Сергей Жоголь - Сыны Перуна
– Брата нет. Он завтра обещал быть. То есть приедет завтра.
Радмиру показалось, что голос Асгерд дрожит. Но, тут же устремив свой взгляд в сторону, женщина снова приняла гордый и величественный вид и сурово сказала.
– Можешь передать свое поручение мне, а я скажу о нем брату, а нет, так ступай и приходи завтра. Если хочешь, – женщина вновь смутилась, осознав, что она только что назначила новую встречу так приглянувшемуся ей парню.
– Да-да, я завтра, завтра приду. Прости, боярыня, что потревожил тебя и людей твоих, – Радмир попятился задом, кивая головой, – Завтра приду обязательно, к брату то есть.
Оказавшись на улице, молодой дружинник вздохнул полной грудью, переводя дух. Наедине с хозяйкой дома он потерял все свое самообладание и теперь испытал настоящее облегчение.
– Коня веди, – крикнул Радмир местному мужику, вскочившему при виде гридня с низенькой деревянной лавки.
Тот поспешил привести Щелкуна, который, увидев хозяина, ткнулся ему мордой в лицо.
– Ну чего ты, дурашка, всего меня перемазал слюнями своими, – ласково потрепав своего питомца за шею, произнес юноша, – Пойдем, завтра нам тут быть велено.
Не садясь в седло, а ведя жеребца на поводу, Радмир вышел за ворота.
– Стой, гридь. Дело у меня к тебе, – услышал замечтавшийся юноша грубый окрик, раздавшийся у него за спиной.
7
Ветки костра сухо потрескивали, и легкий дымок поднимался вверх, растворяясь в потоках прохладного ночного воздуха. Запах жареного мяса приятно щекотал ноздри и вызывал острое чувство голода. Брошенное в костер новое полено подняло над ним небольшой столб из искр, которые, разлетевшись в стороны, исчезли в ночной темноте.
Все четверо сидели у костра в предвкушении долгожданного ужина. Троих из тех, кто его пленил, Кнуд видел впервые. Бородатый, русоволосый, с курносым, слегка рябым лицом мужик внешне напоминал кривича, его звали Заруба. Двое других, судя по говору, были из мери. Их имена были труднопроизносимы для нурмана, но все окружающие называли их Позеем и Учаем. Эти двое были чем-то похожи друг на друга, и Кнуд сделал
для себя вывод, что они братья. Старший из этой парочки, пухлощекий здоровяк с могучими плечами и толстой шеей, сидел сейчас на расстеленном на траве потнике 36и резал острым ножом здоровенную краюху хлеба. Второй мерянин, помоложе, был худощав, жилист, и, глядя на его тренированное тело, можно было сказать, что он не простой деревенский мужик, а воин. Неподалеку, освещаемые светом луны, паслись стреноженные кони, перебредавшие с места на место в поисках новой порции свежей и сочной травы. Третьего мерянина, Челигу, Кнуд знал довольно неплохо. Хитрый и услужливый слуга Страбы, выполнявший для него особые поручения, был знаком большинству людей, находящихся в услужении у боярина. Его знали все, но в тоже время никто не знал о нем ничего. Он не жил в боярских хоромах, а значит и не был его челядником. В гриднице, где жили дружинники боярина, он тоже никогда не показывался, хотя, судя по повадкам и выправке, Челига был воином, и к тому же неплохим. В то время, когда они жили в лесу в ожидании предстоящего покушения на князя, Челига приходил несколько раз с поручениями, но общался он только с Сигвальдом наедине. Одним словом, пленивший его прислужник Страбы был для скандинавского наемника человеком-загадкой.
Кнуд попробовал пошевелиться, но связанные в запястьях руки затекли настолько, что каждое движение причиняло боль. Ноги у нурмана были свободны, но это не особо облегчало его страдания. Пленный попробовал размять одеревеневшие пальцы, это принесло некоторое облегчение. Ему все было понятно без слов. Страба послал за ним этих людей, чтобы вернуть свое напрасно потраченное золото и убрать ненужного свидетеля. То, что его не убили сразу, наводило на мысль о том, что сперва Страба желает его допросить на предмет того, не поведал ли Кнуд кому еще тайну покушения на киевского князя.
«Эх, если бы не нога, – подумал нурман о своей ране, которая после того как он попал в плен, снова напомнила о себе, – может, и удалось бы от них уйти».
Наконец-то ужин был готов, и вся четверка принялась насыщать изрядно опустевшие за время преследования пленника желудки.
– А что в мешке-то у него? – как бы невзначай спросил у сразу же насторожившегося от этого вопроса Челиги старший из братьев. – Вроде звенело что-то.
Когда преследователям удалось связать бывшего дружинника боярина Страбы, именно Позей первым снял с пленника его мешок и заподозрил, что в нем не только еда и одежда. Челига тогда буквально вырвал у старшего мерянина дорожную суму нурмана и лично осмотрел ее содержимое, не показывая остальным.
– Пленник и все его вещи – мои, – ваше дело было его поймать и доставить туда, куда я скажу. Тебе за это платят, Позей, а не за то, что ты задаешь лишние вопросы.
Челига, произнося эти слова, невольно поправил висевший на поясе меч, и это движение, безусловно, не осталось незамеченным для всей оставшейся троицы.
– Да я что, я ничего. Так, интересно просто, на какую дичь столько времени охотились.
– Так, может, правда есть там что полезное, может, скажешь, что прячешь, – поддержал своего старшего брата младший мерянин. – В самом деле, столько по лесам рыскали, жизнью рисковали, а плата-то не больно уж высока.
– Сказано тебе, не суй нос куда не следует, а то я тебе его отрежу, – сурово произнес вконец разозлившийся Челига, сделав угрожающий жест ножом, которым только что резал приготовленную на ужин дичь.
Учай только пожал плечами и снова принялся за еду. Они с братом давно уже знали Челигу и, признаться, немного побаивались этого таинственного вояку. У него всегда водились деньги, и порой не задумываясь, он мог пустить в ход свой нож, которым пользовался даже чаще, чем мечом, всегда висевшем на поясе. Несмотря на то, что оба брата тоже были парнями не робкими, их основным оружием были топоры да луки, они не владели мечом, а были простыми татями, готовыми за достойную плату пуститься в любую авантюру. Челига часто нанимал Позея и всегда платил пусть не очень большую, но все же приличную плату за его неприглядную и грязную работу.
– А ты чего тут расселся, или тебе тоже мало платят? – зло прикрикнул Челига на молчавшего все это время Зарубу, – иди вон лучше пленника проверь. – Вдруг развязался, так не успеете глазом моргнуть, он вам тут всем глотки перережет.
– Пожрать не дадут, – недовольно проворчал вечно угрюмый кривич, поднимаясь со своего насиженного места.
Он молча обтер жирные руки о траву и отправился к тому месту, где лежал связанный Кнуд.
– Все заканчиваем, теперь всем спать, ты, Позей, сторожишь первый, – и Челига, расстелив на земле свой толстый плащ, начал устраиваться на ночлег прямо под открытым небом.
Через несколько минут все, кроме часового, уснули.
8
Кнуд проснулся от резкого окрика. Он открыл глаза и, приподнявшись на локтях, увидел промелькнувшую возле костра тень.
– Там же куча монет, золото, – кричал Позей. – Мы можем все это поделить, и тогда мы будем купаться в роскоши всю оставшуюся жизнь.
Старший из братьев мерян стоял перед разбуженным Челигой сжимая в руке нож. Слуга Страбы держал в руках сумку Кнуда, в которую, пока он спал, успел слазить предприимчивый и любопытный Позей. Меч Челиги, отброшенный ногой его противника, лежал в стороне, и поэтому в руках у боярского слуги откуда ни возьмись появился нож. Разбуженные криками Учай и Заруба вскочили со своих нагретых телами мест и спросонья пытались осознать, что же происходит. В глазах у Челиги сверкнула злая усмешка, и он, не дожидаясь пока Позей предпримет следующий шаг, ударил его тяжелой сумкой по руке. Монеты в мешке звякнули, мерянин выронил нож, а Челига со змеиной быстротой выбросил вперед свою вторую руку. Сверкнула сталь, и длинный клинок обагрился кровью. Позей с искривленным от боли лицом упал. На секунду все остальные с ужасом застыли на своих местах.
– Брат! Ты же брата моего убил! – не веря в происходящее, закричал младший из братьев.
