Борис Грибанов - Елизавета I, королева Англии
Берли заговорил о ее переписке с Мендозой, Паджи и Морганом. Мария ответила, что она не делала ничего, кроме того, о чем предупреждала королеву Англии – что она будет просить помощи у католических держав. Она никогда не участвовала в заговорах с целью убийства королевы. И никто не может сомневаться в том, что она ничего не знала о заговоре Баларда и Бабингтона.
На этом первое заседание трибунала закончилось.
На следующий день Мария продолжала все отрицать. Ее вновь спрашивали о переписке с Мендозой и об интригах с королем Испании. Когда Берли закончил свою речь, которую Мария выслушала без всякого смущения, она еще раз потребовала возможности предстать перед Парламентом или лично перед королевой Елизаветой.
Несколько дней перед началом суда и первые дни его заседания были для членов Тайного совета на редкость мучительными. Елизавета что ни день меняла свое мнение в отношении того, как должно быть сформулировано решение трибунала. Кроме того, она оставалась в Ричмонде, и бедняга лорд Берли был вынужден ночью приезжать туда, чтобы утром докладывать обо всем происходящем. «Я вернулся домой, – писал он, – когда уже стемнело, а выехал я туда, когда еще не рассвело и застал Ее Величество еще в постели, она встала только в десять часов утра». В другом письме он жаловался: «Я не мог сформулировать свое мнение, так как был на ногах с пяти часов ночи».
Английский Парламент собрался 29 октября 1581 года. Старейший член палаты общин сэр Ральф Садлер молил Господа Бога, чтобы тот «в своем милосердии внушил Ее Величеству решимость убрать эту жестокую и грязную женщину, которая с самого начала жаждала заполучить корону, убийцу своего мужа, самую отвратительную предательницу нашей государыни и врага всех нас». Он добавил: «Если Ее Королевское Величество не вынесет ей приговор, то все будут думать и говорить, что либо Ее Величество предпочитает отсутствие безопасности и спокойствия для государства и его подданных, либо она боится принимать решения».
12 ноября депутации палаты лордов и палаты общин приехали в Ричмонд и были приняты королевой. Они требовали казни Марии Стюарт. Спикер зачитал петицию, в которой говорилось: «Она Вам только кузина в отдаленном родстве. Но мы сыновья и дети нашей земли, которой Вы приходитесь не только матерью, но и невестой. Поэтому Вы несете ответственность не столько перед ней, сколько перед нами. Либо мы должны будем лишить ее жизни без Вашего приказа, что грозит нам серьезными опасностями со стороны закона, либо мы должны оставить ей жизнь вопреки нашей четко выраженной клятве, которую никакой акт парламента, ни воля одного человека не могут отменить».
Королева ответила им: «Поскольку я взошла на престол по сердечной воле моих подданных, то теперь, после двадцати восьми лет царствования, убежденная в вашей доброй воле, я не могу не считаться с желаниями моего народа… Даже теперь, когда моя жизнь подвергается опасности, я все равно уже не испытываю злобы… Я внутренне протестую против подозрения, что такая же женщина, как я, из такого же государства, моя близкая родственница, замешана в таком страшном преступлении. Да, я настолько не испытываю злобы к ней, что признаюсь вам в том, что вам, милорды, неизвестно – я тайно написала ей письмо о том, что измена раскрыта, что если она признается и напишет мне, то ее никогда не будут обвинять публично.
…Если бы ответственность не лежала на всех нас и опасность угрожала бы только моей жизни, а не всему государству и нашей религии, я бы простила это преступление. И еще – если бы другие нации и государства сказали бы откровенно, что моя смерть принесет моей стране процветание, то я, уверяю вас, с радостью отдала бы свою жизнь, чтобы вы обрели лучшего государя. Я хочу жить, чтобы избавить вас от худшего. Что же касается меня лично, то заверяю вас, что не нахожу такого уж большого удовольствия жить в обстановке террора…
У меня большой жизненный опыт. Я знаю, что такое быть подданной и что такое быть государыней, что значит иметь хороших соседей, а порой весьма враждебных. Я обнаруживала предательство со стороны людей, которым доверяла, и обратное».
По словам лорда Берли, «ее речь вызвала слезы на глазах у многих».
24 ноября делегация палаты лордов и палаты общин вновь приехала в Ричмонд и обратилась к королеве с новой петицией.
Королева ответила следующими словами:
«Отныне, – сказала она, – решено, что моя безопасность не может быть обеспечена иначе, кроме как ценой головы принцессы, и я должна пожаловаться, что я, помиловавшая стольких мятежников, простившая столько измен, вынуждена теперь участвовать в суде над такой персоной.
…Я просто не была подготовлена, хотя в юности не ленилась учиться. Тем не менее, когда я взошла на престол, то должна была пройти школу жизненного опыта, осваивая такие качества, как справедливость, терпение, великодушие, здравый смысл. Что касается последних двух качеств, то я не хвалюсь. А в отношении первых двух я могу откровенно сказать – я никогда не делала различия между моими подданными».
Парламент вновь собрался на свою сессию 2 декабря, и лорд-канцлер объявил, что прокламация в отношении Марии будет опубликована, скрепленная большой государственной печатью Англии. Она была объявлена по всей стране к радости населения – звонили колокола, зажигались фейерверки, люди кричали на улицах, приветствуя решение, по которому ненавистная женщина должна умереть.
Парламент был распущен до 15 февраля 1587 года – для королевы Англии это были мучительные недели. Она все еще надеялась найти какой-нибудь способ сохранить жизнь своей кузине.
7 декабря, давая аудиенцию французскому посланцу Белевру, который приехал в Лондон ходатайствовать за жизнь Марии Стюарт, Елизавета сказала ему: «Я была вынуждена прийти к такому решению, ибо невозможно сохранить мою жизнь, если я оставлю в живых королеву шотландцев. Но если ваши послы найдут любой способ обеспечить мою безопасность, я буду вам чрезвычайно обязана. Я никогда не проливала столько слез, когда умер мой отец, мой брат-король, моя сестра Мария, как в связи с этим несчастным делом».
Спустя несколько дней Елизавета сказала Белевру: «Я дала вам несколько дней продумать способ, который дал бы мне возможность, не подвергая мою жизнь опасности, сохранить жизнь ей. Я ничего от вас не услышала, и я не могу позволить себе быть жестокой по отношению к себе. Его Величество король Франции не может считать справедливым, чтобы я, которая ни в чем не виновата, умерла, а королева шотландцев, кругом виноватая, жила».
Елизавета написала своей кузине, предупреждая, что Парламент вынес ей приговор. Мария ответила на это письмо следующим образом:
«Теперь, когда Вы сообщили мне о последнем заседании парламента, лорд Бакхерс и Беаль предупредили меня, чтобы я готовилась к концу моего долгого и томительного путешествия по жизни.
…Я не буду обвинять закон, я с искренним сердцем прощаю всех и надеюсь, что все простят и меня, начиная с Господа Бога. Но я знаю, что Вы больше, чем кто-либо другой, должны чувствовать в своем сердце честь или бесчестие Вашей собственной крови, более того, крови королевы и дочери короля».
Каждый день отсрочки казни Марии, королевы шотландцев, порождал новые опасности.
8 январе Тайный совет объявил о раскрытии нового заговора с целью убийства королевы, в котором был замешан французский посол Л'Обеспайн и брат английского посла во Франции. Ползли слухи, что испанский флот уже в бухте Милфорд, что шотландцы вторглись в Англию, что север Англии охвачен восстанием.
Было ясно, что королева шотландцев должна умереть.
Глава 24
Душевные терзания Елизаветы. Казнь Марии Стюарт
Итак, суд над Марией, королевой шотландцев, завершился, смертный приговор вынесен. Осталось привести его в исполнение.
А это оказалось делом весьма непростым.
Многих смущал вопрос, где тот палач, который коснется головы королевы Шотландии, бывшей королевы Франции? Кое-кто предполагал, что ее сын Джеймс, король Шотландии может выразить протест. Однако выяснилось, что ему судьба матери глубоко безразлична. Он писал Лестеру в письме, датированном 15 декабря: «Каким бы глупым и непоследовательным я был, если бы предпочел мою мать престолу. Моя религия толкала меня на то, чтобы я возненавидел ее проклятья, хотя честь вынуждает меня настаивать на сохранении ей жизни».
Настаивал он не очень энергично. Он вообще был личностью слабой, непостоянной, а единственной непоколебимой чертой его характера было твердое намерение унаследовать английскую корону. Он, например, не выносил вида оружия. Он не раз плакал в присутствии прислуги, предполагая, что он, быть может, не сын Дарнлея, а незаконнорожденный. У него не было никаких оснований любить свою мать, которая призывала на его голову Божье проклятье и в своем завещании лишила его наследства.
