Юлия Андреева - Палач, сын палача
– Я думаю, не будет ничего страшного, если мальчик привяжет подсудимого, скажем, к этой дыбе, – предложил инквизитор. – Мы же говорим не о самих пытках, а всего лишь о фиксации тела, которую обычно осуществляет помощник палача.
– Я полагал, что он поступит на службу лет в восемнадцать… – Миллер подтолкнул сына к выходу, но судья нетерпеливо остановил мальчика, велев ему вернуться.
– Думаю, здесь отдаю распоряжения я, и никто другой, – раздражительно запротестовал фон Гуффидаун, меча грозные взгляды на Миллеров. – Вы сами виноваты, что привели мальчика в тюрьму, где ему не место, а теперь еще и прерываете наш разговор.
– Простите меня, – Миллер поклонился судье. – Конечно же, Клаус, как ученик палача, может поучаствовать в допросе, если вы того хотите.
– То-то же, – Якоб фон Гуффидаун приободрился, заносчиво глядя в глаза знаменитого палача, который после высказанного ему замечания казался еще тоньше и ниже ростом.
Клаус подошел к фон Канну и, поклонившись ему, застыл в ожидании дальнейших распоряжений. Его сердце при этом билось, в висах стучала кровь.
– Помоги, пожалуйста, господину фон Канну снять сорочку, – попросил Петер, и Клаус сделал то, о чем его просили. Судья не сводил глаз с движений мальчика, думая, как далеко можно зайти в этом эксперименте.
Петер Миллер подвел фон Канна к дыбе, которая в тюрьме Ортенау была сделана в форме скамьи, на которую клали человека, растягивая затем его при помощи веревок, стягивающих запястья и голени, и специального винта, облегчающего работу палача. В особых случаях еще одна веревка фиксировала грудь или шею подследственного, врезаясь в тело в момент растягивания и принося дополнительные страдания.
Мальчик сделал петлю и прикрепил ее к ноге подследственного, в то время как его отец, склонившись над Себастьяном фон Канн, осторожно перекрестил его в последний раз. Оффенбургский верховный судья, превозмогая страх, улыбнулся Петеру, опасаясь, однако, выдать себя рукопожатием, и, закрыв глаза, погрузился в молитву. Тем временем Клаус привязал ноги фон Канна и хотел было уже отойти в сторону, когда пьяный фон Гуффидаун вдруг потребовал, чтобы он сам полностью закрепил подследственного.
Не зная, как ему поступить, и прекрасно понимая, что как раз в этот момент отец должен особым образом закрепить веревку на груди или шее Себастьяна фон Канн, чтобы с ее помощью задушить подследственного, мальчик с испугом уставился на судью, но тот был неумолим.
На трясущихся ногах Клаус обошел дыбу и, сделав петлю, прикрепил ее к правому запястью фон Канна.
– Вас, господин Миллер, я бы попросил выполнить более тяжелую работу, а именно, кручение винта, – пояснил свой план судья.
– Как прикажете, ваша честь, – Петер мрачно следил за действиями сына, не имея возможности подсказать ему, как следует поступить, в то время как фон Канн вдруг прекратил молитву, с ужасом взирая на происходящее и понимая, что обещанного избавления еще возможно придется ждать.
– Я протестую, – наконец попытался он помочь самому себе, – меня должен пытать настоящий палач, а не вот такой недотепа и малолетка! – взвизгнул он, на что судья сразу же предложил фон Канну одуматься и начать давать показания. Карие глаза гроссмейстера ордена встретились с голубыми и печальными глазами Петера Миллера, с минуту длилась бессловесная борьба, после чего фон Канн разрешил младшему Миллеру продолжать его дело.
Понимая, что теперь все зависит от него одного и что именно ему придется покончить с добрейшим фон Канном, который не сделал ему ничего плохого и даже помог спасти дочь Филиппа Баура Эльзу, Клаус старался нарочно все делать медленно, продумывая каждый свой шаг. На самом деле он не знал, как закрепить веревку так, что она вдруг начнет душить подследственного. На это был нужен элементарный навык, в то время как Клаус до этого только время от времени связывал слуг или отца, оттачивая мастерство.
Пытаясь догадаться, как это собирался проделать отец, Клаус еще раз оглядел устройство, и тут в его голову пришла шальная идея, он ловко накинул петлю на шею фон Канна, закрепив ее не на скамейке, а на лебедке, которой управлял винт. Завязав последний узел, Клаус поднял красное возбужденное лицо на отца, и тот тут же рванул с места винт, так что фон Канн моментально задохнулся, удавленный веревкой Клауса.
Мальчик взвизгнул, отскочив к стене. Со своего места повскакивали писарь, инквизитор и внезапно протрезвевший судья.
Сделав вид, что только что заметил произошедшее Миллер сначала рванулся к фон Канну, определяя, действительно ли тот мертв, и только после этого к винту, который заело. Петер бросился к ящичку с инструментами, выхватив оттуда молоток, и принялся с его помощью сдвигать с места непослушный винт, так что, когда он, наконец, пришел в движение, фон Канн был уже мертвее мертвых.
Глава 6
Смерть друга
Кара, которой мы подвергаем ведьм, поджаривая и сжигая их на медленном огне, на самом деле не так уж велика, ибо не идет ни в какое сравнение с истязаниями, которые они по воле сатаны переносят на этом свете – не говоря уже о вечных муках, ожидающих их в аду.
Жан Боден[5]– Ну, вот, доигрались, ваша честь! – в сердцах воскликнул Миллер, отвязывая подследственного от дыбы. – Оправдывайтесь теперь, как хотите, перед герцогом. Но только учтите, что не я предложил вам позволять производить пытку неопытному ученику! Вот что получилось!
– Господи Иисусе, так я же всего лишь попросил его привязать подследственного, только привязать! – заламывал себе руки фон Гуффидаун. – Вы-то куда смотрели, Миллер?
– Вы приказали ему привязать человека к дыбе, в то время как любой палач вам скажет, как важно уметь правильно связывать. Чуть пережмешь, человек может лишиться руки или ноги. А вы приказали Клаусу привязывать господина фон Канн к дыбе, зная, что я стою на винте!
– Ну, глупость свалял, бывает, – судья подошел вплотную к Миллеру, – послушайте, господин палач, господин инспектор. Но всяко же бывает. Неужели у вас это в первый раз?.. – он попытался виновато улыбнуться Миллеру, наткнувшись на острый взгляд, в котором играл дьявольский огонь.
– Такого у меня еще ни разу не было! – растягивая каждое слово, выдавил из себя палач. – Такого позора, такого непрофессионализма! Ни-ког-да!
– Ну, хорошо, я дурак. Но мы ведь с вами в этом деле все одно вместе отвечать должны. Я был не прав, но, да и вы же меня не остановили. Чего не брякнешь по-пьяни. Ладно. Давайте лучше подумаем, как горю помочь.
– Как хотите, а я свою спину ради вашего сумасбродства подставлять не намерен, – огрызнулся Миллер, – и сына не дам. Что он такого, в конце концов, сделал, чтобы за ваши прихоти отвечать?!
– Хорошо, хорошо, – примирительно замахал на него руками судья. – Считайте, что Клауса здесь и вовсе не было. Уходи, миленький, и ради всего святого, забудь о случившемся. – Он помедлил: – Я заплачу штраф, отдельно подарю по пятнадцать рейхцмарок вам и вашему сыну.
– Стражу тоже придется подмаслить, они ведь видели Клауса и могут смекнуть, что к чему, и решить, что вы, ваша честь, не просто так их удалили, а единственно чтобы покончить с фон Канном.
– Стражу я возьму на себя, – судья цеплялся за последнюю возможность. – Но только вы, Гер Миллер, уж сделайте так, чтобы все решили, будто фон Канн умер своей смертью или хотя бы по вашей неосторожности.
Петер медленно подошел к лежащему на скамье фон Канну и, оглядев его потемневшее лицо, вывалившийся язык и след от веревки на шее, уверил судью, что сделает все возможное.
* * *Выставив участников процесса из зала и оставив там одного писаря, Петер Миллер слегка привел лицо покойника в относительный порядок, после чего проткнул кожу у него на шее в нескольких местах, так словно по ней поездила утыканная гвоздями скалка. Получилось недурно, так как кровь еще не успела застыть в жилах. Перемазав тело как мог, Петер замаскировал жуткий след.
По его версии больное сердце Себастьяна фон Канн не выдержало именно пытки гвоздями, чего, по понятным причинам не могли предсказать палачи. Что же касается темного лица покойного, то удушение произошло никак не из-за веревки, а единственно из-за того, что от боли фон Канн постоянно сдерживал дыхание, так что в конце и вовсе задохнулся.
Объяснение было конечно не ахти, но Якоб фон Гуффидаун был уважаемым судьей, а Миллер комиссаром и лучшим палачом Ортенау. Так что в результате за смерть подследственного был выписан крупный штраф, уплата которого тут же была взята на себя незадачливым судьей, который до последней минуты считал себя единственным виновником досадного и печального происшествия.
Глава 7
Графский шабаш
Ведьмы заявляют, что получают такое удовольствие, с коим ничто на земле не сравнится… Во-первых, эти злые духи принимают необычайно красивый и привлекательный внешний вид; во-вторых, у них в наличии инструменты необычайных размеров, которыми они вызывают наслаждение в интимных местах. Черти могут даже вибрировать членом, когда он находится внутри.
