Александр Струев - Царство. 1951 – 1954
— Нельзя так про начальство! — строго заметила Нюра. — Забыла, где работаешь?
Подавальщица перепугалась.
— Никто не слышал? — спохватилась она, и, приоткрыв дверь, боязливо выглянула в коридор. — Пусто! — с облегчением вздохнула Лида.
За подобную работу, обеими руками держались.
— Садись, дуреха, чай пить будем, — проговорила Нюра. — Ну как, вчера в гости сходила?
— Сходила.
— Рассказывай!
2 июня, вторник
К княжескому амбару, из которого получился приличный гараж, сделали деревянную пристройку. В пристройке разместили уборную, душевую и три комнаты для отдыха. В одну из комнат, ту, что побольше, после смены постоянно набивались люди. На этот раз за столом сидели два водителя, доктор, телефонист и дежурный офицер. Через полчаса служебная машина повезет сменившихся в Москву. На столе красовалась поллитровка, потненькая, только из холодильника, лежали зеленый лучок, редис, батон бородинского, порезанное толстыми ломтиками сало. В жестяной баночке белела соль, туда макали и лук, и хлеб, и редиску, да все, что требовалось подсолить, жаль молотого перчика в хозяйстве не нашлось, с перчиком, особенно сало, ох как идет, — за милую душу! А соль — что соль? — вот перец — это да, это перец! Рядом с бутылкой возвышалась наполовину початая трехлитровая банка томатного сока. Телефонист в компании был самым молодым, поэтому разливал.
— Опять пируем! — заглянув в служебку, недовольно проговорил Букин.
— Давай к нам, Иваныч! — отозвался худосочный офицер, исполняющий обязанности начальника смены, ему было далеко за пятьдесят.
Андрей Иванович прикрыл за собой дверь и уселся с краю. Ему сразу выставили стакан, телефонист тут же стал наливать.
— Хватит, хватит! — удержал его Букин.
Хотя у дачной охраны был собственный начальник, Андрей Иванович по положению стоял выше. Его приход внес некоторую сумятицу, не был Букин компанейским с ребятами, все сводил к служебным взаимоотношениям, всегда требовательный, официальный, хорошо не зазнался, когда майорское звание получил.
— Почему по половинке пьешь?! — промычал начальник смены. — Неправильно это, компанию нарушаешь.
— Компании скоро домой, а я работаю, — отозвался Букин.
— Не серчай, у меня день рождения, — объяснил доктор, — вот и проставляюсь.
Букин иронически улыбнулся. Был день рождения или нет, здесь пили обязательно.
Телефонист достал вторую бутылку.
— Так вот, — продолжал рассказ рыжий водитель, — я эту Аньку вчера до Усово на «Зиме» подвез. Кажись, на меня клюнула!
— Неизвестно, кто на кого клюнул, она на тебя или ты на нее! — причмокнул именинник, приподнимая двумя пальцами до верха наполненный водкой стакан.
— Я-то сразу запал, как в магазин за куревом пришел, — улыбался рыжий водитель. — Стоит за прилавком такая козочка: «Здрасьте!» Ну, я тоже: «Здрасьте!». «Вы с госдачи?» — спрашивает, я — «Ну!», — и завязался разговорчик.
— Это он про продавщицу из сельпо распинается, Дон Жуан херов! — пояснил Букину доктор. — Ну что, ребята, давай за нас, за мужиков!
— Нет, сегодня пьем за тебя! — перебил телефонист. — Твои сорок три отмечаем, будь здрав!
— Поехали! — выдавил рыжий водитель, поднося ко рту стакан. Выпили.
— Хорошо пошла! — выдохнул врач.
— Ну и дрянь! — заедая луком, кривился телефонист.
— Сам ты дрянь, лекарство!
— Люблю лечиться! — заржал рыжий водитель.
Только со второго раза, запивая водку теплым томатным соком, Букин осилил свои сто пятьдесят. Сок почему-то был жидковат или ему так показалось. Андрей Иванович отломил кусочек от черствой бородинской горбушки и потянулся к соли.
— Сало возьми! — посоветовал начальник смены.
— Наедаться вредно.
— Во Иваныч дает! — усмехнулся телефонист. — Сало вредно!
— Когда же вы интеллигентом заделались? — с издевкой поинтересовался доктор.
— Пойду, ребята, — не реагируя на иронию, сказал Букин, встал и направился к двери.
— Давай, Иваныч! — напутствовал его врач. — Как машина придет, мы уходим. Тебе ничего в Москве не надо?
— Как раз надо, — остановился Букин. — Матери деньги завезешь?
— Запросто.
— Дома неделю не был, передай, жив-здоров.
Андрей Иванович отсчитал триста рублей.
— Пятый этаж, квартира сорок, на Соколе.
Букин не уходил, наблюдая, как доктор засовывает деньги в нагрудный карман рубашки.
— Я этой Анечке говорю, может на выходные в кино сходим или на танцы? Она хихикает, отнекивается, — продолжал историю рыжий водитель. — Так и не согласилась!
— Вот бабы! — с отчаяньем проворчал врач. — Черт их разберет — хочет, не хочет, только лыбятся!
— Наш Колька точно хочет! — указал пальцем на рыжего водителя телефонист. — И я хочу!
Мужики загоготали.
— Без баб жизни нет! — подытожил доктор. — Давайте, что ль, за баб!
— С удовольствием! — подмигнул начальник смены.
Телефонист достал из шкафчика очередную бутылку, ловко отковырнул с горлышка металлический козырек и потянулся дорезать сало. Водитель, который весь разговор молчал, завладел поллитровкой.
— Стоп! Руку не менять! — заорал доктор.
Разливать снова принялся телефонист.
— За баб! — причмокнул начальник смены.
— Да ну вас на хер! Бабы, бабы! Вам бы только бабы! — зло проворчал водитель, которому не дали разлить. — Я за себя пью! — Он залпом опрокинул стакан, зло стукнул им об столешницу, с рычанием откусил бородинский с салом, отпихнул стул, и грязно матерясь, покинул пропахшее алкоголем и табаком помещение.
— Готов! — определил телефонист и сплюнул в окно.
— Он после второго стакана х…еет, — заметил рыжий водитель. Правда, и сам выглядел, мягко говоря, не блестяще.
— Я раньше тоже быстро съезжал! — икнул телефонист. — Зато теперь три стакана хлопну и еще дышу.
— Закусывать надо, а не занюхивать, — елейно улыбаясь, промямлил доктор.
— Я всегда заку… закусываю… — отозвался телефонист.
— Ну че, на выход? — глядя на часы, проговорил офицер. Машина уже стояла у ворот.
Телефонист прихватил со стола редис, лук и сало. Рыжий водитель, тот, что хвастался любовными подвигами, дремал за столом.
— Эй, жених, подъем! — толкнул товарища врач.
— Иди на х…! — не открывая глаз, выругался рыжий водитель.
— Шагай, транспорт подъехал!
Товарищи подхватили его под руки и потащили на улицу.
— Может, на реку проскочим, окунемся? Заодно это хилое тело освежим! — толкая рыжего, предложил доктор.
— Не-е-е, вода холодная! — отказался телефонист.
Рыжий очнулся:
— Не хочу купаться!
Букин проследил, как смена загрузилась в автобус.
Каждый день перед отъездом в Москву в гараже налегали на водку. Всегда так было заведено, только раньше, при Сталине, пили с оглядкой, схоронившись, заперев дверь на ключ, тихонько, как мыши. Теперь контроль ослабился, стали глушить не стесняясь, чуть ли не на рабочем месте. Кто у кого начальство — не ясно. Старшим в смене работал бывший прикрепленный Молотова, перед Новым годом уволенный в запас, но по каким-то загадочным обстоятельствам возвращенный в органы государственной безопасности и откомандированный на хрущевскую дачу. Он-то и распустил дисциплину, при нем ребята стали пить как лошади. «Видать задание имеет — про Хрущева информацию собирать, — решил Букин. — Что у пьяного на языке, то у трезвого на уме, так гад, рассуждает!»
Пьянство в России-матушке во все времена было повальное. Все лечилось водкой: и болезни, и невезение, ну, а радость — само собой с чаркой встречали! Ни один праздник не обходился без тоста, без дружеских посиделок, объятий, танцев с поцелуями, а иногда и мордобоя. Эта особая горячность русской души была столетиями проверена. Гостей с рюмкой встречали, с рюмкой провожали, и люди спивались. Старший брат Букина на заводе вкалывал. Там тоже пили, да еще как, похлещи, чем здесь, в охране. В обеденный перерыв в закутке соберутся, стакан водки одним махом, без закуски, жахнут, и второй вдогонку, чтобы как следует забрало. Засосал стакан, рукавом промасленной робы занюхал, и снова пошел гайки крутить, только гул в голове стоит, как будто рядом бульдозер работает. На заводе нет времени рассусоливать, не до тонкостей. На заводе, как на войне, бутылку распечатали, разлили и — хлоп! Что только начальники не делали, чтобы к работягам в рот водка не попала. И усиленную охрану ставили, и вторым забором с колючей проволокой производство обнесли, а между заборами волкодавов пустили, и обыскивали при входе, но ничто от пьянства не спасало. Ребята костей из столовки нанесут и собак злющих приманивают. Через неделю те хвостами виляют, ластятся, лизаться лезут. Семидесятилетний токарь, ударник труда, через забор за водкой сигает, а псы его с восхищением обнюхивают, и мордами в комбинезон тыкаются, мол, погладь! За молодыми на предприятии глаз да глаз, куда идешь, зачем? Молодежь, известно, по жизни самая бесшабашная, а на семидесятилетнего Петровича, председателя цехового профсоюзного комитета, кто подумает? Невозможно предположить, что он, седой, как лунь, дедушка пятерых внуков, на посылках за водкой бегает! И Толян, крановщик в будке автокрана ящик пития припрячет и на завод через КПП припрет. Разные способы доставки водяры придумывали. На заводе братишкином работяги так нажирались, что «мама» сказать не могли, только рычат и мычат, но ходят, работают. Брат Андрея Ивановича в таком состоянии даже наливать не мог. Соседи удивлялись: «Как ты пьешь, Вован? Ты откусываешь водку, грызешь ее что ли?» «Гры-зу!» — мычал фрезеровщик. Каждый день, аккурат, полторы бутылки в перерыве из горла заглатывал, но план давал. Вот они, люди старой закалки, — дело делают, а водочку пьют! Хороший парень Вован был, только помер рано. Сердце в трамвае остановилось, а все она, водка проклятая!
