Галина Петреченко - Рюрик
— Прости, княгиня, я привел к тебе ученого человека: он давно хотел поговорить с тобой. Я много рассказывал ему о твоем уме и о том, что ты ведаешь тайны природы.
Эфанда в ответ посмотрела на верховного жреца с таким недоумением, что тот сразу понял: не умеет еще младшая княгиня скрывать свои мысли. «Ну что ж, — нахмурился Бэрин и подумал; — Придется и этому учиться, маленькая Эфи!..»
— Ты уж прости, что мы так бесцеремонно ворвались в твой Радогостов уголок, — виноватым тоном произнес Бэрин и ласково улыбнулся княгине. Совет племени разрешил миссионеру из Ирландии поговорить с тобой о христианстве, но только в моем присутствии. Как ты смотришь на это?
Эфанда пришла в себя. Оказывается, заседал совет, а она ничего об этом не знает. А Рюрик?..
— А Рюрик знает об этом? — беспомощно пролепетала Эфанда, все еще не предлагая присесть столь редким гостям.
— Знает, — спокойно сказал жрец и одну за другой пододвинул к печи три табуретки.
— Давайте посидим у огня, посумерничаем, — мирно предложил Бэрин и первым сел прямо напротив топки, в которой и днем и ночью поддерживался слабый огонь, обогревавший одрину княгини.
Справа от себя жрец посадил Эфанду, а слева — лицеприятного, зрелых лет проповедника Акинфа.
— Я не понимаю, зачем нужен этот разговор, ведь Рюрик и слышать не хочет о христианстве! — воскликнула Эфанда и смущенно посмотрела на Акинфа.
Ирландец промолчал. Он внимательно всматривался в лицо молодой женщины, как будто проверял, насколько его впечатление сходно с тем, что говорили о дочери вождя Верцина Бэрин и другие.
— И уж если… Руцина в свое время не смогла убедить Рюрика в необходимости принять христианство…
— Да-да, княгиня! — с жаром перебил ее Бэрин, не давая ей договорить. Ты повторяешь слова советников своего мужа. Мы думали точно так же, как и ты, но Акинф все же хочет побеседовать с тобой сам.
Бэрину было приятно сидеть в этой тесной, маленькой комнатке, где все выдавало, что здесь живет молодая женщина, любимая своим мужем: и множество безделушек; и пояс Рюрика, оставленный им накануне; и тот неуловимый аромат свежести, смешанный с запахом сухих трав, который волнует и будоражит мужчину.
— Хорошо, — согласилась наконец Эфанда и, не отводя взгляда от проповедника, сказала: — Пусть тогда он сначала ответит на мой вопрос!
Акинф, тряхнув черными кудрями, спускавшимися у него до плеч, тихо рассмеялся и, словно проникнув в мысли маленькой княгини, спросил:
— Какой вопрос изволит мне задать княгиня? Эфанда слегка смутилась: она еще не привыкла к такому обращению; опустила глаза, как бы собираясь с духом, и спросила о том, что ее больше всего мучило, когда она думала о Христе:
— Отчего Бог Отец стал отцом-убийцей своего сына? Бэрин приподнялся с табуретки:
— Ну, Эфи, нельзя же так… толковать!
— А я ждал именно этого вопроса от нее, Бэрин, — спокойно возразил ирландец и тихо попросил: — Не мешай ей узнать все то, что мучает ее мужа.
Эфанда вспыхнула.
— Рюрик знает ответ на этот вопрос. И я могу ответить на него сама.
Акинф удивленно посмотрел на ожесточившуюся маленькую женщину и растерянно кивнул ей головой.
— Бог предал сына своего Христа и не пощадил его, чтобы примирить с собою народ, который враждовал с ним, а затем он сделал этот народ особо избранным, — на память, но волнуясь от необычайности спора, проговорила Эфанда.
— Так! Все правильно, — подтвердил Акинф, пристально вглядываясь в порозовевшее лицо Эфанды.
— Так ли уж правильно? — сознательно обыграла ответ ирландца недоверчиво и насмешливо княгиня.
Ирландец, которому была понятна ее насмешливость, утвердительно кивнул головой.
Эфанда встала. Бэрин никогда не видел ее еще такой рассерженной. Но и в гневе она не позволила себе ни одного резкого движения, ни одного резкого слова.
— Ты считаешь, что можно предать своего сына? Мой отец — вождь Верцин потерял в битвах четырех своих сыновей, но он был рядом с ними. Я не могу поверить, чтобы он смог предать их, сколь бы ни важна была причина для этого. Ваша же вера допускает предательство, причем самое позорное предательство отцом своих детей. — На глазах у Эфанды навернулись слезы. Так чего же вы хотите от Рюрика? И ты, Бэрин, тоже допускаешь это?!
Эфанда не могла уже стоять на месте. Ей стало душно. Она отвернулась от своих собеседников и отошла к окну. Бэрин тяжело поднялся с табурета, подошел к маленькой женщине и осторожно погладил ее по плечам. Княгиня, отстраняясь от этой отеческой ласки, нагнулась и распахнула створки окна. В комнату ворвался свежий морской ветер.
Наступила тишина. Акинф сидел сгорбившись на табурете. Волнение рарожской княгини передалось и ему. До чего же упрямы эти рароги-русичи, один Бог знает! Можно подумать, что нет у них большего греха, чем предательство! И кто в это поверит? Да и о каком предательстве идет речь? Акинф поднял голову и тихо сказал:
— Княгиня, Бог Отец не мог предать своего сына. Эфанда, все еще не поворачиваясь, передернула плечами. Непонятно было, то ли она озябла от холодного ветра, то ли приняла слова проповедника за уловку.
— Бог Сын бессмертен. Человек не мог его убить. Бог Отец знал это.
Эфанда широко раскрытыми глазами смотрела на миссионера, и вдруг стон вырвался у нее из груди:
— И ты хочешь сказать, что Христос не страдал, когда римляне распинали его на кресте?
Акинф с сожалением посмотрел на молодую женщину:
— Ты так молода и прекрасна, княгиня. Ты ведаешь многие тайны природы, но ты еще плохо знаешь законы человеческой жизни. Пока тебя никто не предавал! Но это тебя и только пока! Трудно проникнуть в суть наших поступков. И неизвестно, каково будет следствие, если даже знаешь причину. И так пугающее тебя слово «предательство» тоже многосмысленно… Эфанда гневно прищурила глаза:
— Да-да, вот в этом, во многосмыслии, вы, ирландцы, преуспели! И вам непереносима мысль о том, что есть еще и неподкупные…
— Эфанда, — сурово напомнил ей Бэрин, — ты уходишь от самого главного вопроса…
Эфанда вспыхнула, но сдержалась. Сосредоточиться на самом главном вопросе сию минуту было так трудно.
— Хорошо, — горячо и взволнованно сказала она. — Тогда я повторю свой вопрос: «Разве Божий Сын не страдал, когда римляне истязали его?»
Акинф, не смутясь, твердо ответил:
— Страдал!
— Ну вот! — торжествующе воскликнула Эфанда. — Как же тогда это понять?
Акинф жестом пригласил княгиню рарогов присесть. Эфанда повиновалась, а ирландский миссионер все так же спокойно и твердо продолжил:
— Все мы, живущие на этой грешной Земле, страдаем. Вот и люди вашего племени…
— И что ж, ваша вера возводит страдание в закон? Но я не хочу страдать, я хочу радоваться жизни! — прервала его Эфанда.
— Страдания, как и испытания, посылает человеку Бог, — уверенно изрек Акинф, выдержав напряженный взгляд Эфанды.
— Наши испытания приходят вместе с германцами. Это они убивают и грабят, жгут и насилуют, — гневно отбивалась Эфанда.
Но Акинф был спокоен.
— Христос, которого много раз предавали: и Иуда, и апостол Петр, простил врагов своих. Он ушел смиренно. Ибо зло несет зло, а насилие насилие. И так без конца. Кто-то же должен разорвать эту цепь.
— Я понимаю, — сочувственно проговорила Эфанда, — Но зачем же в жизни Христа на Земле было столько печали и мрака? И нас вы со своей верой хотите повергнуть в этот мрак?
— А ваши боги сумели сделать жизнь племени беспечальной, радостной? В вашей жизни только свет и нет мрака? — Глаза Акинфа блеснули, он выпрямился, и лицо его стало строгим.
— Я же сказала, — холодно ответила ему Эфанда, — наш мрак — это наши враги. И кто-то очень умело натравливает их на нас… Рюрик же изо всех сил старается бороться с этим мраком.
— Если бы мы были столь богаты, — перебил ее возмущенно Акинф, — что могли бы с помощью войны убеждать людей в силе своего Бога, то мы не посылали бы никуда своих проповедников! — Он встал, выпрямился, отошел от Эфанды и жестко произнес: — Ты умна, княгиня, а потому наберись терпения и выслушай следующее откровение Христа.
Эфанда согласно кивнула ирландцу головой, и тот, закрыв глаза, медленно, останавливаясь на каждом слове, произнес:
— Кто убог, тот и есть мой верный раб и мудрый тем, что не ищет сомнения в истине моей. Только такого и поставлю господином над домом его!
Эфанда встала и засмеялась:
— Может быть, верный слуга Христа напомнит еще одну притчу? — Акинф недоуменно посмотрел на нее. — Или мне самой поведать легенду о Вавилонской башне? — все так же смеясь спросила Эфанда и вдруг резко оборвала свой смех. — Может, ты и прав, Акинф. Пожалуй, все наши беды оттого, что мы слишком самонадеянны. — Она произнесла это таким растерянным голосом, что стало видно, как сама испугалась своих слов.
