Анатолий Субботин - За землю Русскую
— Смирно живем, негде плечи размять, некуда копье бросить, — пожаловался Олексич. — Прежде воевода Ратмир горазд был на потехи, нынче и он приуныл.
— Дай срок, Олексич, — откликнулся на жалобу Александр. — Найдем веселье.
— В чьих угодьях? — усмехнулся Олексич.
— Не в ловищах потешимся, а забавою воинской. — Не верится, ей-ей, не верится, княже, — сказал Олексич. — Сами никуда, и великий князь не трогает нашу дружину. Не знает небось, что копья и мечи у нас заржавели. Кликни-ко поход, Александр Ярославич!
— Придет час — кликну, — серьезно произнес Александр. — Отточим мечи и копья поднимем. А покуда, Олексич, не о походе нам думать, а силу ладить, набираться умения да ловкости. Молви, Ратмир, что делать дружине!
Воевода Ратмир строгим, неулыбающимся взглядом посмотрел на витязей.
— У кого дома меч не остер аль копье заржавело, тому и в бою погибель, — промолвил он. — Олексич хвастает силой да ловкостью, а хвастливым словом врага не побьешь, о том надобно знать витязям.
Ратмир помолчал и, когда взгляд его смягчился, добавил, усмехаясь в усы:
— Праздник русалий скоро на Великом Новгороде, людно и шумно будет на Буян-лугу; к тому дню изготовим потеху.
— О какой потехе речь, воевода? — спросил Олексич.
— Силой померяемся, — объяснил Ратмир. — Возьмем луки и попытаем, чей глаз метче, а лук туже; копья бросим, поглядим, кто в беге горазд. Гораздым из гораздых — слава первая. С вечера завтрашнего станем ловкость искать, бросать копья, стрелы целить…
Ратмир не закончил речи, когда к пирующим подошел незнакомый житель в длиннополой крашенинной чуге. Одно плечо у него выше другого, реденькая борода не закрывает на щеке давнего рубца. Житель молча поклонился в пояс.
— Кто ты, зачем пожаловал? — спросил Александр.
— Ключник я, правитель вотчины здешней, — ответил житель. — Именитого болярина Водовика эта земелька. А пожаловал я за тем, что вы, удалые повольнички, заполевали зверя на ловищах болярских.
— А я-то думал, ключник болярина Водовика пришел в гости к себе звать, — засмеялся Александр.
— Не смейся, молодец, — кося разбегающимися в стороны глазами, строго сказал ключник. Он, видимо, не узнал или не хотел подать виду, что узнал новгородского князя. — Спросить хочу тебя: по чьей воле чужие ловища тревожили, чужого зверя брали?
— Стар твой болярин, ему ли забота о ловищах?
— Старость — не обида, молодец, — возразил ключник. — Заполевал ты зверя на болярских угодьях, а то, что было болярским, болярским и пребудет.
— Добычу рад отнять?
— Не отнять, а взять по праву вотчинному.
— Дозволь, Ярославич, мне молвить, — вскочил Олексич. — Не уймется ключник, дозволь с крутояра его да в воду!
— Постой, Олексич, не горячись, — остановил Александр. — Всех, кто не с тобой в одно слово, не перекидаешь. Где по делу спрос, там и я не супротив. А ты, ключник, помни: не зверь нам дорог — потеха. Зверя бери себе да кланяйся им болярину.
…Княжие гонцы с утра оповестили в городовых концах — и на Софийской и на Торговой — о военной потехе. Людно на Буян-лугу. Весь Новгород Великий поднялся взглянуть на забаву.
Потеха еще не началась. Пляшут, шатаются в толпе ряженые; над лугом крик, визги. Праздник русалий — старый праздник. В святцах он не отмечен, и колокола не звонят ему. Зимою — масленица обжорная, весною — русалин.
На берегу Волхова хоровод девичий. Льется над рекою песня:
Не ходи, холост, поздно вечером,
вдоль по улице, вдоль по широкой;
не маши, холост, рукой правою,
не отсвечивай золотым перстнем,
дорогою вставкой с красным яхонтом;
коли я тебе полюбилася,
полюбилася, показалася —
засылай, холост, свата к батюшке,
болярина важного,
меня, девицу, сватати…
Лугом скачет «козел». Борода из мочалы, рога берестяные; тулупишко у «козла» шерстью вверх, лицо в саже… Зубы блестят да глаза.
Вбежал «козел» в хоровод, заблеял, запрыгал… Девичьи летники разлетелись от него, как пух. «Козел» копытищами машет. Голос у него тряскучий, как горох на горячей сковороде.
Щука шла из Нова-Города,
она хвост волокла из Бел-озера;
как на щуке чешуйка серебряная,
голова у щуки унизанная…
Потопал «козел» и ускакал к Раздвиже. Снова пошел хоровод, закружился цветным колесом; падают на Волхов девичьи голоса:
У похмельного у молодца головушка болит;
а вы, девицы, девицы красные,
вы несите меду, меду крепкого,
во ендове во серебряной,
опохмельте молодца…
Набежал «гусь». Хвост у него соломенный, голова под зипуном, руки вверх в одном рукаве. Из рукава — полено — шея гусиная; на конце полена — веретено. Машет «гусь» веретеном, не отскочишь — клюнет.
Ой со вечера трудна была,
со полуночи недужна вся…
Расходился недуг в голове,
разыгралися утки в хвосте…
На кругу Омоско-кровопуск. Пристают к нему:
— Омос, загадочку загани!
— Скороговорку скажи!
Омос — руки в боки, ломается:
— Сказал бы, да горло перехватило, борода не целована.
— Скажешь — поцелую.
Кто молвил? Катерина Славновна, молодая вдова. С Василья Капельника второй год пошел, как она вдовеет.
Вел Тит, муж Славновны, обоз с солью из Русы, в пути, на раскате, воз опрокинулся, придавил грузом гостя. Набежали обозные, высвободили Тита, но был он не жилец на свете. Грудь раздавило. Простонал на заезжем до утра и затих. Убивалась горем по муже Катерина Славновна, причеты горькие причитала, а прошло время — стерлось, потускнело горе. Молода она, красою не обижена и на язык таровата.
Не знает, как сорвалось у нее слово, а Омос пристал, вьется вокруг паутом:
— Не поцелуешь, молодушка, побрезгуешь! Не тем, скажешь, запором крещен, не той дубиной богу молился. Голова, скажешь, у Омоса лысая, борода облезлая… Куда те, хилому, до меня!
Но не такова Катерина Славновна, чтобы слово на-, рушить. Любо ли ей, не либо ли, а сказала — стоит на своем.
— Вот те крест, Омос, поцелую.
— Обманешь, а за обман обманками платят.
— Ой ли!
Выступила она вперед, щеки — кумача жарче, глаза темны, как дно у Волхова. Встала перед Омосом.
— Поцелую, Омос, не онемей!
Как ни боек Омос, но и он оробел перед Славновной. А как да и впрямь прижмет к груди… На груди у Славновны камень растает. Вокруг хохочут:
— Радуйся, Омос! Дождался светлого дня.
— Наблазник говорок на путаную голову.
Славновна рядом. Облаком взвились паволочитые рукава. Вдруг будто медом крепким обожгло губы, а открыл глаза — Славновна далеко… Утирается рукавом.
— Жив, Омос?
— Ай да молодушка!
— На голову вырос.
— Не зевай, засылай сватов!
Омос сбросил колпак, подпрыгнул на одной ноге.
— Курочка короткопапоротненькая, — прочастил он скороговорку. — Шли три попа, три Прокопья попа, говорили попы про Прокопья попа, про Прокопья попа, про Прокопьевича… Кто боек — переговори!
— Ха-ха-ха!
— Не язык у Омоса — шило. Как про попа-то?
По плешивому капну,
по плешивому хлопну,
выну сто холстов,
на сто концов?..
— Легко загадал, Омос, отгадали.
— Отгадали — скажи!
— Блин… Блин загадал.
— Говори другую!
— Старую бабу
за пуп тянут?
— Дверь… Не замай, Омос, хитрее загадывай!
— Отец не родился,
сын в лес ходит?
…Шум у Великого моста. Идет на луг князь Александр с дворскими и дружиною. Толпа отхлынула от Омоса.
— Князь… Ярославин.
Дружинники очистили на лугу круг для потехи. Александр идет рядом с княгинею. Следом за князем, впереди дружины, воевода Ратмир; за дружиною отроки несут копья для потехи, луки и тулы со стрелами. Александр с княгинею прошли на переднее место. Ратмир поднял руку. Выбежали на круг скороходы, сбросили сподницы. Ноги у них босы. Встали в ряд, ждут.
Рожечники заиграли веселую, дудки с сопелями засвистели. По знаку Ратмира сорвались с мест бегуны, помчались ветром по указанному кругу. Кто придет первым, тот возьмет копье из княжих рук, будет бегуном над бегунами в Великом Новгороде.
Любо молодым витязям с ветром спорить, любы и старым удалые забавы, — посмотреть на молодых, свое время вспомнить.
Точно в медные латы обрядило солнце плечи у бегунов. На бегу ноги не касаются земли, не мнут под собою траву.
Первым прибежал Олексич. Приблизился он к княжему месту. Александр отдал победителю бегунов копье.
— Слава Олексичу! — возгласил он.
