Ольга Гладышева - Юрий II Всеволодович
— Посмотри, что написано, — сказал. — Здесь нет слова Счастье или Слава, но если будет у тебя Надежда и Любовь, Терпение и Вера, этого для жизни довольно.
Пятнадцатилетний Василько, скрывая вспыхнувшее лицо, благодарно припал к большой, тяжелой руке отца.
Того, чье отчество носил, он помнил плохо, едва-едва, а младшие Константиновичи совсем не помнили. Когда умер Константин Всеволодович, Васильку было девять лет, Всеволоду семь, а Владимиру три. Мать их приняла схиму над гробом мужа и умерла тоже молодой, пережив его всего на полтора года.
Потомки неладивших братьев оказались в одной семье, где, кроме малолетних Константиновичей, проживали такие же Всеволодовичи: семилетний Всеволод, который сейчас стоит с войском под Коломной, трехлетний Мстислав, который сейчас на обороне стольного града, и новорожденный Владимир, нынешний защитник Москвы.
Юрий Всеволодович, довольный, что столько детей, говорил:
— У меня теперь тоже большое гнездо.
Потому что отданы были ему на руки еще и младшие братья: Святослав да Иван. Столько сошлось в семье одинаковых имен, что хочешь не хочешь, а пришлось различку делать, по отчествам.
И вот это отдельное отчество Константиновичи было как лед — гладкий, прозрачный, осенний лед, сквозь который видны струи темной бегущей воды. Василько — самый старший, а верховодил всегда Всеволод. Как же! Ведь он-то Юрьевич! Всеволод, Мстислав и Владимир — сыновья великого князя, а Константиновичи — лишь сыновцы. И они с детства старались держаться вместе, были ближе друг к другу, чем к однолеткам Юрьевичам. Хотя (Юрий Всеволодович и великая княгиня предпочтений между своими детьми и сиротами не делали. Братаничи росли смирными, здоровыми, никаких забот о себе не требовали. Только очень пристальный взгляд мог бы заметить, что они не столь веселы, как княжата Юрьевичи, не столь озорные. Хотя когда играли в ловилки, бегали куда резвее их.
Мир и согласие держались в этой большой семье, и даже неуемный Ярослав, пытавшийся воздвигнуть племянников против великого князя, не преуспел.
Юрий Всеволодович ласково, но твердо дал понять, кто тут теперь набольший и чья воля, чье разумение будет править.
Ярослав отъехал в негодовании.
Дело в том, что новгородцы его второй рад погнали с княжения, и великий князь повелел сесть в Новгороде Михаилу Черниговскому. Отчего Ярослав вспыхнул, как всегда, закипел и постарался возбудить сыновцев в защиту справедливости. Они по младости было возбудились, но Юрий Всеволодович, не спеша и не загораясь, привел их в чувствие, права и вольности новгородские разъяснил, и новый спор под его нажимом разрешился. Только Ярослав, отъезжая в свой удел, долго кричал и бранил Василька за то, что Михаил Черниговский его тесть и Василько предпочел тестю родного дядю.
Князь Ярослав был самый дерзкий в своих устремлениях, горячий и упорный в достижении задуманного. Помирившись в очередной раз с новгородцами и посадив у них своего старшего сына, семнадцатилетнего Александра, будущего преславного в веках полководца и даже святого, Ярослав занялся его свадьбой и на призывы прийти с воинством на Сить никак не откликался, тая ли обиду, показывая ли неповиновение иль ожидая, пока проймет Юрия как следует: хорошо ли без помощи-то родственной? Ярослава порицали князья, бояре и простые ратники, но все-таки верили и надеялись: вот-вот придет.
Константиновичи поместились в одном шатре посередине стана, неподалеку от великого князя. Они всегда были привязаны друг к другу, а теперь особенно, и чувства младших братьев к Васильку сделались как бы и сыновними, потому что он один из них хранил смутные воспоминания о их семье, о родителях. Его походом на Калку братья гордились больше, чем он сам. Марию, жену его, рассеянную, погруженную в свои мысли женщину, любили почтительно и хоть неуклюже от смущения, но всегда это ей выражали.
Оба младшие были похожи: толстолицы и беловолосы, а Василько наособину: ярко-синего блеска глаза и власы темно-русы не распадались на обе стороны по вискам, а тугими волнами лежали на плечах.
Когда родственницы впрямую говорили, а молодые боярыни иносказательно намекали на его притягательную красоту, Василько отвечал с улыбкой:
— Славу честнее иметь, чем красоту личную. Слава в веках пребывает, а лицо по смерти увядает.
Искусительницы только вздыхали на это и умолкали.
Но и славы он не искал, не мечтал о ней. В ощущении силы своей был он спокоен и добр, любил Марию и сыновей, свою отчину — город Ростов с его соборами, монастырями, торговыми рядами и посадами, тихое светлое озеро Неро, бескрайнее, всегда полное отразившихся в нем облаков-кораблей. Как нигде, были кроткими здесь медленно потухающие закаты, тихими румяные утра, ласково шептались дожди, безгрешно и чисто падали снега.
В Григорьевском монастыре владыка Кирилл собрал большое хранилище и сам руководствовал переписыванием духовных сочинений, а также переводами с греческого. Здесь же трудилась и княгиня Мария, покровительствуя иконописному училищу и мастерским, сама перебеливая летописи и даже участвуя в их составлении.
Золотильщики, резчики, каменные здатели были все свои, со стороны не звали.
Какие покосы и пашни тучные, репища — поля, репой усаженные, щедрые ловы рыбные! А уж огородниками сколь славен Ростов! Какие садьники вспушенные, ровные, чистые расстилались по берегам Неро!
А главное, жители хранили добрую память о Константине Всеволодовиче, о его учености и любви к знаниям.
Да, тепло жилось в городе Ростове!
И здесь, на Мологе, места тоже наследственные, покойного батюшки вотчины.
Так что братаничи не из одной лишь покорности великому князю пошли. Они ждали рати. Они хотели ее. Но, выросшие в таинности чувств, ничего Юрию Всеволодовичу не высказывали, полностью в его воле состояли.
Остановившись месяц назад на Сити и начав сбор войск в соседних волостях и городах, он обратился прежде всего именно к ним: в Ростов, где правил Василько, в Ярославль к Всеволоду, в Углич — удельный город Владимира. Они привели на Сить не только свои дружины, но и ополчение из горожан и земледельцев. Всеволод и Владимир, хоть и звались полковниками при своих полках, однако в ратном деле были мало искушены да и собой не могутны, от отца, знать, наследовали скудоту, хотя лица имели опухлы.
Но на Василько надеяться можно: храбр и силен, с ног до головы нет в нем порока. Это еще более выделяло его. Но того важнее, что он уже водил войско в поход. И хотя следствием этого похода была лишь женитьба на быстроглазой княжне Марии, таковое обстояние в судьбе Василька очень почиталось: он казался воином бывалым.
— Как думаешь, брат, довольно ли нас будет против татар? Одолеем ли? По слухам, они саранче подобны всепожирающей, все покрывающей? — робко спросил младший.
Василько двинул зазвеневшую чашу по столу, понял, что дух Владимира поколеблен и сомнения гнетут его. Потому заговорил, не скрывая улыбки в голосе:
— У князя Олега, ходившего на Царьград, было восемьдесят восемь полков, восемьдесят восемь тысяч человек. Когда он прибил щит на его вратах, условия мира были такими: торговать беспошлинно, полгода получать бесплатно еду для воинов и бесплатно же мыться в греческих банях, сколь захотят.
Братья засмеялись.
— Баня — это да, это бы и нам желательно, — сказал Всеволод. — Хороши, наверное, бани греческие?
— Сказывали, полы мраморные, скамьи тоже; водоемы для ополаскивания мрамором обложены. Печей нет, а полы теплые, как-то там подогреваются. Трубами, что ли? Вдоль стен истуканы голы — мужи и девы.
— Зачем голы? — побагровел младший.
— Для красы? — догадался Всеволод. — Ну и обычаи! То-то воинам соблазн был, да?
— Да они тоже из мрамора белого изваяны.
— Все равно стыд! — сказал Всеволод.
— Даже и представить невозможно, — поддержал его Владимир, но как-то неуверенно и не осудительно.
— А что, Василько, ведь мы раньше противника не преследовали? Погнали его, сами остановились на поле боя и победу праздновали на костях. Это уж Мономах придумал, что бой вести на земле врага. А как теперь будем? — допытывался Всеволод, признавая тем самым брата за большого стратега.
— Вот ты стрекало какое вострое! — сказал Василько с прежней своей улыбкой. — Все зараньше хочешь знать… Что великий князь прикажет, то и будем делать. Что военный совет решит. А пока никому ничего не известно. Ратиться пока еще не с кем.
— Тогда чего стоим тут?! — воскликнул младший. — Прокис наш великий князь. Пошто сами татар не ищем?
— А ты у нас храбрец! — метнул на него взглядом Василько. — Поддержку мы ждем из Новгорода от дяди Ярослава. Вот пошто сидим.
— Чего поддерживать-то? — сорвался голосом Владимир. — Штаны на Юрии Всеволодовиче.
— Не дерзи! — остановил его Всеволод.
