Сергей Решетов - Гильотина для Фани. Невероятная история жизни и смерти Фани Каплан
– Дальше, – продолжил Адам, – мы бросаем машину и на электричке едем на вокзал, так нас труднее будет вычислить, а оттуда поездом в Одессу – там у нас конспиративная квартира, новые документы и есть свои люди.
– А потом?
– Как говорят у вас – суп с котом! Давай доедем до места и там спокойно всё обсудим, не будем стоять здесь, что-то мне тревожно.
– Есть, товарищ майор израильской разведки. Господи! «До чего я дожила!», – в голос пропела Дора и лихо вдавила педаль газа в пол.
Когда странные гости уехали, Боря достал заветную бутылочку и налил себе, не жалея, живительной влаги в хрустальный стакан до краёв.
– Ну, други мои, Абраша и Яшка, я свою миссию выполнил, совесть моя чиста, – и осушил стаканчик до дна. Закусил, как всегда, солёным огурчиком, взял сигару и вышел на веранду подышать целебным хвойным воздухом. Сначала защёлкал где-то далеко один соловей, ему ответил другой солист, а потом уже вступил целый хор. Через паузу завели свою партию цикады, звёзды были огромные и висели прямо над Бориной головой. Целый дождь из метеоритов просыпался на посёлок и Боря даже успел загадать желание – завтра «сыграть» с мадам Марикой Надь здесь, в его кровати, желательно в четыре руки, венгерскую рапсодию Листа.
«Этот парень точно израильтянин, – размышлял Боря, – а девица наша, советская, красивая баба. Сейчас распишутся и смоется она с ним туда к Яшке и «крысюку» в Иерусалим, а может и мне пора собираться?
Боря смотрел на августовский звездопад и вспомнил своего витебского старшего товарища, художника Марка, который так здорово рисовал летающих людей, коров и коз. И захотелось Боре туда, в небо пролететь вот так над посёлком, сверкнуть звездой и снова очутиться на своей любимой веранде. Живительная влага уже явно ударила ему в голову. Сначала он услышал рёв моторов за забором, несколько крепких рук забарабанили в калитку. «Заблудились, наверное, туристы какие-нибудь», – подумал Боря и пошёл открывать. Несколько здоровых парней в одинаковых костюмах и рубашках подхватили его под руки, как пушинку, внесли в дом и бесцеремонно бросили на диван в большой комнате. В абсолютной тишине Боря услышал шаги – кто-то поднимался по ступеням крыльца. Незваные гости вытянулись в струнку.
– Здравствуйте, Борис Самуилович, – Семёнов по-хозяйски обошёл комнаты, не спеша заглянул в кладовку и туалет, – вы, помниться в гости приглашали, вот я и решил навестить вас, по-соседски.
Генерал взял стул, повернул его спинкой к себе и оседлал его по-кавалерийски. Боря потерял дар речи. «Владимир Иванович, сосед… грибник… аграрий… не может быть…», – бесконечно носилась по кругу одна и та же мысль в голове Бори.
– Ну, что, товарищ Крамер, за сотрудничество с израильской разведкой вам светит… Петрович сколько ему светит?
– Четвертной, товарищ генерал.
– Это двадцать пять лет, в лучшем случае, – расшифровал Семёнов, – так где же плёнка, Боря?
– Не видел я никакой плёнки, просто друг детства оставил мне на хранение Талмуд, это библия по-еврейски, а что там внутри было я не знаю, не заглядывал.
– И где же этот самый ваш Талмуд, отдал вот этой сладкой парочке? – Семёнов достал из кармана и показал Боре фотографии Адамы и Доры, – эта плёнка, в Талмуде – документ особой важности и составляет государственную тайну. Вы преступник, гражданин Крамер, отдали её нашим врагам. Что за это даёт наш гуманный суд, Петрович?
– Вышку, – лаконично ответил тот.
Боря вдруг почувствовал, как горячо и мокро стало в брюках.
– Из города они всё равно не вырвутся: все дороги, вокзалы и аэропорты перекрыты, – продолжал генерал, их фотографии висят на всех столбах, так что мы их найдём. А за вами, гражданин, завтра придут, так что, Борис Самуилович, сушите сухари, пригодятся на первое время.
– Слизняк! – с ненавистью подумал генерал, встал, отбросил стул и резко вышел, – в контору, – коротко бросил он шофёру, когда все расселись по машинам.
– Где Петрович, – спросил он у Сироткина,
– Вернулся в дом, товарищ генерал, видно забыл что-то. Тут же раздался негромкий хлопок и стало видно в темноте, как занялись пламенем занавески в доме. Подбежал, запыхавшись, Петрович
– Виноват, товарищ генерал, – и втиснул своё огромное тело на заднее сидение его машины.
– Ты приказ получал? – сухо спросил Семёнов, – тебе бы в морге работать, в трупах ковыряться, чёрт бы тебя побрал!
– Так, Владимир Иванович, он же вас в лицо видел, теперь знает, кто вы и про плёнку теперь всё знает, видно же шо трепач. А до вашей дачки далеко, огонь не доберётся. Ну, застрелился человек може от несчастной любви какой. Я этот пистолетик из старых запасов взял, номерочек спилен, так что усё в порядке, товарищ генерал. Зачем нам лишние свидетели? – обиженно пробасил Петрович.
Семёнов промолчал. «Может он и прав, лишние свидетели мне не чему». Кавалькада уже въезжала в город.
Бедный Боря Крамер! Он лежал посередине комнаты с пистолетом в руке, а в виске зияла маленькая, аккуратная дырочка. Теперь его мечта о венгерской, ночной мелодии не исполнится никогда. Зато вторая, о полёте над посёлком уже стала явью. Он летел и видел внизу свою догорающую дачу, огоньки посёлка становились всё меньше, а звёзды всё больше и ближе. Счастливый, лёгкий и бестелесный, парил Боря в ночном небе над посёлком и только сейчас понял, кого на самом деле рисовал когда-то его витебский дружок Марк.
Семёнов вернулся на Лубянку уже часа в три ночи, сна не было ни в одном глазу. Турчанинов был чисто выбрит и встречал шефа на пороге с папкой для доклада в руках.
Генерал молча подошёл к нему совсем близко, почти вплотную и повёл носом:
– «Шипр?»
– Так точно, товарищ генерал!
– Докладывай.
– Всё перекрыто, фотографии разосланы, звонили даже в наши отделы в Минске и Одессе – из города даже мышь не выскочит.
– Это хорошо, – генерал прошёл в кабинет, снял пиджак и бросил его на диван. Записывай: Шмидт Матвей Карлович, полковник, бывший начальник убойного отдела МУРа. Нужна вся информация – где живёт, телефоны, квартира, семья, дача, короче, наройте всё, что возможно о нём. И не завтра, капитан, а сейчас. Могу дать совет – подними всех наших людей в МУРе, их там немало, пусть потрудятся для Отечества. У тебя есть час, от силы полтора, – сказал генерал и рухнул на свой диван – возраст давал себя знать. Если, что – буди. Свободен.
Уже засыпая, вспомнил сегодняшний вояж на дачу к Боре Крамеру, – зря Петрович его грохнул, он здесь вообще не при делах. А эти два сопляка всю контору сделали, стыдобища – теперь лови ветра в поле. Всё, на пенсию. И без сновидений уснул.
Глава пятая
До Лесного городка доехали быстро, Дора перемахнула через забор, нащупала ключи под знакомым крыльцом и открыла ворота, а потом и дверь в дом. Машину загнали в самый дальний угол участка, так, чтобы её не было видно с улицы. Свет решили не включать – Дора прекрасно ориентировалась в этом доме и в темноте. Достала из холодильника банку тушёнки, икру, остатки колбасы и несколько яиц и через пятнадцать минут ужин был готов. Подумала и достала из заветного ящика Карлуши бутылку волшебной настойки. Пока всё это готовилось, Адам понял, что голоден и накинулся на еду так, будто его целую неделю держали на привязи и не кормили. Дора разлила настойку и они выпили за удачу. Ей было приятно смотреть, как голодный мужчина уничтожает приготовленную ему пищу и даже урчит, порой, от удовольствия. «Так было, наверное, и миллион лет назад», – подумала она. Ничего не меняется под луной. Утолив первый голод, Адам спросил
– А что это за вино?
– Мой Карлуша называет его «Любовный напиток», лет сорок или пятьдесят назад он привораживал им молоденьких девушек, но вам, майор, это не грозит. Ты обещал мне рассказать о бабушке.
И Адам рассказал ей о судьбе её знаменитой бабушки Фани Каплан, урождённой Фейге Ройтблат, о её невероятной судьбе и череде предательств и смертей, которые преследовали её всю жизнь. О её жизни в монастыре Кармелитов, о годах войны, которые она провела в рядах французского Сопротивления у генерала де Голля.
– Она не стреляла в Ленина – это миф. Стрелял Семёнов с помощником по заказу Свердлова, всё это видно на плёнке, поэтому он и идёт по трупам, понимаешь?
И Дора вспомнила варварски разрушенную мастерскую Абросимова и его тело, висящее, как бабочка в гербарии, на бивне единорога.
– Знаешь, – сказала она Адаму, – я сразу это переварить не в состоянии. Давай спать, а утром ещё раз всё обсудим.
– Хорошо, – согласился он, – только ты должна отчётливо понимать, что Семёнов, а о нём даже в нашей конторе легенды ходят, наверняка вычислит, чья ты дочь и внучка. Дальше рассказывать?
– Нет, я уже давно всё поняла. Я еду с тобой.
Она посмотрела ему прямо в глаза. И опять у него захолодело всё внутри и судорожно перехватило горло. Дора постелила ему в комнате Карлуши, на его деревянной кровати, на резных деревянных ножках, которую он смастерил своими руками и очень этим гордился, а сама ушла в свою каморку, на любимую железную кровать у тёплой стены камина, к которой привыкла с детства. Как случилось, что под утро они проснулись в одной кровати нам доподлинно неизвестно, об этом мы можем только догадываться. Думается только, что эта ночь ничем не отличалась от той, которую провела её бабушка Фани сорок лет назад в Евпатории. Нужно признать, что моря в Лесном городке нет, а значит, и Каламитского маяка тоже.
