Юлия Яковлева - Краденый город
– Я себя прекрасно чувствую. И настроение у меня превосходное. С чего бы мне плохо себя чувствовать?
Она чуть присела, взяла в руки топор и принялась задорно его качать из стороны в сторону, водя коленями то вправо, то влево.
– Тюх, тюх, тюх, тюх, – звонко запела тетя Вера, – разгорелся наш утюг…
Никакого утюга на плите не было. Через дырочки в черной дверце просвечивало и приплясывало оранжевое пламя. Плита весело пыхала теплом – она давно забыла, что это такое.
– Ты влюбился, промахнулся, – задорно пела тетя Вера, – встретил дамочку не ту, огорчился, оглянулся и увидел красоту…
На последнем слове она почти каркнула.
Бамс! – и топор, сверкнув, расколол полено.
– Вот здорово! – воскликнул Шурка.
– Здорово! – восхитилась тетя Вера. – Именно так!
– Есть только немного хочется, – осторожно сказал Шурка. И деликатно добавил: – Совсем чуть-чуть.
При слове «есть» рот у него сразу наполнился слюной.
– Конечно! – распахнула глаза тетя Вера. – Как это я сразу не сообразила? Извини, пожалуйста! Я все куплю! Самое лучшее вам куплю! Чтобы наесться до отвала. Торт, сосиски, сыр, ветчину…
– Может, сардинки? – предложил Шурка. И тут же опомнился: какие сардинки, откуда?
Но тетя Вера только махнула рукой:
– И сардинки! Все что захочешь!
Это было похоже на захватывающую игру.
– И халву! И какао! И пастилу! – принялся вспоминать Шурка. – И пирожные!.. Или я пирожные уже называл?
А тетя Вера опять завела припев:
– Тюх, тюх, тюх, тюх, разгорелся наш утюг…
Она пела как бы сквозь улыбку, глядя на Шурку смеющимися глазами. Шурка стал хлопать ей в такт, потом подхватил:
– Каждый может ошибиться, от любви мы мучимся. Ведь недаром говорится: на ошибках учимся…
– Я пойду дров принесу, – сказала Таня.
В углу тетя Вера сложила уже приличную поленницу.
– Да полно ведь дров, – удивился Шурка. – Жарища вон какая.
В кухне и в самом деле было жарко: на губе собирались капельки. Шурка слизнул их. Потеребил, расстегнул воротник рубашки.
– Сиди, Танюша, отдыхай! – ласково проговорила тетя Вера. – Я сама все сделаю. Зачем тебе силы тратить, золотко?
Шурка посмотрел на тетю Веру с нежностью.
– Тут без тебя такое было… – начал он.
Острый локоть больно двинул его в бок.
– Вот-вот, – мрачно сказала Таня. – Мне силы тратить нельзя. Идем, Шурка, со мной. Поможешь. Ну!
Это «ну» было отлито из такого металла, что Шурка сполз со стула. Тетя Вера, наклонившись к дверце, принялась закладывать чурочки. Таня быстро выскользнула за дверь, Шурка едва за ней поспел. Она тихо закрыла дверь кухни, задвинула щеколду и быстро потащила Шурку к выходу.
– Таня! – от изумления Шурка едва не потерял дар речи. – Ты что, спятила?
– Тихо!
– Тюх, тюх, тюх, тюх!.. – ликующе неслось из кухни. Тетя Вера, похоже, не заподозрила подвоха.
– Мы что, не за дровами идем? – недоумевал Шурка.
Таня тянула его к двери, как паровоз. Он уперся обеими ногами.
– За чем мы идем?!
– Ни за чем, – тихо, но твердо ответила она. – Ты что, не понял? Бобки здесь нет.
Шурке показалось, что высокое зеркало зашевелилось, задвигало ножками. Он быстро отвернулся.
– Ерунда. Он в комнате. Дрыхнет, – поспешно возразил Шурка.
– А тетя Вера? Она какая-то…
– Да она наконец-то веселая! А не кочерга железная, – возмутился Шурка. Таня фыркнула. – Она за всю жизнь столько не пела и не смеялась! И все купить обещала…
Он осекся: прямоугольное отражение коридора дрогнуло – словно зеркало дернулось.
– Вот именно, – веско сказала Таня.
– Котятки! – позвал ласковый голос из кухни. – Не поднимайте тяжелое! Я сама все сделаю!
– Понял? – одними губами спросила Таня. – Она не такая.
– Люди меняются.
– Люди не меняются так!
– Как?
– Вдруг.
Шурка отмахнулся.
– Может, ее ранило. В голову. Контузило, например. Сотрясение мозга или что-то вроде. И в госпитале…
Таня всплеснула руками, перебила его:
– Вот именно! Что-то она не ответила, где была!
– Цыплятки мои, вы где? – продолжал выкликать голос.
– Забыла, может.
Но Шурка и сам уже не был уверен.
– «Забыла»… Про Бобку тоже забыла? – сузила глаза Таня.
– Рыбки мои! Танюша! Шуреночек!..
Теперь ему и правда это казалось странным. Шуреночком тетя Вера никогда его не называла.
– Танечка, ты где, солнышко? – не унималась тетя Вера.
При слове «солнышко» Таня фыркнула, как кошка, понюхавшая кислоту. Сорвала с гвоздика ключ, сдернула дверную цепочку, провернула ключ в замке. За руку вытащила Шурку на гулкую лестничную площадку.
Дверь за ними хлопнула.
– Понял?
Эхо отпрыгнуло от стен. Таня схватилась за перила худой рукой.
– Танька, ты спятила! Наружу? Околеем же!
Но Танины шаги уже стучали вниз по ступенькам.
Ее следовало остановить во что бы то ни стало. В платьице и туфельках на морозе она не протянет и получаса.
– Эй, постой, не дури!
Шурка бросился следом, цепляясь за перила. Он с ужасом чувствовал, какими слабыми и непослушными сделались ноги. «Вперед! – приказал он им. – Ну же!..»
Перила были словно изо льда, ладонь онемела. Шурке казалось, что он спускается в колодец с ледяной водой. Чистой ключевой стужей схватило колени, потом ноги целиком. Обдало живот, сжало плечи и грудь, потом шею. Стянуло голову.
– Н-н-ненавижу, – сквозь зубы выстукивал Шурка. – Н-н-надоела эта з-з-зима п-п-проклятая…
Он чуть не плакал. Было больно во всем теле. Ни капли тепла не осталось, будто слеплен из снега.
– Танька!
Дверь парадной внизу скрипнула. Таня перегнулась, борясь с тугими пружинами. На шашечки пола упал клин света. Дверь грохнула.
Шурка вцепился в дверную ручку, потянул, навалившись всем своим весом. Плечи и колени тряслись от холода. Не верилось, что через миг – там, снаружи, в зимней белизне, – станет еще холодней. Такого, казалось, просто не может быть. Этот холод был недоступен ни термометрам, ни воображению.
Дневной свет ослепил Шурку. «Лучше сразу!» Он глубоко вдохнул, представил, как ноги проваливаются в снег, и бултыхнулся наружу. И едва не сшиб Таню. Сестра успела его подхватить. Шурка уцепился за нее, выпрямился. Оба стояли у парадной, разинув рты.
– Таня, это что?!
Снега не было.
Глава следующая
Солнце снимало последние сосульки по капле. По стене дома сочились крошечные талые ручейки. Мостовая нагревалась. Небо было бледно-голубым. Хлопотливый ветерок гнал к Неве рваные облака. Водосточная труба с грохотом извергла на тротуар гору ледяных бриллиантов – в них тотчас засверкало солнце. Гора таяла на глазах.
– Смотри, – показал Шурка.
На площади Жертв революции заваривалась бурная зеленая каша. Кусты сирени мучительно трясли головами, словно помогая почкам поскорее раскрыться. Трава негодующе гудела под асфальтом, зато если уж отыскивался непокрытый клочок земли, из него так и лезли зеленые иглы. Шурка почувствовал, как дрожь в теле унялась, плечи обмякли. Стало хорошо.
Улыбчивый день так и звал прогуляться. Но прохожих было не видать.
Над их головами стукнуло окно.
– Котятки, где вы? – безмятежно позвала сверху тетя Вера. – Ах, вот вы где, мои сладкие!
Глаза у нее были как два серо-голубых цветка – добрые, летние и какие-то… глупые, вот! – изумленно понял Шурка.
Тетя Вера помахала им рукой.
– Вы гулять пошли? Ну гуляйте, мои маленькие. Играйте. Развлекайтесь. Птенчики мои милые… Только не устаньте. Вы не устали? – забеспокоилась она. – Шуреночек, ты почему без курточки? Танюша, а кофточку? А вдруг просквозит? Я сейчас спущусь, принесу! Погодите!
И голова нырнула обратно.
Таня глянула на Шурку панически. И оба рванули с места: Таня – в сторону Эрмитажа, Шурка – к площади. Спохватились, и Шурка метнулся к Эрмитажу, а Таня – к площади.
Таня притормозила, поймала Шурку.
– Стой!
– Там разберемся, потом!
Но Таня с места не двинулась. Подумала, наклонив голову, и объявила мерзким голосом принцессы на горошине:
– Я хочу мороженого!
Шурка обомлел: Таня тоже спятила. Как тетя Вера.
Сестра, как назло, крепко держала его. Глаза у нее, правда, были обычные.
– Смотри, – кивнула она подбородком. Шурка обернулся.
Мороженщик вывернул из-за угла – иначе откуда он появился? Он толкал перед собой голубую тележку на велосипедных колесах. Белые нарукавники и фартук казались от яркого солнца еще белее. Он улыбнулся им.
– Бежим направо! – крикнула Таня, даже как-то слишком громко и внятно. – Направо!
А сама схватила Шурку и потащила налево – туда, где блестели на солнце огромные эрмитажные атланты.
Глава следующая
Бежали до самой Мойки. Бежали по набережной. Бежали дворами. Пробежали под арками, по дворам, насквозь. Выскочили на улицу. Бежали, пока не закололо в боку. Но ни одной живой души так и не встретили. Город был пуст.
Держась за бок, Таня перешла на шаг. Шурка плелся рядом.
