Анатолий Брусникин - Беллона
Мое сердце громко стучит, пахнет пылью и ковылем, саднит нога - я и не заметил, когда и обо что ее поцарапал.
Это ночь со второго на третье октября…
Мы со штабс-капитаном долго, целую вечность, добирались до рва. Последние сто шагов ползли на четвереньках, а потом и на брюхе. Мне это показалось лишним. Кто нас увидит, в такую-то темень? Но Аслан-Гирей молча ткнул меня носом в землю: ползи. И оказался прав.
Когда до бруствера оставалось совсем недалеко, я разглядел над темной полосой вала черное, вытянутое кверху пятно: то был часовой в своей турецкой шапке.
- Ближе нельзя, - в самое ухо выдохнул татарин. От него пахло душистым и, видно, дорогим табаком. - Вдруг задумается: что за цикада у меня под носом? Подавай сигнал отсюда.
Я пошарил рукой, нашел подходящую травинку. Надорвал посередке, приложил к губам, застрекотал.
В тиши треск мне показался оглушительным. Но дозорный не шелохнулся. А если б и посмотрел в нашу сторону, то на расстоянии в двадцать шагов ничего бы не углядел.
- Хватит!
Мы поползли дальше, теперь совсем медленно. Я следил, куда ставлю локоть, чтоб ничего не хрустнуло, не треснуло. Где-то на поле, точно так же, сейчас ползли наши охотники.
Вот мы и во рву. Он был сухой и не шибко глубокий, мельче нашего. Оно и понятно: французы готовились к нападению, не к обороне.
Скат бруствера вблизи оказался не особенно крутой. Вскарабкаться вполне можно - если, конечно, сверху не палят в упор и не колют штыками.
«Ждем», - показал жестом Аслан-Гирей.
Я прижался к земляной стенке, вслушиваясь в ночь.
Сам не знаю, почему мне не было страшно. То есть было, и даже очень сильно - но не за себя, а за наших. Это совсем другой страх, от него ноги не ватные, а наоборот: дергаешься, как на иголках. Я трясся от возбуждения и мысленно повторял: «Господи-Боже, пускай француз их еще минутку не замечает!»
Может, минуты две или три у Господа и выцыганил. Но потом Его терпение закончилось.
Где-то в ночи звякнул металл. Может, окованный приклад задел за камень.
И тут же вопль часового:
- Алярм! Озарм!
Аслан-Гирей с досадой шмякнул кулаком о землю.
- Ребята, вперед! - донесся слабый голос Иноземцова.
- Ура-а-а! - негусто подхватили охотники.
Во тьме понять было непросто, но, по-моему, до вала им оставалось еще порядком.
- Ура-а-а! - мощно закричали на отдалении. Это побежали догонять наши основные силы.
А близко - показалось, прямо по макушке - заколотил барабан. У французов ударили тревогу.
Я вскрикнул: мрак надо мной озарился вспышками, и захлопало, и запахло порохом. Это палили из пушек и ружей - вслепую, на русское «ура!».
Еще через минуту где-то слева от нас раздались крики, тупой стук, рычание. Будто сцепилась целая свора передравшихся бродячих собак.
Я догадался: рукопашная!
Не знаю, как он выглядел, этот рукопашный бой, но у меня от одних звуков на лбу выступила ледяная испарина.
- Пора! - не шепотом, а обычным голосом сказал мне штабс-капитан. - Наши побежали на выручку.
Я не сразу понял, что «наши» - это французы, что палили над моей головой. Вспышек больше не было. Солдаты устремились с этой стороны вала на ту, помогать своим.
- За мной, юнга! Не отставать, но и вперед не лезть.
Аслан-Гирей ловко - я и не ожидал от офицера - стал карабкаться вверх по брустверу, хватаясь за камни и торчащие корни. Ножны его сабли болтались у меня перед носом. Я слышал, как Платон Платонович советовал татарину не брать саблю - будет только мешать, но штабскапитан сказал: ежели ему судьба попасть в плен, то лучше уж при сабле и эполетах, а не ночным шпионом.
На верхушке бруствера мы вжались в землю. Справа были фашины, прикрывавшие орудийную амбразуру, слева тоже.
- Никого! Бежим! - сказал я.
Но из темноты вниз по склону катилась сплошная, брякающая сталью масса. В отблеске дальних костров блестели штыки.
Впереди толпы пятился начальник. Он был в расстегнутом мундире, размахивал саблей.
- Вит, ме гарсон, вит! - хрипло повторял офицер. - Он лёр ан кюира!
Вся орава протопала мимо бруствера, нас не заметив.
- А теперь быстро, юнга! Вон туда! - Аслан-Гирей показал куда-то. - Мое дело довести тебя до кустов. Потом поведешь ты. Понял?
У меня зуб на зуб не попадал.
- П-понял.
Ничего я, по правде сказать, не понял и понять сейчас был не в состоянии. Я бежал за татарином и боялся лишь одного: что отстану.
Укрепления второй линии у французов были не сплошные, а с разрывом между батареями.
Как мы прошмыгнули по проходу и вскарабкались по склону, я не помню, но только штабс-капитан вдруг остановился, и я с разбегу налетел на его спину.
- Вроде прорвались… - Он тяжело дышал. - Обе линии позади. Твоя пещера должна быть недалеко. Куда теперь?
Я заметался среди кустов.
- Щас… щас… Туда! Нет, туда!
А сам ничегошеньки не видел, не соображал.
Аслан-Гирей взял меня в охапку, швырнул наземь, упал сверху.
- Тссс!
С холма опять бежали солдаты - уже не зуавы, а обычные стрелки. И много, целая колонна.
Офицеры покрикивали на них, подгоняли.
- Целый батальон, - сказал штабс-капитан. - Через минуту будут на месте и вышибут наших. Давай, юнга, ищи свой лаз!
Я никогда не бывал на Лысой Горе в темноте. Когда днем разглядывал склон в бинокль, всё казалось просто: один куст повыше, другой пониже, меж ними кучка камней.
Черт его знает, где это.
Внизу почти не стреляли, а только ревели, рычали, вопили в тысячу глоток.
Отчаянно взвыла труба.
- Отход играют. Поторопись, юнга!
Я понял, что ничего в этом мраке не найду.
- Ваше благородие, дождать надо. Затаимся пока тут. А чуть засветлеет, я вмиг найду…
- Кой черт «засветлеет»?!
Татарин зашипел, грозя кулаком. Я шарахнулся, споткнулся и с размаху приложился задницей о твердое.
Это был холмик из камней, которым я когда-то пометил нору..
Геракл и Дейанира
…Багровый свет пламени, треск горящего дерева, блики на зернистой многоцветной поверхности стен, где Двенадцать Братьев живут своей чудно?й сказочной жизнью.
Я топчусь за спиной у штабс-капитана. Не думал, не гадал, что покажу свою тайну не моей Диане, а совсем чужому человеку. И все равно волнуюсь.
В глубине души я все-таки сомневался: вдруг чары действуют только на меня, а загляни в мое подземелье кто другой - увидит лишь пыль да камни. И еще боялся вот чего: что если эти картины кажутся прекрасными мне одному? Может, люди, у кого мозги не скособочены от вечных фантазий, поглядят да пожмут плечами?
Но я вижу по Аслан-Гирею, что он поражен и восхищен. С губ татарина срываются невнятные восклицания, факел в его руке дрожит.
А ведь главного сокровища штабс-капитан еще не видел. Я нарочно повел его в обвод стен так, чтоб мою Деву он узрел последней.
- Вот оно что! - говорит офицер, хлопнув себя по лбу. - Я понял! Вспомнил! При Марке Аврелии в Херсонесе стоял Первый италийский легион!
Чего это он понял, когда тут всё волшебно и непонятно? Какой еще аврелий? Какой легион?
- Чего-чего? - ревниво переспрашиваю я.
- При римском императоре Марке Аврелии где-то здесь находился лагерь Первого легиона, а его священным покровителем считался Геракл. Это подземное святилище Геракла!
- Кого?
- Храмы часто устраивали в пещерах. Должно быть, вход завалило еще в дохристианскую эпоху. Вероятно, землетрясение… Воистину, много чудес у Аллаха! Мои предки, крымские ханы, владели этими землями триста лет и даже не догадывались…
Потом он бормочет что-то на неизвестном мне наречии, а дальше опять по-русски:
- Превосходный образец позднеримской мозаики! Изображены все двенадцать подвигов Геракла. Вот он побеждает Немейского льва… Отсекает головы Лернейской гидре. Ловит Киренейскую лань. - Палец татарского принца любовно погладил по золотым рожкам козу, которую волок куда-то кудрявый бородач. - А это Геракл чистит Авгиевы конюшни…
Я вспомнил, что Платон Платонович еще на «Беллоне» давал мне читать древние греческие сказки и там, в самом деле, был рассказ про могучего героя, совершившего много великих деяний.
Оказывается, тут не двенадцать братьев, как я думал. Это всё один и тот же богатырь, просто в разных возрастах и в разных местах!
Но вот Аслан-Гирей дошел до моей Дианы и надолго застыл. Замер и я. Что он скажет?
- Прелесть какая, - покачал головой штабс-капитан. - Это, конечно, Дианира.
(Так мне, во всяком случае, послышалось.)
- Вы знаете Диану?! - потрясенно лепечу я.
- Не Диана, а Дейанира. Жена Геракла. Он сразился из-за нее с речным богом Ахелоем и победил, отломав ему рог. Дейанира очень любила мужа и, когда Геракл погиб, наложила на себя руки. Клянусь Аллахом, эта пещера - настоящая жемчужина, подлинный праздник для археологической науки!
