Эдуард Шюре - Жрица Изиды
На следующее после этого дня утро Альциона попросила Гельвидию оставить ее одну у фонтана лотосов. Старый слуга должен был проводить ее обратно в Помпею при наступлении сумерек. Она села под мимозой на краю источника, возле колонны. Долго смотрела она на бассейн со стоячей водой, где лотосы погибли почти все. Один только цветок еще держался у самой воды, но, по-видимому, у него уже не было силы раскрыться. Солнце садилось позади группы оливковых деревьев и ласкало белую жрицу своими желтыми лучами. Все вокруг нее было залито золотистым светом: развалины храма Цереры, окруженные олеандрами, храм Персефоны в куще кипарисов, широкие листья водяных растений на поверхности источника и прозрачная листва мимозы, спадавшей над стоячей водой как белокурые кудри. Но в сердце Альционы царили только грусть и мрак, и грусть как бы закрывала от нее мир черным крепом. Напрасно в течение целого ряда дней она призывала Омбриция. Тщетно надеялась она, что он вернется на призывы ее сердца в это место, освященное их любовной клятвой. Между ним и ею порвались последние нити. Она села у подножия колонны и закрыла глаза. Жгучие слезы струились из-под ее опущенных век. В душе она посвящала себя смерти. И от этой мысли душа ее преисполнилась ощущением мира и покоя. Но это отрадное чувство вскоре сменилось другим, тревожным и тяжелым. Хотя глаза ее были закрыты, ей казалось, что над нею распростерлась и ее гнетет густая тень. Ощущение это становилось почти невыносимым. В эту минуту она услышала шорох в камышах. Она обернулась и пронзительно вскрикнула. В четырех шагах от нее высокая женщина, в широкой серой столе, изящная, закутанная в черное покрывало, стояла и смотрела на нее строгим взглядом, скрестив на груди руки. Пышные волосы ее образовали на ее лбу темный ореол, увенчанный диадемой. Альциона узнала фигуру, которую часто видела во сне, с крыльями гарпии. Но живая женщина была гораздо страшнее в своей зловещей неподвижности, чем ее призрачная тень, рожденная сонными грезами. Медленно Альциона приподнялась и прижалась к колонне, как птица, зачарованная змеем, цепляется за ветку. Наконец, она прошептала глухим голосом:
— Что тебе надо от меня?
Наслаждаясь внушаемым страхом, Гедония безмолвствовала. Альциона продолжала с упорством отчаяния:
— Кто ты?
— Та, которой ты не ждала, — проговорила патрицианка глубоким и звучным голосом. — Ты должна знать мое имя. Меня зовут Гедония Метелла, но я в то же время жрица Гекаты. Берегись, мне известно преступление, которое ты замышляешь.
— Что я сделала тебе? — спросила иерофантида, крепче прижимаясь к холодному мрамору.
— Что ты мне сделала? Ты это прекрасно знаешь, коварная колдунья. Своими дурными мыслями и развратными обрядами твоей проклятой религии ты борешься против меня, чтобы уничтожить мое дело. Ты хочешь лишить жизни меня и моих близких.
— Ты лжешь! — воскликнула Альциона. — Что же я сделала?
Гедония шагнула к жрице движением хищного зверя и, почти касаясь ее, склонила над колонной свое матовое лицо, которому ненависть придавала зеленоватый оттенок.
— Что означает эта лживая могила, на которой я читаю надпись: «Здесь лежит Омбриций Руф»? Это ты, лгунья, выдумала это кощунственное погребение, чтобы зачаровать душу его в этой могиле и добиться его смерти. Это кощунственный алтарь твоих преступных заклинаний.
При этих оскорбительных словах Альциона овладела собой и к ней вернулось достоинство жрицы.
— Эта пустая гробница, — сказала она, — была воздвигнута неверному ученику его учителями. Таков обычай пифагорейцев. Они оплакивают таким образом отсутствующего, и с этим не связано никакого волшебства. Что же касается меня, то я каждый день прихожу сюда думать о том, кто меня некогда любил и кого я люблю до сих пор. Я думаю о нем и призываю его, чтобы он вернулся к свету Изиды. Нет, я не хочу его смерти, но хочу его спасения, потому что он впал в мрак благодаря твоим злодеяниям.
— Злодеяниям? Это ты совершаешь их. Достаточно долго бедный трибун был вашим гостем и твоим рабом. Зачем же ты не сохранила его? Я не стала бы оспаривать его у тебя. Достаточно было ему увидеть меня два раза, чтобы он стал моим. Теперь, когда я сделала его могущественным консулом, ты хочешь отнять его у меня своим колдовством, но, как ты ни ловка, это тебе не удастся. Омбриций Руф принадлежит мне на всю жизнь. Это мое завоевание и моя собственность, мой скипетр и мой венец. Изощряй свое искусство на других добычах, но не трогай моей. Знай, что я не потерплю этого. Я прикажу своим людям разбить в куски эту мнимую гробницу. И для начала опрокину изображение этого мрачного Гения, с которым ты обдумываешь смерть моего супруга.
С горящими глазами Гедония уже занесла руку на маленькую статую; как будто, разбив этот символ, она уничтожила бы одновременно и всю силу иерофантиды. Но та с гордым жестом и трагическим взглядом встала перед нею.
— Ты не коснешься изображения моего Гения-покровителя, раньше ты должна убить меня.
— Несчастная! — воскликнула Гедония, давая простор своей змеиной злобе. — Ты хочешь противиться мне? Да разве ты не знаешь, что ты и все твои, вы осуждены заранее и неминуемо погибнете? Разве ты не знаешь, что ты в моей власти? Повинуйся и отойди прочь, или я убью тебя, чаровница, колдунья, вот этим кинжалом, освященным Гекатой и хранящим на себе следы поцелуя Омбриция!
Кинжал, дремавший под покрывалом, на горячей груди жрицы Гекаты, блеснул в ее поднятой руке. Гедония была уверена, что перед этой угрозой девушка отступит. Взглядом она изливала на свою жертву все свое презрение патрицианки и всю ненависть соперницы. Но Альциона выпрямилась под ее обнаженным оружием в пророческом восторге. Глаза ее стали фиолетовыми и приобрели такую силу и напряженность взгляда, что патрицианка изумилась и смутилась, как будто увидела у нее другой кинжал, более острый, чем тот, что был в ее руке.
— Умереть… ради него… и от твоей руки? Ну, что ж, я согласна. Но ты не знаешь, что тогда ты потеряешь его. Он снова полюбит меня, когда ты прольешь мою кровь. Ибо ты владеешь только его телом, я же владела его душой! Ты хочешь дать мне венец бессмертия? Хорошо, я принимаю его.
Спокойным движением Альциона сняла лавровый венок, висевший на колонне. Гедония отступила на шаг.
— Так порази меня! — продолжала иерофантида, впадая все более в восторженное состояние.
Испуганная Гедония все отступала, Альциона резким движением разорвала свою одежду и обнажила при умирающем свете дня белоснежную грудь, похожую на перламутровую раковину.
— Ударь сюда! Ударь же! Тогда он будет спасен моею кровью. Пронзи эту девственную грудь, пламеневшую для него в одинокие ночи, убей ту, которая отдала себя в жертву ради него. Ты сотни раз держала его в своих объятиях; я же владею им иначе, чем ты. Меня охраняет Гений. Я — победа после смерти!
Шаг за шагом Гедония отступала под молниями этих слов и под острыми кинжалами глаз Альционы. Растерянная волшебница со своим бессильным оружием, казалось, защищалась против этой стремительной девственницы, преследовавшей ее, высоко держа в руках венок.
Обе женщины достигли таким образом поворота на пологую тропинку по ту сторону пруда. Здесь Гедония внезапно повернулась спиной к жрице и крупными шагами побежала по дорожке, как побежденная фурия, шипя от ярости.
У входа в сад она нашла ожидавших ее ливийцев с носилками. В ту минуту, как она поднималась в них, она увидела Мемнона, входившего в сад Изиды и бросившего на нее изумленный взгляд. На расстроенном лице этой женщины жрец прочел страх, а в глазах неутолимую жажду мести.
Предчувствие серьезной опасности заставило Мемнона отправиться в сад Изиды. Встреча с патрицианкой подтвердила его опасения. Он нашел Альциону, судорожно обнимавшую статую Антероса. Когда Мемнон окликнул ее, она бросилась в его объятия. В глазах ее было выражение свирепого торжества. Кровь кипела в ее жилах. Все тело ее горело.
— Что она делала здесь, эта презренная женщина? — спросил Мемнон. — Зачем она приходила к тебе?
— Она хотела меня убить… — ответила Альциона. — Но я прогнала ее, прогнала… прогнала!
Слова эти с криком сорвались к губ иерофантиды, но последнее замерло в слабом вздохе. Слишком сильное напряжение победило ее. Все силы вдруг покинули ее, и она без чувств упала на руки жреца. Мемнон осторожно отнес ее в грот, позади пруда. Здесь он положил свою драгоценную ношу на мелкий песок и сам сел на камень, положив голову жрицы к себе на колени. Долго она лежала без движения, погруженная как бы в оцепенение, и Мемнон тихонько гладил ее золотые волосы, из которых жизненные флюиды вылетали мелкими искрами. Когда она очнулась наконец от своей летаргии, ночь сменила день, и звезды, как очи бездны, пронизывали темную синеву за прозрачной листвой мимозы. Альциона подняла голову, потом встала на колени на песке. Несколько раз она провела руками по лицу, словно возвращаясь откуда-то издалека. Она с изумлением взглядывала то на Мемнона, то на звездное небо, то на колонну со статуей. По мере того, как она узнавала все окружающее, глубокое отчаяние и безутешность все сильнее выражались на ее лице.
