Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 2
– Это мой праправнук Чингис Шэрээтэ Богдо, – сказала старуха, указывая на воина. – Вам нужно познакомиться и поговорить.
– Кто ты? – обернувшись, воин строго посмотрел на него. – Что ты здесь делаешь, у юрты моей прапрабабушки?
– Я из рода кият-борджигин, племени монгол, правнук Хабула, сын Есугея, – подавляя робость, сказал Тэмуджин. – Я заблудился на небе.
– Есугея знаю, – потеплело у того лицо. – Он нукер моего среднего брата Бухэ Бэлгэтэ[18]. Его отравили татары… повинны в том и ваши соплеменники, но мы тебе поможем отомстить за него.
Тэмуджин снова поклонился.
– Это у вас сейчас воспевают моего брата? – спросил Чингис Шэрээтэ и посмотрел вниз, прислушиваясь.
Издалека, будто из-под земли, доносился голос улигершина:
У багатура-борца вся мощь в спине и плечах,
У мэргэна-стрельца вся ловкость в пальце большом
и правом зрачке,
У сэсэна вся мудрость в животе и головном мозгу,
У хана, нойона вся власть в уме и душе…
– Да, – подтвердил Тэмуджин. – Наше племя готовится к облавной охоте.
– Неправду поет ваш улигершин о моем отце, – сказал Чингис Ширээтэ и сердито нахмурился.
Голос улигершина приближался, становясь все громче:
Хан Хюрмас Атаю Улану[19] сказал:
На десятый день по рождении луны
Будем ждать вас, нетерпенья полны.
Дав свое слово восточному богу,
Сам он на запад, в свой улус поскакал.
Но дорогой улетучились хмель и пыл
И он о приглашении своем совсем позабыл,
Но не забыл о словах его Атай Улан…
– Мой отец не забыл о своем приглашении, – строго сказал Чингис Шэрээтэ. – Он тогда задержался на четвертом небе и решал споры между своими хаганами[20]. Если бы Атай Улан немного подождал, между ними не было бы спора. Ты должен запомнить это и потом, когда станешь ханом на земле, запретить улигершинам петь неправду о моем отце…
Тэмуджин поклонился…
Когда он проснулся, в юрте было уже тихо. Он поднял голову, посмотрел на хоймор. Таргудай и улигершин, высоко держа чаши с вином, брызгали восьми сторонам неба, макая в архи безымянными пальцами. Держали чаши и старейшины. «Я только что оттуда, – подумал Тэмуджин, отходя от сонливости, изумленно глядя на них. – А они сейчас туда брызгают…такие важные… Самим-то им приходилось бывать там, наверху, или нет?..»
VII
На третье утро Таргудай вдруг решил не затягивать с приношением жертв восточным богам. К концу ночи, как только улигершин закончил песню и склонил голову перед старейшинами, он снова взял слово:
– Думается мне, что наступила пора задобрить живущих на восточном небе. Нечего ждать да обещать, так богов и разозлить можно. Прямо сейчас, пока не взошло солнце, поедем и принесем наши жертвы. Кто со мной не согласен?
Уставшие от долгого сидения, разморенные в тепле старейшины и нойоны нехотя, преодолевая лень, соглашались:
– Что ж, пожалуй, пора…
– Рано или поздно, а нужно сделать…
– Тогда уж надо поспешать, скоро рассветет.
– Поехали все! – заключил Таргудай и, властно оглядывая всех, распоряжался: – Одевайте шубы и седлайте коней… Вы, нукеры, скачите по куреню и созовите лучших людей на восточную сторону. Пусть все возьмут с собой побольше архи…
Встряхиваясь от дремы, те гурьбой потянулись к выходу, затолпились у двери.
Через короткое время в айле Таргудая стал собираться народ. Отовсюду в темноте подъезжали всадники в теплых шубах и лисьих малахаях, из ближних айлов вели в поводу подседланных коней. Столпившись, бодрясь на морозе, негромко перекликались.
На внешнем очаге рабы наскоро развели огонь. Охапки сухих тальниковых прутьев, быстро разгораясь, далеко, до дальних юрт осветили место вокруг.
Тэмуджин, выйдя из юрты среди первых, не стал уходить из айла. Он отошел в сторону, к задней кожевенной юрте, где стояли харачу, и встал, наблюдая за всеми.
У всадников к седлам были приторочены плотно набитые переметные сумы; вышли провожать их жены и дети. Толпа тихо гомонила, ожидая выхода Таргудая.
Крепко, уже по-зимнему обжигал мороз. Собравшиеся, зябко сгорбившись, терпеливо кучились между юртами, потирали уши и щеки. Слабые, не выдержав холода, открыто тянулись к огню. Над ними посмеивались другие:
– Кровь остыла, видно, не греет…
– Женщин, наверно, уже перестали давить…
– С такими в дороге опасно…
– Почему?
– Вся дорога кострами обозначится, врагам по следу легко будет найти. Да и долго будешь тянуться, там, где можно было проехать за трое суток, на все пять задержишься…
Несколько молодых мужчин привели откуда-то трех черных жеребцов в нарядных недоуздках, украшенных серебряными пластинками на новой толстой коже, и привязали к коновязи. Жеребцы, чуя неладное, беспокойно храпели, косились на людей, дико посверкивали от огня большими синими глазами. Харачу, стоявшие рядом с Тэмуджином, внимательно рассматривали жеребцов, обросших гривами до колен, покрытых по мохнатым спинам ночным инеем, тихо перешептывались:
– Не самых лучших коней подобрал Таргудай на жертву…
– Этот крайний, видите, уже староват.
– А у того короста на правой передней ноге.
– Видно, думает богов обмануть…
– Надеется, что в темноте они не разберут, а там и скроются в небесных табунах.
– Да, там табуны, говорят, несметные.
– Ведь кони там не умирают, а люди отсюда их все пополняют и пополняют. Вот и размножаются…
– Да и плохих коней туда не отдают, ведь…
– Попадем мы туда, и нам достанется на них поездить.
– Молите богов, чтобы хоть пастухами взяли.
– Где коней много, там и дел хватит.
– Не пропадем, и сыты и одеты будем…
По толпе порывом ветра прошел шум и разом стих, все оглянулись в сторону от костра. С западной стороны через толпу народа провели трех молодых рабов Таргудая, отобранных в жертву богам. Вели их три всадника на волосяных веревках, петлями надетых им на шеи.
Тэмуджин сбоку всмотрелся в жертвенных рабов и в одном узнал молодого Хэрэмчи, который собирался жениться и просил Таргудая отправить его вместе с невестой на отару. Двое других были незнакомы, и Тэмуджин понял, что те привезены из других мест. Вслед за ними, провожая их, безмолвно двигались домашние рабы Таргудая и других нойонов куреня. Среди них Тэмуджин увидел и невесту Хэрэмчи – тринадцатилетнюю Хун. Лицо у той было искривлено безумным отчаянием, ошалелые глаза бегали по сторонам, как у молодой самки, у которой самец попал в охотничью западню, и она искала какого-то спасения для него. Она то и дело порывалась догнать своего жениха, но ее крепко держали под руки другие рабы, что-то шептали ей на ухо, увещевая.
Жертвенных рабов провели к коновязи, хотели привязать рядом с жеребцами, но те вдруг рванулись в сторону, едва не оторвав от столба волосяные поводья, обезумело косясь на подведенных к ним рабов.
Люди вокруг загомонили:
– Смерть увидели, не надо было их так близко подводить.
– Души из этих, наверно, уже вышли, а кони ведь чуют…
– То же, что восточных духов к ним подвести. Что же вы, не думаете головами…
– Глупы же люди…
– Ну, отведите их поскорее, а то жеребцы поводья порвут, ускачут!
– А Таргудай потом вас самих на куски порвет.
Жертвенных рабов, наконец, отвели подальше, к молочной юрте, и нукеры держали их на арканах.
Вскоре из большой юрты вышли два тайчиутских родовых шамана, за ними с трудом протиснулся Таргудай в черной медвежьей дохе. Тут же к ним подвели оседланных коней, слуги угодливо подержали стремя. Таргудай с трудом взобрался на своего каурого, долго усаживался, оправляя под собой подол дохи, и оглянулся вокруг:
– Ну, все готовы?.. Задние, не отставайте! – и тронул с места, шагом выезжая из айла.
Вслед за ним и двумя шаманами, плотно охватывая их, устремились старейшины и нойоны, за ними широкой толпой на разномастных лошадях тронули нукеры и харачу. Позади всадников повели было трех жертвенных рабов и за ними жеребцов, но когда вывели их за айл, жеребцы заупрямились, не желая идти вперед. Их стали подгонять сзади, подкалывая копьями, те упирались, угрожающе подбрасывая задами и оскаливая зубы. Началась суматоха.
– Боятся вслед за рабами идти, – наконец, догадался кто-то в толпе. – Надо поменять их местами!
Вперед пропустили жеребцов, рабы пошли следом. Жеребцы теперь рванули вперед так споро, что стали нагонять ведущих их всадников, врезаясь в толпу нукеров. Рабов пришлось придержать.
Тэмуджин вместе с толпой провожавших вышел из айла и смотрел вслед за всадниками. Жертвенные рабы теперь шли далеко, отстав от жеребцов, и Хэрэмчи, шедший среди них справа, чуть отдалившись от двоих других, не доходя до крайней юрты айла Агучи-нойона, оглянулся. Он шел, глядя назад, и невеста его в толпе рабов вдруг взвизгнула, рванулась к нему. На нее тут же напали другие, повисли на плечах, зажали рот и потащили назад. Та вырывалась, изгибаясь и корчась, кто-то пихал ей в рот грязную рукавицу. Хэрэмчи замедлил шаги, но ведший его нукер нетерпеливо дернул за веревку и он отвернулся, пошел быстрее, сгорбившись, как старик, не оглядываясь больше.
