Виктор Карпенко - Брат на брата. Окаянный XIII век
– Спасибо, хан, но мне этого всего не нужно.
– Зачем так говоришь? Это пока ты молодой, тебе ничего не надо, а заматереешь, до всего интерес появится. Ладно, сиди, князь, томи душу. Завтра поутру снимаемся, пойдем на юг, на зимние пастбища.
– Уже завтра? – невольно вырвалось у Владимира.
– Завтра! – подтвердил хан и, рассмеявшись, добавил: – А полонянок я тебе все-таки пришлю. Женщин много не бывает.
Хан ушел так же тихо, как и появился.
«Завтра… Уже завтра. Ну нет! Больше я в южные степи не ходок. Мне и прошлого года с лихвой хватило, помаялся. Значит, надо выбираться из стоянки сегодня ночью».
Раздумывая, Владимир направился к пасущемуся невдалеке небольшому табуну лошадей. Следом за ним, несколько в отдалении, двинулись половецкие воины.
Еще издали, увидев Владимира, к нему поспешил пастух, полочанин, четыре года томившийся в плену. Смахнув с головы шерстяной половецкий колпак, он поклонился князю.
– Как лошади, Степан? – подойдя ближе, поинтересовался Владимир.
– Готовы, князь. На смену, как ты велел, две пары добрых коней я увел к Усоле. До нее почти половина дня пути. Еле исхитрился на это дело. Лошадей в ложбинке оставил, а ложбинка та приметная, найду.
– А ну волки порвут лошадей, место дикое?
– Нет, князь. Я с ними Черныша оставил. Пес умный, волков к лошадям не подпустит и им разбрестись не даст. А отсель сколько надо лошадок, столько и добудем.
– Сегодня уходим. Одна забота – эти, – скосил Владимир взгляд в сторону стоявших поодаль охранников.
– Не тревожься. У меня на них давно нож припасен, – недобро усмехнулся Степан. – Как с ними управлюсь, приду в шатер. Ты уж, князь, меня не пугайся.
Рассвет застал князя Владимира и его спутника далеко от стоянки хана Глеба Тирпеевича. Проезжая мимо каменного истукана – половецкой бабы со сложенными на животе руками, – Степан плюнул в ее сторону и, скрежеща зубами, прошипел:
– Будь проклята земля половецкая! Чтобы глаза мои больше не видели этих каменных идолов! Четыре года они пучились на меня! Ни днем ни ночью покоя от них не было.
– Ты не назад, а вперед смотри, – повел рукой князь Владимир. – Видишь лес? Скоро Усола, а там Русь, земля русская! Теперь нас половцам не достать. Степан, ты чувствуешь, чем пахнет?
Спутник князя потянул носом и, пожимая плечами, ответил:
– Прелью. Осень же…
– Прелью! – усмехнулся князь. – Свободой пахнет! Свободой, – облегченно выдохнул Владимир и, гикнув по-половецки, ожег плетью коня.
4
Возвращение из плена князя Владимира послужило поводом для примирения «Большого гнезда». По зову старшего брата в стольный град направились все Всеволодовичи. Первым приехал Юрий. Его жена, княгиня Агафья, с приболевшим Мстиславом осталась в Суздале, а он со своим шестилетним сыном Всеволодом приехал во Владимир. Видимо, из-за чувства вины встреча братьев прошла холодновато. Молча обнялись, сели, поговорили односложно, ни о чем. Лишь знакомство с княгиней Ольгой, умной и на редкость красивой, несколько сгладило возникшую холодность отношений. К вечеру приехал Ярослав. Шумный, разудалый, он, казалось, заполнил собой весь княжеский терем. На вопрос Юрия, почему тот приехал без жены, которую не так давно привез из Новгорода, помирившись с ней, Ярослав, довольно улыбаясь, ответил:
– Ростислава в Переяславле осталась. Боится живот растрясти. Во какой, – хохоча, округлил он руки. – Скоро у меня прибавление в семье. Так что на крестины зову всех ко мне.
Утром приехал Святослав и следом за ним Иван. Самый младший из братьев еще шире раздался в плечах, голос его огрубел, и только яркий румянец, словно у девицы-красы, предательски выдавал движения его души. Иван тоже был шумен, неловок, а в присутствии малознакомой княгини Ольги еще и застенчив.
За стол садились дружно, весело, добро подшучивая над Ольгой, друг над другом, радовались освобождению Владимира. Ждали Константина. Великий князь, несмотря на слабость, пришел в трапезную сам, лишь епископ Кирилл поддерживал его под локоть. Константина усадили в глубокое кресло, обложили подушками.
Смех и разговоры разом стихли. В присутствии великого князя веселиться было зазорно.
Освятив трапезу, епископ Кирилл тоже подсел к столу. Только Агафья стояла, прислонившись к креслу, в котором сидел Константин, и время от времени смахивала слезинки, непрошено выкатывающиеся бусинками из синих глаз.
– Слава Господу, что свел всех за этим столом, – тихо произнес великий князь. – Батюшка и матушка, царствие им небесное, радуются, глядя на нас. – Константин мелко перекрестился на образа. – В благодарность за избавление твое от половецкого плена, брат Владимир, я приказал заложить церковь каменную на торгу володимирском. – Помолчав, он так же тихо и ровно продолжил: – А в Переяславль тебе не след возвращаться. Благо что жена твоя при тебе. Поедешь в Стародуб на кормление. Поживи, пообвыкни, а там видно будет. Ты же, Иван, не тревожься, что без удела остался. Городков в земле володимирской немало. Поживи пока в стольном граде, прошу тебя. Потом в Суздаль или еще куда пойдешь…
– А Юрий как же? – прогудел Иван и, испугавшись своего голоса, поджал плечи и спрятался за спину сидевшего рядом с ним Ярослава.
– За Юрия не тревожься. Он знает, куда пойдет, – многозначительно ответил Константин. – И вот еще что: сына своего Василька я посадил в Ростове, Всеволоду – Ярославль с деревеньками дал, Владимир же еще мал. Подрастет, не обижайте его, дайте и ему город в кормление. – Передохнув, Константин, чуть громче, закончил: – А ноне у нас радость. Сдвинем же чаши во здравие Владимира и жены его Ольги Глебовны, жизни им долгой, счастливой и детишек в дом побольше.
Чаши звякнули глухо, накатило вино теплой волной.
Константин лишь пригубил хмельного меда и поставил чашу на стол. Просветленным взором он оглядел братьев, сделал попытку приподняться с кресла, но не смог. Агафья подхватила его под локоть.
– Простите меня, братья, мочи нет сидеть в застолье. Вы уж тут как-нибудь без меня.
Константин еще раз обвел взглядом каждого, словно прощаясь, перекрестил и, поддерживаемый княгиней Агафьей, медленно ступая, вышел из трапезной. Воцарилось гнетущее молчание. Каждый понимал, что уже недолго осталось жить Константину, и оттого невольно возникало чувство вины и неловкости за свое крепкое здоровье, жизнерадостность.
– Ты бы рассказал нам, брат, как жил все это время? Что половцы? Сильны ли? – первым нарушил молчание Юрий, обращаясь к Владимиру. Тот, пожав плечами, уклончиво ответил:
– Неволя она и есть неволя. Жил надеждой на возвращение. К побегу готовился задолго: ежели ехал на охоту, то только в сторону земли переяславской пути высматривал; броды через речки выискивал; оружие припасал. В побеге помог мне мужик из Галича – Степан. Скажу я вам, богатырь! Не ростом велик и силой, а духом. Шесть раз убегал, ловили, били нещадно, уши обрезали, ноги повредили, а он все едино убежал. Жизнью ему обязан. Пока он со мной, но на отчину просится. А жаль. Что до половцев, – несколько оживляясь, продолжил Владимир, – то скажу одно: народ дикий, жестокий, безрадостный и опасный. Половцы страшны тем, что они довольствуются малым: была бы лошадь да степь. Им не нужны наши города, земли. Полон-то и тот они берут, чтобы пасти было кому табуны лошадей, а золото – чтобы покупать новых кобылиц. Сильны они страхом.
– Как это? – затряс головой Иван. – Страх же делает человека слабым.
Владимир снисходительно улыбнулся и пояснил:
– Половцы делят свое войско на десятки, сотни, тысячи. И десятник за малую провинность волен взять жизнь у любого воина из своего десятка. Чего уж говорить о сотнике или самом хане – за один косой взгляд головы лишиться можно. Они единены страхом и потому опасны.
Владимир замолчал, обвел взглядом сидящих за столом и нарочито громко произнес:
– Да будет о половцах говорить! Лучше о себе расскажите. В степи-то только отголоски докатываются. Вот ты, Ярослав, помирился с тестем? Мы его с Ольгой видели в Киеве, говорили с ним, сердит на тебя.
– А-а! – отмахнулся Ярослав. – Разве же с ним помиришься. Он за всю Русь радеет, ему не до зятя. Уже седина в бороде, а все правды ищет. Удивляюсь я ему: захоти, мог бы сидеть на великокняжеском столе здесь, во Владимире или в Киеве. Так нет же, мечется по земле…
– Все так, – поддержал разговор Юрий. – Только князь Мстислав Мстиславич тем снискал любовь народную, что корысти в нем нет. Бессребреник. К тому же плохого не помнит.
– Это верно, – согласился Ярослав. – Но со мной мириться не хочет. А я на него и не в обиде вовсе, пусть свою гордость тешит.
– А как ты поживаешь, Святослав? Не женился ли? – улыбнулся Владимир, обращаясь к товарищу своих детских игр. – Я частенько вспоминал тебя на чужбине.
Святослав вздохнул и как-то нехотя ответил:
