Фаина Гримберг - Примула. Виктория
С 1841 года стал выходить юмористический (впрочем, даже скорее сатирический) еженедельник, названный по имени марионетки, изображавшей весёлого шута, — «Панч». В английской прессе появился ещё один печатный орган насмешки над королевой и её супругом. Но всё равно ведь это была Её пресса. Её пресса, её оппозиция, её народ, её страна...
* * *
По проекту Альберта был выстроен их новый дом, домашний дом. Альберт сам заказывал мебель. Здесь они отдыхали от придворных, от парламента. Здесь муж читал у камина, а жена вышивала. Осборн. Их домашний дом.
* * *
У королевы появились некоторые bouderies[61]. Она ожидала ребёнка. Первенец. Страна также пребывала теперь в ожидании. Страна ждала появления наследного принца, принца Уэлльского. Страна жаждала возвращения к мужскому правлению.
Между тем, дитя, ещё не рождённое, уже познало печальную участь монархов — быть убитыми посредством террористических актов. Разумеется, большинство монархов умирает своей, не насильственной, а естественной смертью, от болезней, а то и от старости. Но каждому монарху, всегда и везде, грозит смерть от руки политического террориста (впрочем, это может быть и обыкновенный психопат, маньяк; но такое случается совсем редко!).
Виктория и Альберт ехали из Букингема в Кенсингтон — навестить заболевшую герцогиню Кентскую. Внезапно принц заметил в сумеречном вечернем свете человека, направившего в сторону королевской кареты поблескивающий предмет. Этот предмет был пистолетом! Прогремел выстрел. Форейторы растерялись. Террорист швырнул наземь один пистолет и тотчас поднял другой. Принц прикрывал королеву, не помышляя о спасении, о защите собственной жизни. Террориста окружили прохожие. Вскоре мужчины уже размахивали кулаками, в воздух неровно поднялись, вскинулись трости. Карета снова тронулась с места.
Произошёл ужасный акт расправы. Неизвестный был забит кулаками, камнями и палками. Та часть общества, которую он не презентировал, которую презентировал не он, приветствовала появление королевы в ложе Друри-Лейн. Неизвестный остался неизвестным.
Виктория записала в дневнике по поводу своей первой беременности:
«...ужасно, что первый год счастливой супружеской жизни испорчен и омрачён такими противными неудобствами...»
Мужчины и ханжествующие женщины никогда не прощали королеве этой записи! И до сих пор не прощают. Она осмелилась доверить бумаге именно то, о чём думают все без исключения молодые будущие матери! Думают, но сказать, высказать так или иначе, всё же не решаются ни за что. Цивилизация, управляемая мужчинами, заставила женщин затвердить крепко-накрепко, что беременность — суть наивысшее благо для существа женского пола. Жаловаться на ужас родов, на тяжесть нелепо выступающего живота, женщинам запрещено. И когда одна из них, королева, осмелилась сказать правду, её обвинили и продолжают обвинять в холодности, в бесчувствии, в нелюбви к собственным детям. Королева отнюдь не была феминисткой, она отнюдь не боролась за права женщин. Она просто осмелилась высказать правду...
Каждая феминистка — в определённом смысле королева. Каждая королева уже самим фактом своего существования — феминистка!..
* * *
При дворе водворились экономия и скромность. Альберт начинал сознавать, что он и его жена составляют некое единство. И чем далее, тем более он сознавал, что в этом единстве нет и не может быть места кому бы то ни было третьему. Но покамест этот третий существовал, то есть не третий, а третья.
В сущности, её вернее было бы называть не «третьей», а «первой». Ведь она появилась в жизни Виктории задолго до появления Альберта, она была в жизни Виктории с самого начала, ещё до рождении Виктории она была в жизни Виктории.
Она была баронессой Луизой фон Литцен. Конечно же, она вовсе не претендовала на вмешательство в дела внешней и внутренней политики Англии. Конечно, и при Альберте состоял барон Штокмар. Но и принц и барон были мужчинами. Барон не намеревался сидеть по утрам на краю принцевой постели и дружески с принцем перешёптываться. А верная Луиза была одинока, у неё никого не было, кроме королевы. И она невольно, совсем невольно обкрадывала Альберта, крала у него Викторию, его жену.
Через эту борьбу проходят многие мужчины. Многим из них приходится насильственно освобождать своих жён от чересчур сильного влияния близких этим жёнам женщин. Чаще всего разворачивается отчаянная битва зятя с тёщей. Но Альберту совершенно не было необходимости бороться с вдовствующей герцогиней Кентской, которая никак не влияла на дочь. Бороться с герцогиней было бы труднее, учитывая её официальный статус матери. Но и с верной Луизой также оказывалось трудновато сражаться. Она действительно любила свою воспитанницу, её воспитанница действительно была к ней привязана, привязана, в сущности, так, как бывают привязаны дочери к матерям.
Верная Луиза чувствовала, что Альберт не любит её. Верная Луиза была личностью достаточно заурядной, простой, так сказать. Поэтому она и поступила неразумно, вступив в неравный бой с мужем Виктории. Она всего лишь повторяла ошибку, которую совершали, совершают и будут совершать многие и многие матери дочерей.
Она стремилась окружить беременную королеву суетливой опекой. Она то и дело ухитрялась находить в характере и поведении принца нечто дурное. Она улучала минуту и шептала королеве, что муж нисколько не заботится ни о своей жене, ни тем более о будущем младенце.
Луиза стремительно утрачивала своё влияние на королеву. Двор курсировал между Виндзором и Букингемом. Королева всё чаще и чаще забывала взять с собой верную Луизу. Виктория не гнала бывшую гувернантку, не делала ей замечаний, не упрекала. Напротив, королева благодарила милостиво за проявляемую заботу, улыбалась. Улыбалась, как улыбаются чужому человеку; благодарила, как благодарят чужого человека за услугу.
Затем был подписан соответствующий указ. Верная Луиза была удалена из штата королевы. Ей назначена была почётная пенсия. Бедняжка проливала невидимые миру слёзы, но это никого не интересовало. Верная Луиза выпала из английской истории, словно плохо закреплённый камешек — из колечка.
Парламент утвердил принца Альберта регентом при младенце, долженствующем родиться. Таким образом, в случае благополучного появления на свет наследника английского престола, но смерти королевы от родов, Альберт фактически должен был занимать место короля Англии; во всяком случае до совершеннолетия сына (или дочери). Но все ждали рождения именно королевского сына.
Альберт не желал смерти своей жены. Он любил её, он был привязан к ней. И так далее, и все прочие слова, которые говорятся о любви и привязанности.
* * *
Виктория в гостиной Осборна вязала крохотный чепчик. Она услышала шаги Альберта и, ещё не видя мужа, заулыбалась. Он вошёл, домашний, совершенно домашний, каким он бывал только в их домашнем доме. Она, впрочем, удивилась, потому что он широко взмахивал руками и полы его шлафрока, бархатного, цвета бордо, вдруг резко взвились.
Альберт с размаха сел на канапе. Виктория отложила на колени вязанье и глядела.
— Что ты наделала, Вики?! Что ты наделала?!
Растопыренными пальцами обеих рук он охватил голову, красивую тёмноволосую голову. Казалось, вот-вот вцепится ногтями, чистыми ухоженными ногтями, в кожу головы... Бросил руки вдоль тела, кисти свесились... Меланхолическое лицо выразило смесь выражений: тревогу, ужас, даже и лёгкое отвращение...
— О чём ты говоришь, Але? Что я сделала? — Её вовсе не испугал его отчаянный вид. Она смотрела с интересом, она любопытствовала.
— Ты предоставила пятнадцать тысяч фунтов вигам...
— Да, конечно... — Она была спокойна.
— Я не узнаю тебя! Во что ты хочешь превратить избирательную кампанию?
— Я симпатизирую вигам, я никогда этого не скрывала от тебя.
— Но ты всегда понимала, что я — не совсем обычный твой подданный. Я — твой муж. Твои симпатии могут быть известны мне, но не всей Англии. Прежде ты это сознавала, ты это понимала...
— Я устала понимать! Я больше ничего не хочу понимать. Я не хочу, чтобы тори пришли к власти! — Она повысила голос.
— Ты не права. Раньше ты понимала, что монарх не имеет права становиться на сторону какой бы то ни было политической партии. Только будучи нейтральной, монархия может выступать в качестве авторитетной силы.
— Как мне всё это надоело! Как я устала от всего этого! Почему я не родилась в России, где монарх является монархом, а не марионеткой в руках парламента!
Альберт посмотрел на неё пристально и меланхолически:
