Валерий Замыслов - Иван Болотников
— Аль в полон сдались? — с укором глянул на вернувшихся казаков Берсень.
— В полон? — зло сверкнул глазами старшой. — Того и в мыслях не было, Федька. Рубились мы без страха, и все бы там головы положили. Все бы до единого!
— Однако ж не положили, — продолжал хмуриться Берсень.
— Не положили, есаул. Стрельцы ноне будто татаре стали. С арканами по степи ездят. Вот и заарканили нас последних да в Воронеж отвезли. А там нам ноздри вырвали и на струги посадили. Плывите-де, воры, в свои низовые городки и казакам накажите, чтоб сидели тихо, бояр почитали и царя во всем слушались. А коль вновь воровать зачнете — не быть вам живу.
Федька в сердцах швырнул шапку оземь.
— Дожили, казаки! Ни проходу, ни проезду!
И опять зашумело буйное казачье море:
— Извести нас хотят бояре! Подыхай Понизовье!
— Живи одной рыбой!
— Рыбой? Да где она, рыба-то? Рыбные тони под Азовом, так туды царь не велит ходить.
— Не царь, а Борис Годунов, вражий сын!
— До Годунова и застав не было. К Москве ездили без помехи. Ноне же стрельцами обложили.
— Казаков побил. Айда на Воронеж, донцы! Отомстим за братьев!
Долго серчали казаки, долго их тысячеголосый ропот стоял над тихим Доном.
Болотников же стоял молча; он смотрел в огневанные лица повольников и думал:
«Не сладко на Дону. Снизу турки подпирают, с боков крымцы и ногаи жмут, а сверху бояре наседают. Вот попробуй и поживи вольно. Слабому здесь не место, вмиг сомнут. Тут крепкий народ надобен, чтоб ни черта, ни бога не боялся, ни вражины поганой. А враг рядом, татары вот-вот нагрянут на Понизовье. Надо забыть о всех бедах и готовиться к сече. Ордынец силен и коварен, он ждать не будет».
Болотников поднялся на опрокинутый челн и громко, перекрывая гул повольницы, прокричал:
— Братья-казаки! Послушайте меня!
Шум понемногу улегся, повольники устремили взгляды на Болотникова, а тот, взбудораженный вниманием раздорцев, смело и веско промолвил:
— Борис Годунов и бояре — враги наши. О том мы все ведаем, но не о них сейчас речь. И о Воронеже надо покуда забыть. Не время нам с боярами биться. Ордынец под боком. Пока мы тут балясничаем, поганые в тумены сбегаются. Орду крепят. Близок день, когда татары хлынут на наши городки и станицы. И нам их не удержать. На кругу дельно решили. Надо немедля слать по станицам гонцов, скликать всех казаков в Раздоры и готовить город к осаде. Здесь мы дадим бой поганым и стоять будем насмерть, чтоб ни один ордынец не проник за наши стены. Раздоры не пустят поганых на Дон!
Болотникова дружно поддержали:
— Верно речешь — не пустим!
— Свернем шею ордынцу, а потом и за бояр примемся!
— К атаману, донцы! Пущай Раздоры крепит! К атаману!
ГЛАВА 8
ЦАРЕВ ПОСЛАННИК
Боярин Илья Митрофанович Куракин был зол на раздорцев. Да и как тут не серчать? Неслыханный срам! Гультяи опозорили так, что и до смертного часа не забудешь. Когда это было, чтоб простолюдин, голь перекатная, смерд с боярина шапку сдирал!.. А каково царю-батюшке? Его-то еще пуще обесчестили. Взяли да государеву грамоту — кобыле под хвост. Царев указ с печатями! Да за такое головы на плахе рубят. Злодеи! Ни бояре, ни царь им не страшны. Вон что Ивашка Болотников выкрикнул: господам-де нас не достать, кишка тонка. А коли силой сунетесь — головы посрубаем! Так-де Бориске и передай. Не быть на Дону боярской неволе!
Ишь, бунташное семя, чего изрек. Крамольник, смерд сиволапый! Надо бы этого смутьяна заприметить. От таких воровских людей все может статься, от них и броженье на Руси.
Разместили боярина в просторном атаманском курене. Богдан Васильев отдал ему белую избу, а сам пока перебрался в обширный рубленый подклет.
Боярину подавали на стол богато, но еда не шла в горло. Душа кипела злобой. Хотелось тотчас уехать в Москву и обо всем поведать царю, да так, чтобы тот огневался и послал рать на гулебщиков.
Однако ехать в Москву Куракин не мог: вначале надлежало выполнить государев наказ, а уж потом и в стольный град снаряжаться. Дело его оказалось нелегким. Надо было уговорить донских атаманов, чтоб они у себя беглых людей не только не укрывали, но и возвращали вспять боярам. О том более всего на Москве пеклись:
«Мужик нам в поместьях и вотчинах надобен. Запустели нивы, великий глад на Руси. Мужика с Дона — долой и к сохе. Пущай оратай на земле сидит, пущай хлеб растит».
Казачий круг испугал Куракина. Донцы горой встали за лапотную бедь. Не захотели они выслушать и царев наказ, чтоб азовских и крымских людей не задорить, и чтоб разбоем на Волгу не ходить. Вон как на майдане орали, готовы были его, боярина, на куски разорвать. Нечестивцы!
Куракин тяжко вздохнул и вспомнил Москву, где все его почитали и ломали перед ним шапку. Думный боярин! Не всякому родовитому такая честь.
Покойно в Москве, чинно. Подлая чернь поперек слова не скажет. Здесь же, в Раздорах, крамольник на крамольнике, так и норовят тебя унизить. И управу на гультяев не сыщешь, почище бояр выкобениваются. Гилевщики! На них бы царя Ивана Грозного напустить, вот то-то бы хвосты поджали. Царь крамольников терпеть не мог чуть что — и голову с плеч. Никого не щадил, ни боярина ближнего, ни сына родного. Страшен был в гневе государь, страшен!
А вот царь Федор Иванович не в батюшку. Хил, тщедушен, смирен. В постах и в молитвах проводит дни свои. «Царь-пономарь», — так на Москве его кличут. Тяжко ему Русью управлять, робок он в делах державных. Вокруг смута ширится, народишко бунтует, но царь уповает лишь на одного бога. Добро Борис Годунов есть на Москве, а то бы и вовсе беда. Боярин мудр и властолюбив, но и ему дела вершить нелегко. Окраины заполнены бунташной чернью. Особенно много воровских людей в Диком Поле. И нет на них кнута. Дерзят, своеволят, царевы указы рушат. Богоотступники! Правда, не все тут крамольники. Казачьи старшины намерены с Москвой ладить. Они живут богато и не хотят задорить царя. Богдашка Васильев давно о мире помышляет. Но сможет ли он уломать повольницу? Хватит ли ума у раздорского атамана?
Куракин и Васильев встретились с глазу на глаз. Илья Митрофаныч сказал недовольно:
— Мятежны твои казаки, Богдан Андреич. И царю, и послу — бесчестье. Шибко огневается государь. Экое воровство на Дону!
— Не серчай, боярин. Море пошумит и стихнет, — смиренно молвил Васильев, подвигая цареву посланнику кубок вина и чашу с красной икрой.
— А так ли? Этих смутьянов один лишь погост утихомирит. Мнится мне, не унять тебе их, Богдан Андреич. Не больно-то слушаются они атамана. Ты им вдоль, а они поперек.
— Горлопанов на Дону хватает, — хмыкнул Васильев. — Но ведь и у вас на Москве в слободах кричат. Бывал на посаде, ведаю.
— Да что наши! — взвился боярин. — Не успеет язык высунуть — и в железа. На Москве, атаман, смутьяны в застенках сидят.
— Ну, здесь не Москва, боярин. На Дону темницам не бывать, нахохлился Васильев.
— Вот то и худо! — еще более вскинулся Куракин. — Не было у вас порядка и не будет. Народ надо в узде держать!
— В узде? Не то речешь, боярин. Мы на то и казаки, чтоб по воле ходить.
— Сторону крамольных людишек держишь, атаман! Заодно с ворами!
Васильев потемнел в лице.
— На Дону воров нет, боярин. Здесь казаки. И помыслы наши о державе, а не о лихом деле.
— О державе? Это голытьба-то о державе?
Куракин даже задохнулся от возмущения. Борода его задергалась, глаза округлились.
— Да вы всей Руси помеха! Не будь вас, Москва бы жила в покое. Царь бы не слал стрельцов на окраины.
— Царь на нас стрельцов, а мы того царя грудью прикрываем. Вот так-то, боярин.
— Это вы-то грудью! — сорвался на крик Куракин. — Воры, разбойники!
— Грудью, боярин, — веско повторил Васильев. — Казы-Гирей на Русь идет, и мы его здесь остановим.
Куракин опешил: о набеге татар он еще ничего не слыхал. Ужель и в самом деле басурмане хлынут? Тут не стольный град, можно и головы лишиться.
— Доподлинны ли вести, атаман?
— Доподлинны, боярин. Скоро татары будут у Раздор.
Куракину стало не по себе, мысли его лихорадочно заметались, и он уже почти совсем забыл о своем гневе к раздорской вольнице. Боярина обуял страх, и эту перемену в его лице хорошо уловил Васильев.
— Хан пойдет со всем войском. Будет жарко, боярин, — не скрывая иронии, промолвил атаман.
«Господи, мать-богородица! Угодил же в самое пекло, — растерянно ахал Илья Митрофаныч. — Уж лучше в опале у государя быть, чем под носом татарина сидеть. Ой, лихо тут! Как не хотелось в Раздоры ехать, да царь приказал. И не царь вовсе. Борис Годунов именем царя повелел. „Поезжай, Илья Митрофаныч, и приведи казаков к послушанию“. Приведешь их! Разбойник на разбойнике. Вон и Васильев куражится. Но пошто тогда на Москву тайного гонца присылал? Чтоб царя улестить, а самому вновь разбоем промышлять? Хитер же, Богдашка, лукав… А мне-то как быть? Тут оставаться опасно».
