Константин Коничев - Повесть о Федоте Шубине
Некоторое время, в ожидании отбытия русского корабля в Петербург, Шубин ходил в Королевскую библиотеку. Два бюста братьев Орловых, сделанные им, создали ему известную репутацию даже в Лондоне, а главное, открыли доступ к посещению Королевской библиотеки. Здесь в числе прочитанных книг по истории и искусству вызвала у него интерес одна небольшая книжечка древнегреческого писателя Теофраста. Меткие характеристики людей, носителей различных пороков, были щедро рассыпаны по страницам этой книги. Тут были «портреты» лицемеров, льстецов, болтунов, низкопоклонников, нахалов, сплетников, жадюг и простаков, суеверных и недоверчивых, навязчивых и нелюдимых, тщеславных, гордецов и трусов и всяких нравственных уродов… Бывает, что и малая книга производит надолго сильное, неотразимое впечатление. Книга была переведена с греческого на латинский язык, и не без труда, но с охотой Шубин усвоил ее.
— Как знать, такое пособие Теофраста всегда может в жизни пригодиться при распознавании характеров по физиономиям и повадкам, — рассуждал Шубин, делая выписки и запоминая изречения греческого мудреца.
За шесть недель проживания в Лондоне Федот Иванович мало общался с Никитой Демидовым, так как тот дни и вечера проводил в деловых встречах с коммерсантами и промышленниками Британии и других земель. В эти дни Шубин успел сблизиться с известным английским портретистом Ноллененсом, работал в его мастерской и познакомился с портретной скульптурой лондонских ваятелей. Три раза в день Шубин кормился в дешевом, но сытном питейном доме с привлекательной вывеской «Кабак царя Петра Великого». Англичане очень гордились тем, что в этом невзрачном заведении когда-то, будучи в Лондоне, русский царь любил угощаться пенистым пивом и более увеселительными и существенными напитками. И только однажды, в день отъезда из Лондона в Петербург, Шубин с Никитой Демидовым зашел откушать на прощанье в пышную ресторацию с вывеской «Звезда и Подвязка», где им подавали дорогие вина и кушанья на серебряных подносах.
Из Лондона Шубин отправился в родные края на большом трехмачтовом корабле, шедшем почти без задержки при сопутствующем ветре до самого Петербурга.
Глава двадцать вторая
Почти одновременно с возвращением Шубина из длительной заграничной поездки, по приглашению Екатерины приехал в Петербург философ Дени Дидро.
Время в России было тревожное. Многотысячные крестьянские отряды под водительством Емельяна Пугачева потрясали тогда восточную часть России. Обеспокоенная Екатерина щедро награждала усмирителей крестьянского восстания. Но восстание не утихало. Подавленное в одном месте, оно вспыхивало в другом с еще большей силой. Бунтовали яицкие казаки, к ним примыкали крестьяне, приписанные к шуваловским и демидовским заводам на Урале. Казаков, крестьян, работных людей и башкир объединяла общая лютая ненависть к угнетателям. И гуляла тогда в Поволжье народная песня:
Мы задумали дело, правое,
Дело правое, думу честную;
Мы царицу, шлюху поганую,
Призадумали с трону спихивать…
Мы дворян-господ на веревочки,
Мы дьячков да ярыг на ошейнички,
Мы заводчиков на березоньки,
А честных крестьян на волю вольную…
Со стороны бунтаря Пугачева возникла угроза Москве.
Екатерина приказала направить крупные военные силы в распоряжение главнокомандующего Панина, которому повелевалось во что ни станет подавить отряды Пугачева. Часть войск была отозвана с турецкого фронта. Донские казаки, гусары, драгуны, пехота и артиллерия двинулись на повстанцев…
При первой же встрече с царицей Дидро поинтересовался, какова опасность со стороны Пугачева, на что государыня с уверением ответила так:
— Что касается Пугачева, то это дурак, который будет повешен через три месяца… Командующий Панин и его помощники не из тех, чтобы щадили воров. Войска же снаряжено столько противу воров, что едва не страшна ли таковая армия и соседям была…
Дидро, встретясь с Екатериной, понял из разговоров с ней, что русская императрица в переписке с ним была лжива, что она вовсе не помышляла и не помышляет о преобразованиях в России, о которых не раз писал он ей из Франции.
На щекотливые вопросы французского философа Екатерина, пожимая плечами, отвечала:
— Ах, боже мой, как было бы прекрасно бесплатное обучение, но понимаете — в России оно невозможно… Вы говорите — создать законодательный корпус, а что же мне тогда делать? Нет, это невозможно… Нет, невозможно крестьян распускать… Вы не знаете русского мужика: сегодня дай ему волю, а завтра он на радостях напьется и нас же в благодарность за это на вилах поднимет…
В те сентябрьские дни 1773 года царица была в недобром расположении духа, и разговоры ее со знаменитым гостем происходили не очень дружелюбно. Были на то у государыни свои причины и основания: с одной стороны — Пугачев-бунтарь большие неприятности учиняет, все Поволжье и Казань разворошил и собрался на Москву идти; с другой — не очень благополучны дела у фельдмаршала Румянцева: с великими потерями отошел он от турецких границ. Где же его былая слава победителя? Да и при дворе начались не простые интриги, а серьезное враждование между Орловым и Паниным и их приближенными. Образовались две партии; чего доброго — не избежать дворцового переворота, как это было всего лишь одиннадцать лет назад. Наследник Павел Петрович в такую неудобную пору решил жениться. Начались приготовления к пышной свадьбе…
Нет, в неудачное время приехал Дени Дидро. К тому же сырая слякотная петербургская осень не замедлила отразиться на его здоровье.
Дидро после первого визита к Екатерине поехал к скульптору Фальконе, надеясь найти у того временный приют и отдохновение в разумных беседах. Останавливаться на продолжительное пребывание в Петербурге в гостинице он не хотел, не желая быть связанным незнакомыми ему порядками и обычаями русской столицы. Но и Фальконе встретил его, усталого, полубольного, неприветливо. Он даже отказал ему в ночлеге, сославшись, что к нему неожиданно приехал сын и… некуда ему поместить знатного соотечественника. Дидро обиделся и написал записку к действительному камергеру Екатерины Семену Кирилловичу Нарышкину с просьбой предоставить ему пристанище. Тот согласился и послал за философом роскошную карету. Итак, Дидро обосновался в особняке богатейшего щеголя на Исаакиевской площади, в центре столицы. Здесь он не был стеснен, и все необходимое предоставлено было к его услугам. Он посещал Академию наук, бывал в Академии художеств, в Государственной библиотеке, смотрел собрания картин в Эрмитаже и у некоторых русских вельмож в их особняках. Многие произведения живописи западных мастеров были приобретены Голицыным для Эрмитажа по рекомендации и при посредничестве Дидро. Среди этих полотен, исчислявшихся сотнями, находились лучшие произведения Рембрандта, Пуссена, Ван-Дейка и многих других великих художников. Дидро восхищался ими и мысленно одобрял Екатерину за то, что она не жалеет средств на приобретение сокровищ.
Однажды сидел он уединенно в одной из комнат Государственной библиотеки. Перед ним лежал развернутый лист бумаги. Чернильные строки еще не засохли. Губы Дидро были плотно сжаты. Он мысленно твердил обращенные к трону устрашающие слова:
…Твой подданный лишь поневоле нем,
И не спасут тебя ни зоркая охрана.
Ни пышность выходов, ни обольщенья сана,
Порывы к мятежу не заглушить ничем…
Дидро задумался, откинувшись на спинку кресла. Обнажилась тонкая шея. Черный бархатный ворот халата ярко подчеркивал ее белизну.
В дверь осторожно постучали.
— Войдите! — сказал Дидро, нахмурясь.
Вошли двое: дворцовый живописец Левицкий и недавно приехавший из-за границы Федот Шубин. Левицкий отрекомендовался и попросил разрешения нарисовать карандашом набросок для большого портрета. Дидро согласился:
— Рисуйте, но, пожалуйста, в этом халате и без парика.
С Шубиным у него завязалась беседа о Риме, о выставке в Болонье. Узнав, что в Болонье Шубин избран почетным академиком, Дидро от души поздравил его и сказал:
— Это похвально. Кто знает, когда бы догадались русские вельможи разглядеть ваш талант. После Рима и Болоньи они тоже приметят и, вероятно, примут вас в число академиков.
Дидро посмотрел в сторону Левицкого. Тот примостился на широком подоконнике. Было слышно, как шуршал карандаш по александрийской бумаге, приколотой к доске. Левицкий быстро рисовал, внимательно всматриваясь в черты лица Дидро.
— Не старайтесь искать сходства с оригиналом, — едва заметно улыбаясь, проговорил Дидро, обращаясь к живописцу. — У меня каждый день и много раз меняется физиономия. Эти, быть может, не для каждого уловимые изменения находятся в зависимости от того, каким предметом заняты мои мысли…
