Зоя Воскресенская - Сердце матери
На земле стрекотали невидимые кузнечики, над ухом тонко звенели комары, предвещая хорошую погоду.
ХИТРЫЙ СТОЛИК
Мария Александровна шла по Крещатику, щурилась от яркого зимнего солнца и наслаждалась морозным пахучим воздухом, сказочной красотой города. Зима, словно соревнуясь с летом, разукрасила скверы и сады Киева, опушила каждую ветку, превратила заснувшие почки в пышные цветы, выстелила улицы белым ковром. Пирамидальные тополи, кудрявые каштаны выстроились по обеим сторонам улицы торжественно неподвижные, красуясь на солнце своим роскошным, но непрочным нарядом.
Владимирская горка белым прибоем вскипала на фоне голубого неба.
Большие зеркальные витрины зима задернула тончайшим тюлем, разрисованным диковинными тропическими цветами и листьями. Даже фонарные столбы и гранитные цоколи зданий были покрыты сверкающей изморозью.
Вздымая снежную пыль, проносились легкие возки, лошади с заиндевевшими холками весело позванивали бубенчиками; в сквере молодые люди затеяли игру в снежки, освежая после новогодней ночи разгоревшиеся от вина и танцев лица.
На сердце у Марии Александровны было солнечно и отрадно. За несколько месяцев Киев стал для нее родным городом: здесь были ее дети, и все они на свободе.
Судьба, которая теперь и для Марии Александровны стала означать большевистскую партию, забросила в этот город ее детей — Анну, Марию, Дмитрия и его молодую жену Антонину. Ну, а где дети, там и мать. Было бы совсем хорошо, если бы и Володя с Надей жили поблизости, а не в далекой Женеве, и Марк не в Питере, а здесь, но главное — все здоровы, все на свободе.
И легко дышится, и морозец такой славный, бодрящий, и сегодня ночью все вместе встретили Новый, 1904 год! Хорошо встретили! Когда часы стали бить полночь, Мария Александровна, по обычаю, с каждым боем высказала про себя двенадцать желаний. Семеро детей у нее сейчас. Каждому пожелать здоровья, счастья. Уже семь ударов, и еще удачи их общему делу. А потом ее материнские сокровенные желания: чтобы появились у нее внучата, и чтобы весь этот 1904 год она не разлучалась с детьми, и чтобы хватило у нее сил идти с ними дальше…
Мария Александровна вынула из кармашка муфты большие часы Ильи Николаевича, с которыми она не расставалась, и заторопилась домой: скоро придут товарищи к ее детям, и она, мать, должна быть на своем посту.
На Лабораторной улице было пустынно. Только сверху вниз по крутому спуску катилась ватага мальчишек на санках.
Ничего подозрительного опытный глаз Марии Александровны не приметил.
Анна, Мария и Дмитрий сидели в столовой, ждали Глеба Максимилиановича Кржижановского и его жену Зинаиду Павловну. На шахматном столике поблескивала украшениями елка, во всех комнатах весело потрескивали дрова в печках. Было по-домашнему уютно и тихо. Шум с улицы не доносился сюда, в маленькую квартиру во дворе.
Через несколько минут раздался условный звонок.
Дверь пошла открывать, как всегда, Мария Александровна. И друзей, и врагов она встречала первой. И комната у нее, как всегда, помещалась на переднем крае, поближе к входной двери.
— С Новым годом! С новым счастьем! С новым здоровьем! — приветствовали молодые люди Марию Александровну.
Зина прижалась к ней, целовала ее щеки, белые волосы.
— Вы так похожи на мою мамочку, хотя она совсем, совсем другая, — говорила Зина.
— Наверно, все мамы чем-то похожи друг на друга, — ласково отозвалась Мария Александровна.
— А я вам новогодний привет привез от Владимира Ильича, — сказал Глеб Максимилианович. — Только что получил от него письмо.
— Как они там? Что-то не балуют меня последнее время письмами. Здоровы ли?
— Живы, здоровы. У Владимира Ильича сейчас горячая пора, и он как на поле брани.
Дмитрий Ильич уже откупоривал бутылку вина — отметить Новый год с друзьями.
— Выпьем за старый год, — предложил он.
— Тысяча девятьсот третий был славный год, — отозвалась Мария Ильинична. — Подумайте только, товарищи, создана партия. Есть программа — ясная цель для всего рабочего класса.
— Выпьем за наши успехи в наступающем году, — предложил Глеб Максимилианович, — выпьем за здоровье дорогого Владимира Ильича. Он дерется за нашу партию, как барс. Трудно ему приходится.
— Товарищи, дорогие, — восклицает Анна, — что же это творится? Меньшевики каждое собрание превращают в сущий ад. Они забыли, что у нас есть общие враги, они избрали мишенью нас, большевиков.
— Владимир Ильич прислал статью «Почему я вышел из «Искры». — Глеб Максимилианович вынул из нагрудного кармана письмо. — Меньшевики, подлым путем захватившие «Искру», разумеется, отказались его напечатать. Нам надо распространить письмо здесь, напечатать в подпольных типографиях. Прошу, Мария Ильинична, организуйте это дело. Драгоценное письмо. Пока надо спрятать его подальше.
Мария Александровна зажгла свечи на елке; все уселись вокруг, смотрели на мерцающие огоньки, и всем вспомнилось детство.
Глеб Максимилианович затянул:
Слезами залит мир безбрежный,
Вся наша жизнь — тяжелый труд…
Ему стали подпевать. Кржижановский очень любил петь и сам сочинял революционные песни или переводил их с польского, французского. Но никто не знал, какой у него голос: революционные песни всегда пели вполголоса, почти шепотом, и звучали они от этого задушевнее.
Снова раздался условный звонок.
— Это Юрий, — сказал Глеб Максимилианович.
Мария Александровна пошла открывать дверь.
Молодой человек учтиво поздоровался с ней.
— Шсский… — произнес он нарочито невнятно свою фамилию. — Добрый вечер, товарищ Клэр, — протянул он руку Кржижановскому, — добрый вечер, Ольга, — назвал он по партийной кличке Зинаиду Павловну, — вашу лапку, товарищ Медведь, — приветствовал он Марию Ильиничну, — мое почтение, товарищ Андреевский, — поздоровался с Дмитрием Ильичом.
Мария Александровна ушла в свою комнату.
— В письме Владимир Ильич пишет… — начал было Глеб Максимилианович.
Но Юрий перебил его:
— Вы хотите сказать, Старик пишет.
— Да, да, совершенно верно. Старик пишет, что мартовцы захватили «Искру» и подбираются к Центральному Комитету партии. Захватывают партийные деньги и открыто говорят: «Ждем провала большевиков в России, тогда наша возьмет».
— Вот до чего докатились, — возмущалась Зинаида Павловна. — Ждут нашего ареста! Это же предательство!
— А что же предлагает Старик? — живо поинтересовался Юрий.
— Старик считает необходимым, — продолжал Кржижановский, — чтобы мы, работники ЦК, объездили всю Россию и завоевали на нашу сторону местные комитеты, где засели меньшевики. Это в первую очередь относится к нашему Киеву…
— Не так страшен меньшевистский черт, как его представляет Старик в своей Женеве, — мрачно бросил Юрий и затянулся папиросой.
— Я просил бы вас не курить, — серьезно заметил Дмитрий Ильич, — мамочка не выносит табачного дыма.
— Но вы сами, насколько я знаю, курите.
— В квартире, где она находится, — никогда!
Юрий погасил папиросу.
— К стыду нашему, должен признаться, — ответил Глеб Максимилианович, — что Старик осведомлен о положении в России и даже в Киеве значительно лучше, чем мы с вами. У него великолепная информация.
— А я думаю, что нам на месте виднее. Впрочем, хватит нам выяснять отношения. Меньшевики и большевики — члены единой партии. Можно не обращать внимания на оттенки.
Мария Ильинична вскочила, возмущенная:
— «Оттенки»! Хороши оттенки! Меньшевики не верят в наше дело, не верят в победу. На съезде большинство пошло за Лениным. Что же, мы должны это большинство потерять?
— История нас рассудит, — заключил Юрий.
— Завтра мы тронемся в путь по комитетам, — сказал Кржижановский, не желая разжигать ссору.
— Вы увидите, — убежденно добавил Дмитрий Ильич, — какие резолюции будут приняты рабочими в поддержку Ленина. Влияние Ленина в партии огромно, — я убедился на съезде и убеждаюсь каждый день, встречаясь с рабочими!
— Не Ленина, а Старика, — язвительно поправил Юрий. — И, кстати, сам Старик указывал в каком-то из последних писем, что полагаться на ваши речи о влиянии имени Ленина — ребячество.
— Вот по этому вопросу я нахожусь в оппозиции и считаю, что Ленин — наше самое сильное оружие. Не на ваш же авторитет мне ссылаться.
— Митя, не горячись, — успокаивала брата Анна Ильинична.
— Ленин… Митя… Маняша… Что это за конспирация? Семейственное согласие здесь неуместно.
— Это согласие партийное, принципиальное, — отрезал Глеб Максимилианович.
— Кстати, вам бы не грех познакомить меня с последним письмом Старика, — заметил Юрий.
