаю, просили у нее защиты в минуту опасности. Итальянец холодно ответил ему:
— Конечно. И я надеюсь, что наш генерал отправит своего противника в ад за то, что, пока генерал выезжал для осмотра вражеского лагеря, этот состоящий под его командой рыцарь осмелился похитить из палатки генерала прекраснейшую в мире козу.
Услышав это, Фауст отступил, покачал головой и никак не мог понять, сон это или явь. На несколько секунд дьявол оставил его в этом смятении, а потом шепнул ему на ухо нечто такое, что заставило Фауста покраснеть и что осквернило бы эту бумагу. Между тем поединок продолжался с прежним жаром, пока шпага панского генерала не нашла отверстия в панцире противника и не пронзила рыцаря с такой силой, что, обливаясь кровью, тот упал на землю. В проклятиях он испустил дух, но последний взор его был обращен к козе, с которой он нежно прощался. Присутствующие приветствовали генерала радостными возгласами, а оруженосец подвел к нему козу, которую тот стал нежно ласкать и гладить, называя ее mia сага[13].
Борясь между негодованием и желанием смеяться, Фауст покинул место поединка. Дьявол сказал ему:
— Фауст, этот веселый поединок познакомил тебя с папским генералом. Но его противник не менее примечателен. Этот с опасностью для жизни дрался из-за белой козы, а генерал ради того, чтобы скорее получить наследство, отправил на тот свет двух своих жен: одну отравил, а другую собственноручно задушил. Обе принадлежали к самым знатным домам Италии. Теперь он сватается к третьей, и если он останется невредим, то, вероятно, и ее постигнет та же судьба. Оба они, впрочем, люди весьма благочестивые: они устраивают церковные процессии, дают небу обеты и молят его о победе. Как ты думаешь, на чью сторону должно было стать небо?
Лицо Фауста перекосилось от злости, и он оставил этот коварный вопрос без ответа. Дьявол, который хотел отомстить Фаусту за то, что тот всячески превозносил нравственную ценность человека, не мог в то же время удержаться от ядовитых замечаний по поводу склонностей папского генерала и человеческой извращенности вообще, на что Фауст, только что оказавшийся свидетелем величайшей мерзости, вовсе уже не мог найти ответа.
10
Вид Рима и его величественных развалин, над которыми, казалось, еще реял могучий дух древних римлян, поразил Фауста. Он довольно хорошо знал историю, и ожившие воспоминания и мысли об этом исключительном народе подняли и его дух. Однако новые жители этого города, некогда царившего над миром, скоро наполнили душу Фауста горечью и отвращением. По совету дьявола, они выдали себя просто за двух немецких дворян, которых привлекло в Италию величие Рима, однако их одежда и свита, их щедрость заставляли думать, что они не простые дворяне. Аббаты и матроны, сводники и сводни, шарлатаны и шуты окружили их и стали предлагать им свои услуги, едва лишь весть об их прибытии проникла в те слои общества, которые избрали себе прибыльное ремесло жить за счет человеческих пороков и легкомыслия. Предлагая Фаусту своих сестер и дочерей, жен или родственниц, римляне описывали их прелести и достоинства с таким пламенным красноречием, что окруженный со всех сторон Фауст не знал, с чего начать. Так как это сводничество самым забавным образом было облечено одновременно и в одежду безудержного сластолюбия и в тогу строгой религии, то Фауст пришел к заключению, что этому народу религия только для того и нужна, чтобы успокоить и усмирить негодующий внутренний голос человека, который протестовал против людских злодеяний и постыдных поступков.
