Пушкин и Гончарова. Последняя любовь поэта - Алексеева Татьяна Сергеевна
И только когда одевшись и приготовившись уходить, он отодвинул в сторону одну из штор и выглянул в окно, ему вдруг стало не по себе. За стеклом, покрывшимся по краям морозными узорами, ничего не было видно. Совсем ничего — Александр смотрел в бездонную черную пустоту, в которой не мог разглядеть ни одного огонька, ни малейшего блика. Даже своего отражения в черном стекле он в первый момент почему-то не увидел. Словно не было ничего за окном, словно не существовало на свете уже и самого Александра…
Он отшатнулся от окна, и пол громко заскрипел у него под ногами. Этот скрип оказался очень кстати — он вернул Пушкина к действительности и помог отмахнуться от пугающей мысли о черной пустоте. Ему надо было поскорее выйти из дома, пока никто из родных или слуг не проснулся и не поинтересовался, куда он собрался в такой ранний час. Надо было спешить, не отвлекаясь на всякие страхи и дурные предчувствия.
Бесшумными шагами, на цыпочках, Александр дошел до двери, толкнул ее и облегченно вздохнул: она не заскрипела! Так же осторожно он прошел по коридору, пару раз обернувшись на оставшиеся за спиной двери детской и спален Натальи и ее сестры Александры. Но все три двери оставались плотно закрытыми, и из-за них не доносилось ни звука.
Пол в коридоре оказался не таким надежным, как в кабинете Александра, — он все-таки негромко поскрипывал при каждом его шаге. Пушкин старался ступать осторожнее, но позволить себе идти слишком медленно тоже не мог. Чем дольше он оставался в коридоре, тем выше были шансы, что кто-нибудь из домашних проснется и выглянет посмотреть, кто ходит по дому и мешает всем остальным спать. Но в то утро все обитатели особняка на Мойке спали очень крепко.
Оказавшись на лестнице, Александр облегченно вздохнул и, уже не стараясь соблюдать тишину, торопливо сбежал по ступенькам. И лишь перед тем, как открыть дверь, ведущую на улицу, он на краткий миг замер. Ему вспомнилась безжизненная черная пустота, которую он видел в окно. Что, если за дверью тоже не будет ничего, кроме этой бесконечной черной мглы?
«Глупости все это! — отогнал он от себя навязчивую мысль. — Стыдно так волноваться. Можно подумать, в первый раз еду стреляться!» Встряхнув головой, Пушкин распахнул дверь и решительно шагнул за порог.
В первый момент ему показалось, что он и правда вышел в пустоту. Несмотря на то что в доме было темно, его глаза успели привыкнуть к слабому освещению одной-единственной свечи, а на улице света было еще меньше. Но Александр все же сумел перебороть вновь всколыхнувшийся в душе страх и стал осторожно, нащупывая ногами ступеньки, спускаться с крыльца. Под сапогами захрустел выпавший за ночь снег, и это еще больше успокоило Пушкина. Раз он чувствовал снег и слышал его скрип, значит, окружающий мир точно не исчез. Просто его не было видно.
Дорогу, ведущую на набережную, он знал отлично и дошел бы туда, даже не видя ничего вокруг. Но этого Пушкину не понадобилось. Уже через пару шагов тьма вокруг начала рассеиваться, и он сумел различить очертания других домов и чугунную ограду вдоль Мойки. Света по-прежнему было очень мало, но где-то вдалеке светил то ли фонарь, то ли свеча в чьем-то окне, и идти по улице можно было не совсем вслепую. Больше Пушкин не медлил. Ему надо было сделать так много срочных дел! Теперь он уже не жалел, что встал в такую рань.
Однако, как ни странно, все эти дела удалось устроить легко и быстро. Несколько часов спустя из всех необходимых приготовлений несделанным осталось только одно — найти секунданта. Но и этот вопрос вскоре решился практически сам собой. Пока Александр думал, к кому из живущих в Петербурге друзей обратиться с этой просьбой, один из них вышел прямо навстречу его экипажу.
А еще через пару часов они с Константином Данзасом уже ехали за город. На Черную речку…
Короткий зимний день подходил к концу. Становилось все темнее и морознее, и Пушкин все выше поднимал покрывшийся инеем воротник пальто. У него мелькнула мысль, что так недолго и простудиться, и это слегка развеселило поэта. Точно так же он думал о простуде почти перед каждой дуэлью, если она случалась зимой или весной. И это воспоминание о прошлых поединках приободрило Александра еще больше. «Ведь действительно это все не в первый раз! — повторил он про себя свою утреннюю мысль. — И даже не в десятый, кажется, а…» Вспомнить, сколько у него было дуэлей, Пушкин, как ни старался, не смог. Особенно когда попытался сосчитать те случаи, когда до борьбы с оружием в руках дело так и не дошло. Зато некоторые поединки неожиданно вспомнились ему так ярко, словно произошли вчера, а не много лет назад. «Все эти дуэли закончились счастливо — ведь я до сих пор жив, — напомнил он себе. — Значит, и сегодняшняя закончится так же. Иначе быть не может».
В памяти всплыла его самая первая ссора, завершившаяся вызовом. Как же давно это было — почти двадцать лет назад! Понимал ли он тогда, что поединка точно не будет, что дядя Ганнибал не захочет драться с юным мальчишкой и сумеет найти другой достойный выход из положения? Вряд ли до конца понимал — в те годы ему и в голову не могло бы прийти, что от дуэли можно отказаться, да еще и сохранить при этом свою репутацию! Хотя, наверное, в глубине души догадывался, что Павел Ганнибал не захочет стрелять в глупого юнца, да еще и родственника, из-за не менее глупой и не слишком красивой барышни. Сочиненное им в ответ на вызов Александра веселое четверостишие примирило «врагов» мгновенно.
Во второй раз помириться с противником без посторонней помощи Пушкин не смог. Хоть и были они с гусаром Петром Кавериным большими приятелями, улаживать их ссору пришлось командиру Петра. А из-за чего они тогда вообще поссорились? Вроде бы Каверин сочинил какие-то глупые стихи, но чем именно они до такой степени не понравились Александру, этого Пушкин вспомнить так и не смог. Помнил только, что после очень радовался, что та история закончилась благополучно.
С Кондратием Рылеевым его тоже пытались помирить. Все их общие друзья и поодиночке, и вместе приложили массу усилий, чтобы дуэль не состоялась, — очень уж они опасались, что она закончится трагически. Отменить поединок им не удалось, но, как оказалось, эти страхи были напрасными. Александр с Кондратием тогда оба промахнулись и остались невредимы. Кондратия, как стало ясно много позже, ждала совсем иная судьба…
Их с Данзасом сани проехали Невский проспект и свернули на Дворцовую набережную. На фоне стремительно темнеющего неба над Невой пока еще можно было различить Петропавловскую иглу. Константин бросил на нее мрачный взгляд, потом перевел его на Пушкина и сразу же стал смотреть куда-то в сторону.
— Уж не в крепость ли ты меня везешь? — попытался хоть немного отвлечь его от тревожных мыслей Александр. Но секундант, вопреки его ожиданиям, помрачнел еще сильнее.
— Так ближе на Черную речку — через крепость. Самая близкая дорога, — пробормотал он, по-прежнему отводя взгляд.
Пушкин кивнул, решив больше не шутить. А в памяти у него уже всплывала следующая дуэльная история — ссора с Толстым-Американцем, так нагло передернувшим карту. Они тоже далеко не сразу пошли на примирение. А могли ведь и вовсе не согласиться! И тогда, если бы даже оба остались живы, Толстой вряд ли стал бы помогать Пушкину свататься к Наталье. И сейчас Александр не спешил бы на другой поединок…
Нет, думать о том, что у него могло бы не быть шести лет жизни рядом с Натальей, Пушкин не стал бы и в другое, более спокойное время! Тем более не мог он допускать такие мысли сейчас. Но память уже услужливо подсовывала ему новую картинку из прошлого — эпиграмму на Вильгельма Кюхельбекера, его красное от возмущения лицо и требование немедленно стреляться, его ярость от промаха… Как же он кричал, когда Пушкин отбросил свой пистолет и попытался его обнять, как старался заставить его сделать свой выстрел! Александру тогда казалось, что они останутся врагами на всю жизнь и никогда уже у них не будет даже просто ровных отношений. Позже, когда они с Кюхлей, уже помирившиеся и забывшие и эпиграмму, и последовавший за ней скандал, в очередной раз пили в какой-то компании, он понял, что мужскую дружбу так просто не убить. А потом Александру еще несколько раз представился случай в этом убедиться.
