Марк Фруткин - Возвращение Фабрицио
Она подождала.
— Вы не скажете мне, что это?
Аркенти поколебался.
— Я в самом деле не должен.
Ее плечи опустились.
— О, эти священники со своими тайнами! Расскажите, или скажу отцу, что ничему не научилась за двадцать уроков латыни.
— Это неправда. Учились вы хорошо. На самом деле, поразительно, до чего быстро вы учились.
Девушка заговорила, не глядя на него:
— Почему вы на меня так смотрите? Каждый раз, когда мы вместе, вы смотрите и смотрите. Я бы сказала, что вы пытаетесь заглянуть в мою душу, но, кажется, вас больше интересует то, что снаружи, да?
Обернувшись, Элеттра посмотрела на него в упор, лицо жесткое и прекрасное, темные глаза горят.
У него вдруг пересохло во рту. Меня допрашивает девчонка. Он облизнул губы.
— Осмелюсь, если позволите, признаться, я смотрю, потому что иначе невозможно.
— Вы считаете меня красивой?
Он медленно кивнул.
— Вы не скажете, зачем едете в Казале Монферрато, потому что считаете меня слишком невежественной, чтобы вникнуть в тонкости вашего расследования?
— Нет, это не так.
— Тогда расскажите. Вы должны рассказать.
— Вы настойчивая юная женщина. — Он помолчал, задумавшись. — Если я расскажу, все должно остаться между нами, понимаете?
Если я дам ей понять, что доверяю ей, может быть, это побудит ее в свою очередь довериться мне.
— Договорились.
— Я собираюсь поискать там семьи с фамилией Камбьяти. Возможно, семья Фабрицио из тех мест. Возможно, они занимались выделкой шелка. Там есть одно место, называется Шелковичный путь, также известный как улица Иудеев.
— Понимаю. Значит, его семья была иудейской? В жилах нашего горячо любимого святого могла течь иудейская кровь?
Адвокат не сомневался, что она поймет намек.
— Такое… возможно.
— И возникнут сложности? Для вас?
— Не для меня лично.
— Что вы имеете в виду?
— Ничего. Я не против иудеев, хотя многие другие, похоже, винят их во всех бедах мира. Кандидатуре Фабрицио это едва ли на пользу, разве что он был подлинно обращенным. Такой факт трудно доказать по прошествии такого количества времени.
— Иисус был иудеем.
— Конечно. Но многие христиане винят иудеев в его убийстве.
— Его убили не иудеи. Его убили римляне.
Он в очередной раз порадовался ясности ее ума.
— В любом случае многие, даже в церкви, винят иудеев.
— Они боятся, что вину возложат на них самих. Спасителя убили римляне, а не иудеи. Римляне, такие, как вы.
Девушка произнесла это так решительно, что он понял: разговор окончен. Адвокат снова отметил твердость и непреклонность ее воззрений, свойственную власть имущим, сквозящую в ее взгляде гордость, граничащую с надменностью, гордость рожденных править.
На обратном пути Аркенти осознал, что его, влиятельного служителя церкви, прогнала эта… эта девчонка. Но с другой стороны, он совсем не возражал. Напротив, он восторгался ею. Этому сочетанию безупречной красоты и необыкновенной внутренней силы невозможно было противостоять. Он вспоминал, как кровь приливала к щекам девушки, как они вспыхивали от гнева, как сверкали ее глаза. Римляне… Конечно, это древние римляне свозили в Италию всех красивейших женщин мира, для удовольствия и для улучшения рода. Она явно происходила из таких. Без сомнения.
Короткое путешествие в Казале Монферрато
Косой дождь лил все семьдесят миль пути от Кремоны до Казале Монферрато, к северу от города Алессандрии в Пьемонте. Карета ползла по грязи вдоль берега реки По. Адвокат дьявола смотрел, как дождь расчерчивает поверхность воды. Много раз карета застревала в размокшей, топкой колее, адвокату вместе с кучером приходилось ее выталкивать. Они ехали три дня, останавливаясь на ночь в сырых придорожных трактирах.
Монсеньор Аркенти утомился от путешествия и с радостью обнаружил, что в честь его появления у городских ворот наконец показалось солнце.
— В дом священника у церкви, — приказал он кучеру, выглядывая из окна.
Неподалеку виднелась церковная колокольня, сердце Ка-зале Монферрато.
Священник, падре Грасселли, был толстым и передвигался маленькими шажками, вероятно, боялся, что упадет и уже не сможет подняться. Судя по выражению круглого улыбчивого лица, он был польщен приездом столь высокого и благородного гостя.
Вечером священники познакомились ближе, угощаясь элем, линем, а также полентой и местным вином барбера. Адвокат дьявола рассказал падре Грасселли, зачем приехал в Казале Монферрато.
— К чему вам разговаривать с иудеями? — На лице священника читалась неприязнь. — Ростовщики, и только. Им нельзя доверять.
— Сомневаюсь. Если все они ростовщики и менялы, каким образом получается, что одни из них умеют обрабатывать шелк, а другие становятся красильщиками или стеклодувами?
Священник пожал плечами.
— Я должен найти место, что называют Шелковичный путь.
— Улица Иудеев, — сказал священник. — Я ее знаю, но вы должны идти с кем-то, кто понимает этих людей. Они нам, христианам, не доверяют. Если настаиваете, завтра я отведу вас в синагогу. Местные иудеи заявляют, что она самая красивая в мире. Возможно, у тамошнего раввина есть нужные вам сведения.
Утром жаркое солнце быстро высушило город. Священник и монсеньор Аркенти отправились в синагогу.
Увешанная канделябрами и покрытая золотом синагога действительно была самой богатой и самой красивой из всех, что доводилось видеть адвокату дьявола. На расписном потолке выделялась надпись на древнееврейском: «Здесь врата рая». На одной стене красовался барельеф Иерусалима, напротив — другой, неизвестный адвокату город. Монсеньор Аркенти на ходу читал древнееврейские надписи на стенах, а падре Грасселли, не знающий этого языка, нервно шаркал ногами позади.
Через некоторое время адвокат спросил:
— Где он? Раввин?
— Должно быть, в своей комнате.
Они постучали в дверь в задней части синагоги и, услышав голос, вошли в комнату, где человек сидел на высоком стуле, склонившись над книгой, и что-то бормотал. Зеркало, закрепленное возле единственного окна, направляло солнечный свет прямо на книгу. Когда они вошли, тощий раввин в черной кипе на затылке поднял глаза, но не прервал молитвы. Как странно, он чем-то похож на моего отца. Вскоре раввин закончил молиться, бережно и почтительно закрыл книгу, обернулся к ним и с улыбкой поднялся со стула:
— Падре Грасселли, чему обязан честью вашего визита?
— У нас в городе важный гость. — Священник указал на монсеньора Аркенти. — Из Ватикана. Он хотел бы задать вам несколько вопросов.
Адвокат стал задавать вопросы об имени и роде Камбьяти. Раввин терпеливо выслушал его, скрестив руки на груди. Его узкое длинное лицо оставалось спокойным.
— Да, мне знакомо это место. Шелковичный путь, где живут шелководы. Многие из них иудеи, это верно. Есть одна семья
Камбьяти, одинокий старик и его сын, живущий неподалеку со своей семьей. Пожалуй, мы можем их проведать. Это недалеко.
Спустя час раввин и адвокат дьявола стояли у двери хижины, окруженной тутовыми деревьями. Дверь открыл сгорбленный человек со сморщенным лицом и бесцветными водянистыми глазами. Он радостно кивнул раввину и подозрительно взглянул на священника. Все вошли в хижину и сели за грубый деревянный стол в кухне. На столе стоял медный светильник, где жгли остатки оливкового масла. Пол был выстлан сухим тростником. В соседней комнате Аркенти заметил, как ему показалось, стопки пустых деревянных лотков для хранения шелковых коконов.
— Да, верно. Мы, Камбьяти, из испанских сефардов. Задолго до моего рождения иудеи пришли сюда — немного, кажется, пять или шесть семей. Теперь остался только я и семья моего сына. Они живут за этим холмом. — Он показал на холм за окном. — Но я не знаю, переселялся ли кто-то из Камбьяти в Кремону. Такое возможно. Я слышал, некоторые уезжали отсюда на восток, много, много лет назад. Не знаю почему.
В этот момент дверь распахнулась, и вошел высокий, крупный мужчина.
— Мой сын.
Молодой мужчина кивнул раввину и хмуро посмотрел на человека в одежде священника. У него были блестящие черные волосы, как у испанца, и темные проницательные глаза. Старик представил Аркенти и повторил вопросы, на которые только что пытался ответить. Сын не смог ничего добавить. Увидев, что отец и раввин держатся по отношению к адвокату дьявола с уважением, он заговорил другим тоном:
— Боюсь, я мало чем могу помочь.
Аркенти и раввин поднялись, собираясь уходить. Когда они стояли в дверях, старик охнул и поднес указательный палец к виску.
— О, постойте, постойте, теперь я вспомнил. Я знал, что название города звучит знакомо, но не совсем. Они уехали давным-давно, но не в Кремону, а в место под названием Крема. В деревню, кажется.
