Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима
Дентикул и Приск в третий раз ударили по рукам с Либоном и Сильваном.
Оба приятеля были в выигрыше, потому что поверили в сегодняшнюю удачу Минуция, сопутствовавшую ему с самого утра, еще в цирке, и делали ставки на тех же гладиаторов, что и он.
— Ставлю пятьдесят золотых на «самнитов»! — торжественно объявил Минуций.
— Идет! Столько же на «галлов»! — сказал Клодий, страстно желавший отыграться.
— Какие ставки! Вот что значит богачи! — воскликнул Приск с завистью обнищавшего патриция.
— Еще бы! — подхватил Сильван. — У одного земли в Сицилии — коршуну не облететь, а второй никак не растрясет отцовское наследство…
— К Минуцию сегодня деньги липнут, будто его медом вымазали, — заметил Дентикул, довольно посмеиваясь.
— Не желаешь ли попытать счастья против моих «самнитов»? — обратился Минуций к Волкацию.
— У меня осталось наличными только двадцать золотых, — хмуро ответил тот, всегда проявлявший осторожность и скупость во время состязаний в цирке и на гладиаторских боях.
— Я готов поставить свои тридцать против твоих двадцати, — беззаботным тоном сказал Минуций.
Волкаций криво улыбнулся.
— Смелое предложение! Ну, что ж! Я согласен.
Ювентина, прислушиваясь к разговору римлян, бьющихся об заклад, невольно подсчитывала в уме все ставки, сделанные Минуцием за сегодняшний вечер, и поражалась той отчаянной решительности, с какою он рисковал по сути почти всеми своими деньгами, бывшими у него в наличии.
Пангей, с которым она утром довольно долго беседовала, жаловался, что господин остался совсем без денег, проигравшись в Капуе. Вся его наличность, по словам юноши, составляла не более восемнадцати тысяч сестерциев. И все это было теперь в игре!
Служители особенно тщательно подготавливали арену для нового боя.
Несколько мешков с киноварью они принесли, чтобы уничтожить следы крови после предыдущей схватки.
Ввиду совершенно сгустившейся темноты по всей окружности арены расставлены были рабы с пылающими факелами в руках.
Около десятка больших восковых факелов служители укрепили на Рострах.
Двадцать четыре пары «галлов» и «самнитов» вышли на арену под маршевые звуки труб и буцин.
Зрители встретили их появление долго несмолкающими аплодисментами и восторженными криками.
Гладиаторы, сверкая вооружением, выстраивались в центре арены — двумя линиями, лицом друг к другу.
— Ну-ка, подскажи, где он, тот самый Мемнон? — повернулся к Ювентине Минуций.
— Седьмой среди «самнитов», слева направо, — взволнованным голосом ответила девушка, которая в этот миг мысленно обращалась с молитвой к богам, чтобы они сохранили жизнь александрийцу.
— А, вижу… А что? Он неплохо выглядит. Если не Геркулес, то Ахиллес — это уж точно… Узнала ты его? — спросил Минуций.
— Кажется, да… Ошибки быть не может. Это он.
— Да защитит его Юпитер и да поможет ему Марс!
Музыка и шум толпы стихли.
Гладиаторы застыли в напряженном ожидании сигнала к началу боя.
Внезапно тишину прорезал звук трубы, и бойцы кинулись навстречу друг другу.
Послышался беспорядочный лязг скрещивающихся мечей, раздались первые вопли раненых. Снова заиграла музыка, застучали барабаны, взвизгнули флейты и свирели.
Музыканты старались, не жалея сил. В устроенной ими дикой какофонии потонули крики раненых, звон оружия и яростная ругань дерущихся.
Эта схватка продолжалась дольше, чем все предыдущие, и не только из-за большего числа участников: выступали самые искусные бойцы из римской и капуанской школ, принадлежавших Гаю Аврелию и Лентулу Батиату.
Все без исключения «самниты» были учениками Аврелия, поэтому их победа должна была принести их владельцу кричащую известность по всей Италии.
Самого Аврелия в это время можно было видеть у трибунала ночных триумвиров.
Он стоял, окруженный своими ланистами — преподавателями всех видов гладиаторского искусства.
Аврелия выделял среди них огромный рост и грубая, покрытая глубокими морщинами физиономия.
Рядом с ним был Пацидейан, управитель его школы, уже знакомый читателям, такой же гигант, не уступавший своему патрону отталкивающим выражением лица и известной всему Риму жестокостью.
И тот, и другой напряженно наблюдали за ожесточенной борьбой гладиаторов, исход которой был еще далеко не ясен.
Все же превосходная выучка и сила питомцев Аврелия проявилась с самого начала боя.
«Галлы» в первые же минуты потеряли шесть человек, а «самниты» только троих, что помогло им сохранить за собой численное преимущество до конца схватки, хотя победа далась им недешево.
«Галлы» бились отчаянно, стараясь переломить ход борьбы в свою пользу.
Зрители на трибунах неистовствовали. Отовсюду неслись их кровожадные возгласы:
— Бей! Режь!..
— Есть! Получил!..
— Коли его! Бей! Бей!..
— Проткни насквозь!..
— По заслугам! Добей увальня!..
— Есть! Еще раз есть!..
— Режь! Бей!..
— Смелее, «галлы»!..
— Навались, «самниты»!..
— Коли!.. Режь!..
«Самниты» одолевали.
Зрители особенно отличали Мемнона, который наносил и отражал удары с искусством, вызывавшим удивление и похвалы даже у тех, кто держал сторону «галлов». То и дело имя его хором повторяли сотни и тысячи голосов. На его счету уже было четверо убитых и много раненых противников.
Минуций, позабыв обо всем на свете, вскочил со своего места и, потрясая кулаками, вопил, как безумный:
— Так их, Мемнон! Наша берет!.. Режь без пощады!.. Коли его!.. Бей!..
— Добивай! Смерть «галлам»! — яростно взревела толпа, когда восемь из оставшихся в живых «самнитов» обступили со всех сторон трех израненных «галлов», продолжавших сопротивляться лишь из стремления принять смерть с мечами в руках, а не быть зарезанными на потеху черни, которая вообще неохотно проявляла милосердие к побежденным и предпочитала насладиться зрелищем их последних судорог и обезображенных предсмертной агонией лиц.
Очень скоро все трое «галлов» пали, доблестно сражаясь. Последнему из них удалось под конец тяжело ранить «самнита», который упал, обливаясь кровью, но сам он тут же был пронзен сразу несколькими мечами и рухнул замертво, присоединившись к груде тел, распростертых в центре арены.
Семеро победивших «самнитов» подняли вверх свои обагренные кровью мечи в знак окончания резни.
Между тем по всей площади прокатился мощный тысячеголосый шум.
Зрители и не думали расходиться. Их крики и рукоплескания обращены были к ярко освещенным факелами Рострам, где сидели магистраты и распорядители игр.
Еще не утолена была жажда крови. Толпа громко требовала боя между победителями.
Эдилы, немного посовещавшись между собой, дали знак ланистам продолжать представление.
Решение эдилов было встречено бурными изъявлениями радости, всколыхнувшими Форум.
Гладиаторы, только что закончившие тяжелейший бой и сильно уставшие, теперь должны были готовиться к новой схватке — им предстояло драться друг с другом. Некоторые из них, не теряя времени, стали осушать песком, взятым прямо с арены, запотевшие ладони и рукояти мечей, другие снимали свои закрытые шлемы, чтобы отдышаться, вытирая пот с лица краями туник.
Мемнон, тоже снявший шлем, вызвал в толпе гул любопытства и восхищения, особенно у женщин.
Он был в самом расцвете сил и красоты. Лицо его обращало на себя внимание чисто эллинскими чертами: прямой нос, упрямый подбородок, открытый лоб, обрамленный взмокшими от пота русыми волосами, и прекрасный вырез светло-карих глаз.
Внезапно среди зрителей возникло оживление, потом раздались аплодисменты.
На арену вышел запасной гладиатор, человек колоссального роста и геркулесовского телосложения.
Его узнали почти все. Это был знаменитый Эзернин, латинянин, сражавшийся на арене еще во времена Гракхов и не уступавший в силе и умении владеть оружием самому Пацидейану, с которым он находился в приятельских отношениях с тех пор, как оба они стали рудиариями[308].
Надо сказать, что Эзернин и Пацидейан в свое время пользовались славой настолько громкой, что знаменитый поэт Гай Луцилий[309] не раз упоминал их имена в своих сатурах.
Эзернин был свободнорожденным. В молодости он попал в гладиаторы за какое-то преступление. Очень скоро его сила и слава непревзойденного бойца помогли ему выкупиться на свободу.
С тех пор он всегда выступал на арене как «аукторат», то есть наемник[310], за то или иное вознаграждение по договору, заключенному с ланистой. Содержатели гладиаторских школ не скупились на хорошую плату, нанимая столь знаменитого героя арены — это поднимало авторитет их заведений.
