Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс
Через пролив было наведено два моста, на три сотни кораблей каждый. Суда удерживали на месте толстенные тросы, а поверх палуб была устроена грунтовая дорога с высокой оградой, чтобы кони не пугались воды. Здесь царя ожидал и флот — корабли Востока, Финикии, Киликии, Египта и Кипра. Столько судов и транспортных кораблей никогда ещё не оказывалось на поверхности моря. И, увидев всю эту мощь, направляемую единственной волей, Главкон ещё более расстроился. Разве способна крошечная, раздираемая ссорами Эллада выстоять? Лишь глядя на идущих воинов, на начальников, кнутами подгоняющих своих копейщиков словно скот, он обретал хоть какое-то утешение. Ибо не угас ещё в Спарте и Афинах тот неведомый ни Вавилону, ни Сузам огонь, побуждавший свободные руки и души к свершению великих дел. Кого-то почтит победой Зевс, когда рабы сойдутся лицом к лицу с мужами?
Горделивая мысль эта наконец перестала утешать Главкона, в тот день стоявшего возле мраморного трона Повелителя Вселенной, с высоты которого Ксеркс обозревал свои полчища, следил за гонками быстрых триер и выслушивал уверения своих полководцев в том, что ни один царь от начала времён — ни Тутмос Египетский, ни Синаххериб Ассирийский, ни Кир Великий, ни Дарий — не могли собрать столь огромного войска.
Наступил вечер. Главкон по сложившейся привычке пребывал в походном павильоне Мардония — разборном дворце, стены которого украшали шелка, а не мрамор. Он погрузился в себя и долго молчал, так что женщины и даже сам носитель царского лука забеспокоились. Наконец Артозостра не вытерпела:
— Скажи мне, Прексасп, что сдерживает твой язык? Неужели мой брат в порыве недовольства приказал вырвать его? Цвет кожи твоей будет выделять тебя среди его конных ливийцев.
Эллин попытался улыбнуться в ответ:
— Я молчу? Потому лишь, что наслаждаюсь остроумием знатных особ.
Артозостра покачала головой:
— Твои глаза стали похожими на синие египетские бусины. И ты не слушал меня. Ты смотрел куда-то вдаль и слышал доносящиеся оттуда звуки.
— Ты видишь меня насквозь, госпожа, — признал Главкон. — Но что мне ответить? Разве властен человек над своими мыслями?
— Ты видел умственным взором свои Афины? Ты и в самом деле считаешь свой каменистый край настолько прекрасным, что не можешь представить себе земли более красивой?
— Истинно говоришь, госпожа моя. Камениста наша земля, и ты сама видела её, но нет солнца светлее, чем встающее над Акрополем, ни одна птица не поёт слаще соловья в рощице у Кефиса, нет дерева, чьи листья шепчут приятней, чем оливы в Колоне или на склоне холма в Элевсине. Отвечу тебе словами Гомера, певца Эллады, которые он вложил в уста подобного мне скитальца: «Край мой скалистый мужей благородных рождает, нет на земле милее и краше отчизны».
Хвала собственной родине вернула краски на лицо афинянина, и он возвысил голос. Главкон заметил, что Роксана пристально глядит на него.
— Пусть прекрасна твоя родина, эллин, — сказала она, не поднимаясь с табурета возле ложа её брата, — но ты не видел ещё всего мира. Ты не видел Нил, Мемфис, Фивы и Саис, наши чудные города; не видел, как великолепно солнце, встающее над пустыней, не видел, как превращает оно пески в чистое золото, не видел, как на закате играют утёсы переливами берилла, сарда и золотого ясписа.
— Расскажи мне о Египте, — попросил Главкон, зачарованный её певучим голосом.
— Не сегодня. Я уже превозносила свой край. А сейчас время воздать хвалу усеянным розами долинам Персии и Бактрии, куда увёз меня Мардоний после смерти отца.
— Неужели прекрасны и они?
— Прекрасны, как Поля Блаженных Налу, где обитают усопшие, которых не покарал жезл Осириса; прекрасны, как Ариан-Ваэджо, родина ариев, откуда разослал их повсюду Ахура-Мазда. Короткие зимы сменяются там долгим и солнечным летом. Там не бывает жары и длительных дождей. Наш «Парадиз» возле Сард ничто рядом с теми краями. Повсюду благоухание роз, а соловьи поют и весь день, и всю ночь. В ручьях пенится прохладная влага. А красоту дворца в Сузах нельзя и описать словами. Туда двор переезжает на лето из скучного Вавилона. Колонны дворца достают до самого неба, и нет вокруг них стен, лишь занавеси — зелёные, белые, голубые, — колышущиеся под дуновением ветерка, прилетающего с изумрудных равнин.
— Ты нарисовала мне картину, достойную долей Элизия, — проговорил Главкон. — И всё же я не стал бы искать убежища даже при дворе Царя Царей со всеми его красотами. Бывают мгновения, когда мне хочется помолиться богу такими словами: «О, Зевс, дай мне крылья, дай мне крылья орлиные, дабы мог я улететь к самому краю земли, а там, в одной из укромных долин, позволь вкусить из ключа вод летейских, вод забвения, дарующих мир душе!»
Роксана поглядела на Главкона; глаза её были полны жалости, и он ощутил, что это ему приятно.
— Волшебную воду, которую ты просишь, пьют только из кубков, — сказала она, — ибо чудодейственная эта долина лежит в горах Бактрии, крыши мира, прячась между гор, венчанных вековечными снегами. Там растёт благая трава, там вьётся таинственный Окс, великая северная река. И только там, на зелёном, благословенном Маздой просторе, может найти мир измученная душа.
— Неужели этот край настолько красив?
— Прекрасен! — хором ответили Мардоний и Артозостра.
А Роксана, повинуясь кивку брата, направилась вглубь шатра, где висела простая арфа.
— Готов ли, господин мой Прексасп, выслушать одну из песен ариев, возносящую хвалу долинам Окса, хотя умение моё невелико?
— Песней своей ты способна растрогать сердце Персефоны, как сделал это Орфей, — ответил афинянин, не отводивший взгляда от Роксаны.
Неяркий свет висячих светильников, густой аромат благовоний, исходивший от жаровни, блеск тёмных глаз певицы слились в единое волшебство. Роксана коснулась струн. В её дивном голосе за рокотом струн угадывалось не просто желание порадовать приунывшего гостя.
Долги Окса струи,
Верны слова мои.
Полон воды поток,
Заросли у воды,
Поля вокруг и сады.
Соловей поёт:
«Мой милый когда придёт?»
Окса широк поток,
Возле воды чертог.
Кира славных палат
Столпы вдалеке стоят.
Чиста фонтанов капель,
Розы стелют постель,
Алый свеж лепесток,
Он рядом с белым прилёг.
И соловей поёт:
«Мой милый когда придёт?»
Забудь про беду и печаль,
Ветер, неси их вдаль.
Окса чистый поток
Сулит тебе здесь восторг.
Путник, окончен твой путь,
Время пришло отдохнуть.
И соловей поёт:
«Мой милый когда придёт?»
И свет, и благоухание, и полные смысла слова — всё разом обрушилось на Главкона. Щёки его зарделись, отовсюду к нему словно тянулись лёгкие руки, лишавшие его силы. Роксана не отводила взгляда от Главкона. А он не мог оторваться от её глаз — глаз прекрасной, знатной и умной женщины, приглашавшей его забыть о Главконе, изгнанном из Эллады, и стать телом и душой персом Прексаспом, «благодетелем царя», по праву пользующимся всеми благами, доступными народу-победителю. Прошлое вдруг сделалось нереальным, удалилось в неведомые края. Перед ним во всей восточной красе стояла Роксана, а Гермиона навсегда осталась в Афинах, чтобы скоро выйти замуж за Демарата. Можно ли удивляться тому, что го лова Главкона уже шла кругом, хотя он весь день воздерживался от вина?
— Бесхитростная песня, — проговорил Мардоний, удовлетворённый поступком сестры, — но тем не менее, милая, мы, арии, чуждаемся причудливой музыки греков и вавилонян.
— В простоте высшая красота, — ответил Главкон, — и когда я слышу, как Эвфросина, прекраснейшая из Харит, поёт голосом Эрато, царицы песен, мной овладевает страх. Ибо не подобает смертному приближаться к богам.
Вернув на место арфу, Роксана ответила ему одной из своих цветистых и неподражаемых в своей искренности восточных любезностей, выразив ею сразу и благодарность, и прощание на сегодня с Главконом. Афинянин не сводил с Роксаны глаз, пока она, шелестя лёгкими одеждами, не вышла из шатра. Не видел он и взглядов, которыми успели при этом обменяться Мардоний и Артозостра.
Когда мужчины остались вдвоём, носитель царского лука спросил:
— Дорогой Прексасп, не кажется ли тебе, что я должен благословить двенадцать Амеша-Спентов за то, что они даровали мне красавицу сестру?
— Она так прекрасна, что Зевс мог бы слететь с Олимпа, чтобы возвести её на трон вместо Геры.
Носитель царского лука усмехнулся:
— Ну нет. Я предпочитаю выбрать для неё жениха из числа людей. Однако, подходящего найти трудно — и в Персии, и в Лидии, и на всём Востоке. Быть может, — смех его сделался ещё веселее, — стоит обратить свой взгляд на запад?
