Нина Молева - Софья Алексеевна
— К чему ты говоришь все это, Афанасий Лаврентьевич? Поди, великий государь всему сведом, да и не мне ему пересказывать. Ты, в случае чего, лучше моего доложишь. Совет-то твой какой?
— Воевать надо, Артамон Сергеевич, воевать! Как с иноземцами. Скидок никаких на землю тутошнюю не делать. Доколе государь приказу такого не отдаст, да только по разным местам отряды рассылать будет, не избудем мы лиха, помяни мое слово! Вот ты, поди, и сегодня ввечеру великого государя у себя гостить будешь. Погоди, погоди, не перебивай, чтоб с мысли мне не сбиться! Вот ты великому государю и изложи, о чем тебе говорил, докажи, что самая пора воевать пришла. А то, не дай, Господи, поздно будет. Не соберем воедино русской земли, не избудем каторжников треклятых. Сам поразмысли да государю и скажи.
22 октября (1670), на празднование Казанской иконе Божьей Матери и Семи отроков, иже во Ефесе, князь Юрий Долгорукий, стоявший с царскими ратниками в Арзамасе, направил свои отряды к приволжскому селу Мурашкину, где повстанцы были разбиты, потеряв 61 пленного и 21 пушку.
28 октября (1670), на день памяти мученицы Параскевы, нареченной Пятницы, мучеников Терентия и Неониллы и чад их, царские воеводы подошли к Нижнему Новгороду. Многие мятежники были четвертованы, обезглавлены и повешены.
19 ноября (1670), на день памяти преподобных Варлаама и Иоасафа, царевича Индийского, и отца его Авенира царя, воеводами был усмирен полностью Шацкий уезд.
— Сестрица, сестрица-государыня, Марфа Алексеевна!
— Кто это меня кличет-то? Ах, сестрицы! Софьюшка, Катенька, с чем пожаловали, царевны? Да еще запыхались как — личики чисто маков цвет.
— Дожидались мы, Марфушка, когда в садик выйдешь — в теремах-то толковать неспособно.
— Какое же это такое у вас дело тайное, Софьюшка?
— Спросить тебя хотели.
— За чем дело стало — спрашивайте.
— Толкуют тут, будто государь-батюшка, что ни день, у Матвеева Артамона гостит.
— А хошь бы и так, вам-то что?
— А то, бают, неспроста батюшка к Матвееву зачастил.
— Так его это дело, царевны, не ваше.
— Нет, сестрица Марфушка, очень даже выходит наше.
— Полно, полно, Софьюшка, ровно бес в тебя вселился. Уймись, пока до беды не доболтаешься.
— А, сама сказала — до беды! Значит, неспроста толкуют! Так и знала — неспроста!
— Да что толкуют-то? Кто толкует? Неужто девок сенных слушать стали?
— Каких девок, сестрица. Княгиня Ульяна Ивановна, мамка покойного царевича братца Симеона, приходила. Сказала, готовьтесь, царевны, скоро с мачехой спознаетесь. Государь-батюшка смотрины царских невест назначать собрался.
— Смотрины невест? Не путаешь ли, Софьюшка?
— Чего ж тут путать? Проще простого: жениться государь-батюшка вдругорядь задумал.
— Кажись, траур по государыне-матушке только что отошел.
— Так отошел же? По уставу церковному чего же не жениться-то, коли желание есть. Вот и пришли мы с Катеринушкой тебя спросить, какая такая невеста в доме матвеевском прячется.
— Да, может, и не потому вовсе государь к Артамону заглядывает.
— Потому, потому, сестрица, не сомневайся. Про то уж все воробьи под застрехами московскими чирикают.
— Дочерей у Артамона Сергеевича вроде нету.
— Дочерей, Ульяна Ивановна сказывала, и впрямь нет, зато шпитонка[73] есть.
— Шпитонка? На хлебах, что ли, у них живет?
— Не могла Ульяна Ивановна ничего толком сказать. Своими глазами не видела — знакомства с барыней Матвеевой не водит — невместно ей с такой-то дело иметь.
— Известно, Голицыны Матвеевым не чета.
— Ульяна Ивановна так и сказала. А через знакомых каких-то прослышала. Шпитонка та из самых что ни на есть худородных дворян. В семействе детей много, а есть нечего, так Матвеевы одну из девок к себе и взяли. С хозяевами за столом редко сиживает. Иной раз чего подаст, больше при барыне находится. Лет-то ей столько, сколько тебе, сестрица-царевна.
— Побойся Бога, Софьюшка! Государю-батюшке без малого сорок. Вон, гляди, и прихварывать стал. На охоту уж столько, как бывало, не ездит. Иной раз и с лавки тяжело так встанет.
— Что ж, ему престарелых девок да вдов на смотрины собирать станут? Чай, и помоложе Наташки найдутся.
— Натальей, что ли, шпитонку-то зовут?
— Натальей. Из Нарышкиных она будет, Кирилы какого-то дочь.[74]
— Слыхом о таком роде не слыхивала.
— Так вот, не хотим мы с Катеринушкой, царевна-сестрица, обок худородной царицы жить, чтоб она место государыни-матушки заняла! Не хотим, слышишь! С тобой государь-батюшка говорить изволит.
— Не часто, ой, не часто.
— А нас и вовсе не замечает. Который месяц сижу ковер государю вышиваю. Сказала государю-батюшке, угодить, мол, хочу, чтоб сидел делами занимался да и нет-нет дочку вспоминал. Не услышал. О своем думает, в сторону глядит.
— Дел у него государских множество. Про Стеньку Разина слыхала? Так разве о нем одном печалиться приходится! Может, и помнит всех нас государь-батюшка, а мысли в голову важнейшие, неотложные приходят. Как тут быть!
— Вечер один к Артамону Матвееву не ездить, вот и вся недолга. Приедет в матушкины палаты новая царица, тогда и вдосталь налюбуется. А ты сейчас ему, сестрица-царевна, скажи. Тетенькам-царевнам поклонись, пусть государю присоветуют не торопиться. Уж если деспину выбирать, так чтоб достойная царского роду была, не приблудная какая, слышь, Марфушка?
28 ноября (1670), на день памяти присномученика и исповедника Стефана Нового и святителя Феодора, архиепископа Ростовского, царь Алексей Михайлович начал смотрины невест в Теремном дворце Кремля.
4 декабря (1670), на день памяти великомученицы Варвары и преподобного Иоанна Дамаскина, воевода Юрий Долгорукий отбил у мятежников город Темников, где повесил попа и сжег в срубе ведьму с чародейственными бумагами и кореньями.
7 декабря (1670), на день памяти святителя Амвросия, епископа Медиоланского, и преподобного Нила Столбенского, воевода Юрий Долгорукий освободил от мятежников город Краснослободск и там повесил 65 участников мятежных действий.
Мечется царевна Софья по палате. Два стежка в пяльцах сделает — за книгу схватится, страницы не прочтет — за клавикорты сядет, а то к окну приникнет.
Год выдался какой — суровый. Мороз с сентября землю сковал. Звенит под сапогами да подковами, а снегу ни горстки. Что ни день крупой метет. По льду поземка легко летит, неведомо куда несется. Разве что где под заборами, да в углах дворов задержится. Ветер задует, снова позванивает. Солнца, поди, месяца три не видно. Небо серым волоком заволокло. По ночам звезда какая блеснет часом. Может, мерещится. Дым над трубами к крышам стелется, словно во все стороны мечется.
В храмах приходских попы что ни день с амвонов выкликать принялись о победах царской рати над бунтовщиками и супостатами. Благодарственные молебны служат. А слухи ползут страшные, нескончаемые. Идут воеводы — ничего не жалеют. Города да деревни дотла жгут, народ казнят. Кому голову с плеч сносят, кому пальцы рубят. С виселиц висельников снимать не разрешают — для острастки. Гонят Стеньку проклятого, а он, рассвирепевши, аки зверь лютый, людей вместо дров в печах жжет. Отец Симеон, о чем ни спроси, головой качает. Не поймешь, на чьей стороне, кого жалеет. Один раз только сказал: людей, мол, жалеть надо, людей. Перед Господом Богом все равны — что мытник, что праведник. Ему одному и решать, когда человека живота лишать. Великий, мол, грех на Русской земле совершается. Не отмолить, не искупить ни во веки веков. В Козьмодемьянске больше полусотни воевода казнил, сотню без рук и пальцев оставил. Четыре сотни кнутом иссек. Отец Симеон поведал, побледнел весь. Страшна она, власть-то, твердит. Господи, как страшна! Вам, царевны, у престола жить, вам и памятовать о том след.
В теремах попритихло. Царевны-тетушки у себя заперлись. Иную неделю только что в церкви и свидишься. Сестрица Евдокеюшка что ни день в Воскресенский монастырь отправляется. Все службы монастырские, длинные отстаивает. Не раз уж у государя-батюшки благословения просила в обитель уйти. И думать запретил. Осерчал. Мол, не перестарок еще, можешь и судьбы своей дождаться. Какой судьбы-то? Государь-батюшка и раньше о женихах для царевен не хлопотал. Недосужно ему было. Теперь-то и вовсе. Один кругом толк, что быть царицей Наталье Кирилловне Нарышкиной. Все к тому идет. Царевна тетушка Арина Михайловна ее видала. Сказывает, больно на первую невесту государя батюшки, Афимью Всеволожскую, похожа. И нравом такова — веселая, разбитная. Учиться-то ни той, ни другой не довелось, так для ученых разговоров государь батюшка завсегда собеседников сыщет. И спеть ему спеваки споют, и музыку какую хошь хоть на клавикортах, хоть на органах сыграют. Это у царских детей у каждого свой инструмент стоит да книг и кунштов градированных не счесть. Молодой жене они, может, и ни к чему. Читать, писать умеет царица молодая, и ладно.
