Илья Клаз - Навеки вместе
Слипаются глаза у Алексашки. Устало качается в седле, думает о черкасах, о жестоких боях, а перед глазами грустное и тревожное, по-детски ласковое Устино лицо…
Глава восьмая
Вторую половину ночи пан Ельский спал плохо. Мучили кошмары. Несколько раз вставал, пил из кадки студеную воду и, кряхтя, ложился снова. Ворочался с боку на бок и чесался — или заедали блохи, или от житейских забот шел зуд по телу. Под утро уснул, да вскоре разбудил воевода Парнавский. Вошел в хату, вспотевший и красный, опустился на лавку. Озорно поблескивали глаза воеводы.
— Разбили черкасов!
— Схватили схизмата Небабу?
— Не удалось, — зацокал с сожалением Парнавский. — Не подступиться было к нему. Двух рейтар зарубил да еще двое легли от схизматов, что спешили на выручку. Порешили наконец.
Пан Лука Ельский начал поспешно натягивать сапоги. Пристегнув саблю, налил в келих вина, выпил его одним махом. Келих подал воеводе.
— Бушует пламя?
— На убыль пошло. Ветер пропал.
— Неси знамена в город. Чтоб не повадно было черни, карать будем волею божией, как обещано мной в письме. — Распахнув двери, крикнул: — Коня!
Прежде чем поднимать войско, войт вел разговор со Шварцохой. Тот был хмур и недоволен. Почти все рейтары и пехота порублены казаками. А те, которые остались живы, не хотели идти в бой. Пан Лука Ельский вскипел:
— У нас уговор был, пан Шварцоха, королевской печатью скрепленный. Рушить его не смеешь!
— Доннер ветер с уговором! — разошелся Шварцоха. — Рейтары и пехота ждут денег, которые обещал гетман Радзивилл.
— Гетман свое слово сдержит, — уверенно ответил войт. — А ты не будь подобен на татар и совестью не торгуй. Те Хмелю готовы служить и королю в один час. Смотрят, с кого больший ясыр взять, да где повыгодней.
Шварцоха скривился:
— Войско наемное, пан войт. И ты смотришь выгоду, и рейтары… Гетман Радзивилл обещал харчи, а кормит чем? — Шварцоха поджал губы.
— К черту, пся юшка! — снова не утерпел войт. — Какие харчи надобны твоим бездельникам?! Не жарить ли им индеек? А пожрав, они будут греть пупы у костров?!
— Воля твоя, гер войт, — твердо ответил Шварцоха. — Завтра рейтары уведут коней в лес.
— Добро, — уже мягче согласился пан Ельский. Понял: наемные рейтары — не квартяное войско. Могут повернуть оглобли. — Добавлю им по три кварты пива в день. А сейчас не в бой ведешь, а в город, из которого удрала чернь и волею божьей на рассвете полегла в болоте. Схизматов усмирять надо. Я отпишу сегодня же гетману Радзивиллу о деньгах. К вечеру прикажу выдать рейтарам по одному злотому из своей казны… Если в городе поживу найдут — ни я, ни гетман перечить не будем. Так и передай войску.
Войско было довольно переговорами с войтом. Оно выступило через час. Следом за ним повели отряды воевода Парнавский и прибывший из-под Слуцка хорунжий Гонсевский. За ними тронулись пушкари. Кое-где город еще горел. К этому времени на всем посаде лежали угли. Выгорели слобода и все улицы, примыкающие к Лещинским воротам. Но огонь добрался вплотную и к шляхетному городу.
От Северских ворот, по улице, пропахшей дымом и притихшей; мчались рейтары. Теперь они были уверены в том, что нет силы такой в городе, которая могла бы остановить их. Попрятались люди по хатам и погребам, залезли на чердаки и, раздвинув солому, с замирающими сердцами смотрели на сытых коней, на сверкающие сабли, на свирепые лица под железными шлемами. Откуда и чей появился в этот час на улице босоногий мальчишка с русой головкой? Придерживая рукой широкую синюю рубашонку, перебежал дорогу и прижался к березе, с удивлением рассматривая войско. Отделился от мчащейся лавины всадник. Чиркнула сабля густой туманный воздух… Ахнули притаившиеся под крышами люди, отпрянули от щелей, прикрыв лица ладонями. А мальчишка остался лежать под березой, раскинув ручонки…
За рейтарами, выставив пики, алебарды и бердыши, бежала пехота и растекалась по кривым улочкам, которые пощадил огонь. Врывались в хаты, кололи, рубили, безжалостно добивали раненых. В сундуках и на полатях искали скарб.
Влетели в дом золотаря Ждана. Бабе, что была на сносях, распороли брюхо. Она тут же скончалась. Золотарь схватил топор, но его прижали пиками к печи:
— Злато!
— Нет у меня злата, — шептал каменеющими губами Ждан. — Ироды…
И золотарь лег рядом с бабой. Войт Лука Ельский, не слезая с коня, объехал свой дворец и остановился у выломанной двери. Потом, не торопясь, взошел на крыльцо. В гостиной остановился. Пальцы судорожно сжали ременную плеть, а сердце застучало сильно и часто. Дворец был разорен. Окна и двери выбиты. Дорогие картины вырваны из багетных рам. На полу — клочья штор и занавесей. Со спинок дорогих кресел вырезана кожа. Везде мусор, битая посуда, утварь. И как подлая насмешка — в середине покоя мужицкий потоптанный лапоть!..
На площади собралось войско. Шум и толчея. Войт приказал обойти все оставшиеся дворы, хватать мужиков и баб и вести к ратуше. На чернь устроили облаву. Привели первого. Лицо в крови, рубаха порвана.
— С казаками был?.. На кол! — приказал Лука Ельский.
На мужика накинули веревку. Потащили, зажимая ладонью рот. А он мотал головой и кричал:
— Казаки еще придут!.. Перевешают мучителей наших…
Рейтары и пикиньеры уже вели стариков и подростков. Пан войт не смотрел на них. Разговаривал о чем-то с паном стражником Мирским, время от времени поглядывая на дворец, и бросал коротко страже:
— Этого — на кол!
— В сило!..
Притащили Лавру. На одном плече висел армяк, разорванная рубаха обнажила белую, впалую грудь, усыпанную мелкими рыжими веснушками. Лавра вырывался:
— Меня пан стражник посылал!
Увидав пана Мирского, вырвался и бросился к нему:
— Пан ясновельможный… Это я, Лавра!..
— Повесить!
Лавра побелел, задрожала борода:
— Пане стражник!.. Я — Лавра… Ты посылал меня в Пинеск. Про казаков доносил тебе!..
Войт сверкнул глазами на стражу. Те схватили Лавру. Он бился в истерике и кусался. Увидав Жабицкого, рванулся к нему.
— Пане, тебе доносил… Я — Лавра… За что мне кара?! — и завыл истошно.
Капрал Жабицкий отвернулся.
Привели на площадь схваченного рейтарами Юрко. Лука Ельский удивился: не давались черкасы в руки живыми, рубились до последнего вздоха.
Юрко шел гордо, но с опущенными глазами — на панов смотреть не хотел. Казаку была уготована особая кара. Гайдуки поспешно обкладывали поленьями и хворостом столб. Обложив, втащили на поленья Юрко и привязали к столбу. Казак молчал. Гайдуки подложили под поленья солому, высекли искру. Солома вспыхнула, лизнула сухой хворост. Он задымил. Через несколько минут схватились огнем поленья, зачадили, окутав сизым дымом неподвижную фигуру казака.
Издали смотрел войт на костер, на дым, прислушивался, не кричит ли казак. Юрко не кричал.
— Иродово племя!
Пан Лука Ельский вытер платком вспотевший лоб. Он устал за день. С отвращением посмотрел на виселицы, на трупы, на пылающий костер и удовлетворенно кивнул стражнику Мирскому:
— Научим!
К вечеру слуги привели во дворце в порядок несколько комнат. Пан Мирский ночевал уже у себя.
А утром примчался чауш и сообщил, что из Несвижа выехал в Пинск папский нунциуш Леон Маркони. К полудню должен быть в городе.
Леон Маркони приехал в Пинск в сопровождении пятидесяти гусар. Из окна кибитки настороженно смотрел на сожженный город. Но, минуя площадь, словно не заметил ни виселиц, ни трупов, ни медленно умирающих в страшных муках на кольях.
Пан войт и стражник Мирский вышли на крыльцо встречать гостя. На бледном, суровом лице папского нунциуша на какое-то мгновение задержалась улыбка.
— Слава богу! — прошептал он.
— На вечные времена! — поддержал Лука Ельский.
Накрыли стол. Нунциуш Маркони поднял кубок в честь трудной и славной победы.
— Гетман Януш Радзивилл выходит с войском под Лоев, — сообщил он.
— Может быть, к зиме и покончим с бунтом, — стражник Мирский прищурил остекленелый глаз. — Остались мелкие шайки, которые из леса теперь не покажутся.
— Будет не плохо… — Леон Маркони был голоден. Он придвинул поближе к себе миску с курицей и отломал ножку. — Есть надежды, что схизмат Хмельницкий угомонится.
Войт и стражник переглянулись. До сих пор приходили дурные вести — королевское войско терпело поражение. Значит, что-то задумано. Леон Маркони не заставил задавать вопросы. Сообщал с достоинством, словно о победе:
— Его величество король Ян-Казимир согласился заключить перемирие.
— Со схизматом?! — стражник Мирский не сдержал дурного слова.
— Пожалуй, это к лучшему, пан Мирский, — войт подумав, согласился. — Передышка — спасение Речи. Много войска полегло. Теперь обещать ему мир, собрать силы и ударить так, чтоб на Московии погребальный звон стоял.
