Валерий Мухачев - Сын предателя
Добыв, наконец, огонь и осветив вход в погреб, спустился вниз, сел рядом на край лежанки, обнял:
-Ну, как там, в деревне?
Надя вдруг зарыдала, быстро заговорила:
-Немцы собрали всех стариков и старух в одну избу и подожгли! А обо мне же не зна-а-ли!
Я просидела в избе у знахарки! В подполье! Спрятала она меня, за себя боялась! А я - вот она!
Фёдор гладил Надю по голове, злился на своё бессилие, и вспоминалось предложение профессора сделать операцию. Он отказался, потому что профессор удачное оперирование разделил с неудачным - пятьдесят на пятьдесят. И вот теперь, когда эти пятьдесят процентов могли бы изменить всю его жизнь здесь, сидят у него в груди и не дают возможности мстить врагу совсем другим образом.
-Хорошо, что избу не подожгли, - задумчиво проговорил Фёдор.
-Да как не подожгли-и! Сгорела изба! Я успела выскочить, когда запах почувствовала бензина. Немцы думали, изба пустая, подожгли только с улицы. Теперь уж уходить придётся, есть-то скоро будет нечего!
Надя уткнулась ему в колени и продолжала уже негромко всхлипывать, выговорившись и облегчив себе душу.
-А лыжи где нашла? - вдруг вспомнил Фёдор.
-Так знахарка увидела мои доски, сказала, что спрятала лыжи за баню. Там их снегом занесло и не видно было. За лыжи-то немцы неладное бы заподозрили. Баня обгорела только сверху, там я и пряталась, всё боялась высунуться. Всё казалось, что они тут сторожат. Может зря так долго боялась. Да крик горевших всю душу вытряс и такого страху нагнал, что и голода я не чувствовала. Ой, страшно мне в этой яме сидеть!
-Так глубже же закопаться уже некуда! - усмехнулся Фёдор. - Надо настроиться на то, что рано или поздно всё-равно придётся столкнуться с немцами и с этим жить. Тогда легче.
-Как это - столкнуться? - испуганно вскрикнула Надя. - А маленький? Ему-то зачем?
-Ему, конечно, это ни к чему, - согласился Фёдор, помолчал, - ну, ладно.
Пойду за костром смотреть, а ты отдохни.
Он полез по лестнице наверх, подложил бревёшки, и пока огонь активно лизал круглые бока осинника, погрузился в довоенные воспоминания.
глава 39
Плавание на грузовом теплоходе среди усыпавших палубу "Волг" приближалось к концу. Московская окраина проплывала справа и слева, ничем особенным не радуя глаз. Канал был наполнен откровенно грязной водой, в которой тут и там кружили мазутные пятна. На пляже смельчаки ныряли и плескались, рискуя подхватить на плечи масляную цвета дёгтя массу, от которой отмыться было не просто. Надписи красного цвета на желающих отдохнуть в воде не действовали.
Николай смотрел на пейзаж и, видя хаотично разбросанные склады, гаражи и разномастные здания, узнать Москву был не в состоянии. Не звучал торжественный гимн, как в поезде, не появлялась захватывающая панорама, как в самолёте. Просто теплоход пристал к типовому речному вокзалу, капитан вышел из рубки на мостик и предупредил Каргашина, что стоянка будет три дня.
Капитаны всегда разговаривали только с солидным товарищем Николая, слегка окидывая взглядом легковесного и моложавого до неприличия самого Николая. У народа было представление, что художники, как и артисты, имеют либо пышные шевелюры либо внушительную лысину. Слишком же молодые являются не более, как сопровождающие ученики.
Так же капитан со снисходительной улыбкой проводил стайку девочек, пообещав гиду Татьяне Николаевне взять их в обратный путь. Девчонки шумно сбежали по трапу, помахали руками то ли капитану, то ли Николаю и Каргашину. Два друга направились в Метро. В вагоне они сразу приклеились к карте Метрополитена. На Красной площади они немного поплутали. Каргашин выдул бутылку пива, Николай вылизал "эскимо". Очень скоро и неожиданно в народной толпе Николай потерял друга, скорость которого под воздействием пива стала недосягаемой.
Николай встал в очередь к Ленину. Очередь по всей площади медленно и чинно передвигалась по полшага вперёд. Неземной свет приближал его к хрустальному прямоугольному пеналу, в котором он сначала видел жёлтое пятно в изголовье, потом очертания прояснялись, и уже совсем рядом близорукие глаза видели тот же образ, который артист Щукин так старательно копировал в кино. Рядом с Лениным лежал И.В.Сталин, такой же жёлтый. Николаю было странно, что оба вождя были очень молоды.
Вышел Николай из мавзолея, на котором надпись на граните выделяла две фамилии, так же медленно, как и вошёл. Он долго думал над тем, что Ленину было как-то тесно в мавзолее рядом с продолжателем его борьбы за освобождение рабочего класса. Шальная мысль качнулась в голове - а кто следующий?
Пора было возвращаться на теплоход. Легко сказать, а как это сделать? Название речного порта выветрилось из головы. Да он и не пытался запомнить, надеясь на Каргашина. О речном порте у встречных не было понятия, потому что это были такие же гости Москвы.
Уже к закрытию Метро работница подземного рая подсказала, где выйти. Речной вокзал предстал перед ним через сто метров. Но это был не тот речной вокзал. Это был южный. А Николаю нужен был северный.
Сторож посмотрел на него с сочувствием и указал рукой на скамейку:
-Тут, молодой человек, много людей переночевало, так что милости просим! А ваш речной вокзал как раз напротив.
Ночь была тёплая, но скамейка резко отличалась от подвесной полки на теплоходе. Сон был короткий. В четыре часа утра стало светло, как днём. Впечатление от Москвы, которая была совершенно пуста, не имело никакого сравнения с той толкотнёй локтями и плечами днём!
Николаю так понравилось идти по широкому пространству Москвы, что он решил не ждать открытия Метро. И был совершенно удивлён, что за два часа преодолел всего одну остановку.
Желание идти дальше мгновенно исчезло. Он сел в метро и через полчаса уже был в своей каюте. Каргашин даже не проснулся.
Путешествовать надоело. Все картонки были замазаны пейзажами и портретами. У обоих были на исходе деньги. На новом теплоходе оба друга отдыхали. Менять теплоход до Сарапула уже не имело смысла, поэтому Каргашин не отказывался помочь морякам заготовлять продукты на рынке.
Николай в это время неудачные этюды, не задумываясь, замазывал новыми.
В Ижевске Прасковья, мать Николая, встретила его, держась за сердце, в доме села на кровать и только смотрела на сына увлажнёнными глазами. Она не рвалась смотреть этюды, не распрашивала, просто молча смотрела, поражаясь, что сын даже не похудел. Несмотря на это, Николай набросился на нехитрую похлёбку, так, будто это был кусок поджаренной курицы.
Он взахлёб рассказывал о своей поездке. Прасковья, отдышавшись и успокоившись, что сын жив, сказала:
-Ладно болтать-то! Подавишься ещё! Пойду-ка в магазин да куплю чего-нибудь послаще.
Ей, с её рабфаковским образованием были непонятны его устремления, но она чувствовала, что это необходимо для успешного окончания института, после которого, как она считала, сын займётся делом и с бедностью будет покончено.
глава 40
Война всё время искала участки земли, по которым можно было ударить снарядом, прошить пулемётной очередью и задеть чьё-то сердце. Ей требовались жертвы, и чем больше их было, тем более ужасной гримасой искривлялось её лицо.
Снаряды стали рваться со всех сторон, и стенки погреба, трясясь и осыпаясь, заставили Фёдора и Надю выскочить на поверхность. За короткие минуты пейзаж стал неузнаваемым, снег почернел, деревья поломанные и расщепленные толстыми соломинами в хаотической лёжке, подсказывали, что надо вновь спрятаться в погреб. Но быть заживо погребёнными им не хотелось, а куда бежать, было непонятно.
И самым непонятным был обстрел фактически пустого места. Думать же, что это громыхание посвящено им, было едва ли не смешно. По направлению взрывов, которые стремительно приближались к их убогому жилищу, Фёдор понял, что бежать надо в сторону от леса. Надя встала на лыжи и побежала к деревне. Фёдор по лыжне, поминутно проваливаясь глубоко в снег, усиленно работал ногами, стараясь не отстать.
Снаряды сыпались с неба с ужасным воем, грохот едва не рвал ушные перепонки, и ноги сами, помимо воли Фёдора, несли тело вдаль, разрывая снег с силой, которая удваивалась после каждого разбрызгивания месива за его спиной. Надя от страха часто запиналась, перебирала ногами беспорядочно, отчего Фёдор чуть не наступал ей на лыжи. Ни ему, ни ей не приходило в голову, что спасительное от взрывов пространство могло таить ещё большую опасность.
Этот взрыв Фёдор уже не услышал. Какая-то невидимая сила ударила в затылок и швырнула лицом в снег. Команда, данная им накануне телу, подняла его и заставила машинально передвигать ногами, в глазах стоял туман. Фёдор видел весь пейзаж в каком-то сверх-ярком белом блеске. Канонада неожиданно стихла. В ушах Фёдора пронзительно зазвенело от наступившей тишины. Что-то кричала Надя, остановившаяся и махавшая ему рукой. Оказавшись в непривычном для него мире, Фёдор видел, как снег вздыбливается прямо позади его ног, осыпая сапоги ошмётками тёмносерой земли. Выглядело это совсем не пугающе.
